class="p1">– Зачем нам лишний груз, который будет абсолютно без пользы!
– А с собаками как? Здесь оставим?!
– Вы меня удивляете, Огинский! – резко ответил капитан. – Как с таким умом вы еще дослужились до поручика?! Собаки, тем более такие, это лишняя тяговая сила.
– Извините, не подумал.
– Учитесь думать, Огинский, иначе останетесь поручиком до пенсии! Киньте вещи в сани и помогите мне с упряжкой этих так называемых добровольцев.
Огинский спешно уложил все вещи в сани, на которых ехали погибшие Мосальский и Замойский.
– Курва! Застрелю! – раздалось в воздухе.
Огинский мгновенно оторвался от саней и побежал в сторону капитана. Тот закрывал ладонью лицо. Сквозь сомкнутые пальцы сочилась кровь, стекая по рукаву меховой шубы. Капитан мычал от боли, костеря на чем свет стоит Малахая. Будучи самоуверенным, Малиновский решил сам отвязать упряжку собак, принадлежащую Билому и Суздалеву, но не тут-то было. Малахай, чуя чужака, зарычал, оскалив свои большие белые клыки. Капитану удалось отвязать первый ряд в упряжке, где стоял Малахай и еще один пес, и он попытался было перетянуть их к другим саням, чтобы также запрячь, тем самым усилив тягу, но в планы Малахая это точно не входило. Улучив момент, тот накинулся на Малиновского и, клацнув зубами, прошелся по его лицу, оставив на щеке глубокую, рваную рану. Не дожидаясь, когда против него применят силу, Малахай рванул вперед, увлекая за собой второго пса. Через минуту их темные спины маячили между невысокими торосами. Умный пес не убежал далеко, предпочитая наблюдать за развитием событий с безопасного расстояния.
На громкий крик капитана из хижины выбежали Пац и Денгоф. Огинский, открыв походную перевязочную сумку, как мог, накладывал повязку на рану Малиновского. Капитан тихо постанывал. Желтоватый лоскут хлопчатобумажной ткани мгновенно напитался сочащейся кровью. Огинский трясущимися от волнения руками пытался наложить бинт. С трудом ему это удалось.
– Зашить надо, – пробормотал со знанием дела Пац, уже жуя бублик. Нашел в кармане у графа.
– Чем?! – прохрипел капитан Малиновский. – Вашим острым, но пустым языком?!
– Уходить нужно, спешно, – сказал Денгоф, указывая на рану капитана. – Кровь медведь учуять может. Тогда придется туго.
– Нашел кого пугать медведем, – хмыкнул Пац, – мы же не русские. Я их с десяток еще в юности настрелял!
– Поехали! – прохрипел капитан Малиновский. – Найдем полковника Янковского, там и зашьем.
– Как скажете, господин капитан!
С трудом получилось остановить кровь, уложив капитана в сани на спину. Оставшихся собак из упряжки Суздалева и Билого поляки распределили по своим упряжкам. Огинский и Пац встали на подножки, и собаки нехотя потянули потяжелевшие сани по снегу.
– Рррр, – предупредительно прорычал Малахай.
Отбежав на безопасное расстояние, он, распластавшись на снегу и стараясь слиться с ним, наблюдал за действиями тех, от кого, благодаря, видимо, какому-то звериному богу, ему удалось сбежать. Другой пес – напарник по ряду, с которым они вместе обрели свободу от двуногих чужаков, все тыкался в него головой. Пес был моложе Малахая и все норовил поддеть его, мол, опасность миновала, уехали чужаки, давай играть. Малахай, как вожак и более опытный пес, поначалу снисходительно относился к докучавшему ему однолетку. Но вскоре Малахаю это надоело и он попытался приструнить разыгравшегося напарника по упряжке, слегка ударяя его головой в ответ. Это было расценено как согласие на игру. Но в планы Малахая играть и забавляться, наслаждаясь свободой, никак не входило. Его природное, отличное от обычных собак чутье подсказывало, что случилось нечто такое, в чем ему, потомку волка и хаски, придется принять непосредственное участие.
Малахай, впрочем тогда он был просто щенком без имени, родился и вырос среди суровой северной природы одного из норвежских островов. Мать его – молодая сука, почувствовав первый в своей жизни зов природы к размножению, перегрызла ремни привязи и умчалась в лес. Тщетно искал ее хозяин. Уже подумал, что волки задрали. Бывали случаи, что голодная стая нападала на заблудившийся скот или собак. Но на третий день она вернулась, довольно повиливая хвостом. После этого случая хозяин замечал большого белого волка, крутившегося у ограды, где содержались собаки. Неистовый лай раздавался в адрес лесного жителя. Лишь мать Малахая, виляя хвостом, подбегала к ограде, словно радуясь приходу волка. А через два месяца у нее родился щенок, единственный в помете. Недостатка в материнском молоке не было, и Малахай сосал его вволю, набирая уверенно вес и мышечную массу. Он превосходил силой и размером своих сородичей – таких же щенков, родившихся у других собак, живших на ферме. От отца – полярного волка Малахай унаследовал размеры, особое чутье, решительность и большую, с рядом крупных, белых зубов пасть. От матери ему достались хитрость, доброе сердце и преданность. А еще вера в людей. С детства впитал он в себя любовь к безграничной свободе, но его беззаботная жизнь на ферме закончилась, когда Малахаю исполнилось полтора года. С семи месяцев его готовили быть не просто ездовой собакой, способной тащить упряжку, но и вожаком, а следовательно, думать не только за себя, но и за всех тех четвероногих собратьев, что впряжены в упряжку вместе с ним.
Вот и сейчас, распластавшись на снегу, Малахай выжидал, когда сани с чужаками покинут территорию хижины. В пасти еще оставался привкус крови. Останется теперь тому злому человеку след на лице на всю жизнь, как напоминание о том, что с ним, псом с волчьей кровью, нельзя обращаться неуважительно.
Очередная попытка его напарника по упряжке предложить поиграть закончилась тем, что пришлось оскалить зубы и некрепко схватить за бок. Молодой пес обидчиво заскулил и, насколько позволяла длина ремня, отошел от Малахая и так же, как и он, улегся на снег.
Малахай наблюдал, терпеливо выжидая, когда все три собачьи упряжки скроются из вида. От отца волка, ко всему прочему, он унаследовал еще одно важное для зверя качество – осторожность. Как только последние нарты исчезли за торосом, пес поднялся на лапы и бросился к хижине, увлекая за собой своего напарника.
– Миколушка, унучок, подсоби, – голос бабули прозвучал весело и ласково. – Одной тяжко уж мне ведро подымать.
– Бегу, бабуля! – подтягивая сползающие шаровары, кричит маленький Миколка.
– Вишь сколько молока-то коровка наша дает, – радостно говорит бабуля. – Мамка-то твоя на бахче, батько в походе. Ты, стало быть, за хозяина, хоть и малой. Так вот у нас, казаков.
– Не журысь, бабуля, – помогая тащить ведро, с серьезным тоном в голосе говорит Миколка. – Сдюжим.
Бабуля смеется, свободной рукой Миколу по голове гладит.
– Сполох! – громкий окрик режет слух.
Что за напасть?! Бабули нет, да
