чем просит человек. Билый замирает, пытаясь уловить малейшее движение в стенке кровеносного сосуда. Секунды проходят, а кажется казаку, что вечность пролетает.
– Господи, помоги! – губы шепчут молитву. – Прости рабу Твоему Ивану прегрешения вольные и невольные. Уповаю на Тебя, Господи! Отче наш! Иже еси на небеси, да святится имя Твое…
Пальцы застывшие, плохо чувствуют. Микола читает молитву и согревает своим дыханием пальцы правой руки, трет руки, снова прикладывает пальцы к шее друга.
– Ваня, не уходи! – почти кричит казак. Малахай смотрит всепонимающим взглядом, переводя его то на лежащего Суздалева, то на Миколу. Не в силах вытерпеть напряжения момента, подскакивает с места, лижет Ивану лицо, скулит и громко гавкает. Билый низко склоняется к лицу друга, прикладывается ухом к его рту. Ждет. На глазах появляются слезы радости. Слабое дыхание раненого друга обдает теплом. Билый подымает голову вверх, крестится.
– Господи, слава Тебе! – восклицает громко. Зачерпнув в пригоршню снега, истово стал растирать Суздалеву лицо. Постепенно оно стало приобретать розоватый оттенок. Организм после удара ножом, спасая жизненноважные органы, направил кровь в центр. Сейчас стояла задача растереть конечности, чтобы вернуть им питание и кровоснабжение. Благо Иван был в момент ранения в шубе и лезвие, по всей видимости, вошло не глубоко. Билый, не замечая холода, вскочил на ноги, подхватил тело друга, приподняв его со спины и скрестив руки у него на груди. Не без труда дотащил его до нар, сбитых в углу хижины, из таких же, как стол и скамья, досок. Перекатив тело на спину, Микола стащил с ног Суздалева меховые сапоги и усиленно стал растирать ему стопы. Минут через десять ноги стали розоветь – признак того, что кровь из центра вновь постепенно наполняла и периферические кровеносные сосуды. Довольный результатом, Билый снова натянул на ноги односума меховые сапоги и принялся за его ладони. Растирая их, согревался сам. Голова полностью прояснилась. Мысли упорядочились, но давящая боль все еще оставалась в затылке.
– Хорошо меня приложили. Теряешь сноровку, казак, – говорил сам с собой Билый. – Но ничего, дай Бог, выберемся. Рассчитаемся с вами, пшеки.
Нахлынувшее было вначале волнение прошло, уступая место здравому смыслу. Билый поэтапно оценивал ситуацию, расставляя все по полочкам.
– Огонь нужен. Тепло, – размышлял казак. – Хижина хоть и сбита на скорую руку, но добротно. Почти нет щелей. Да и для костра оборудовано все неплохо. Найти бы, чем огонь развести. Потерпи, Ваня, сейчас управлюсь и тобой займусь.
Под костер в хижине было отведено небольшое место в центре. Таким образом, чтобы тепло от огня равномерно распределялось по площади. В потолке было прорублено небольшое отверстие, для выхода дыма.
– Со знанием дела робилы, – отметил казак, осматривая хижину и примечая, что можно использовать для разведения огня. Ощущение холода вновь сковывало тело. Билый поежился, попрыгал на месте, похлопывая себя руками. Помогло, но ненадолго. Холод проникал под тонкий свитер, сковывая конечности.
«Нужно двигаться активнее, – пришла мысль. Билый пробежался на месте. – Не то, Микола, совсем не то. Так, нужно вытащить трупы. Заодно и согреюсь, и разведаю, что к чему».
Сделал несколько шагов к телу Замойского. Ногой пнул что-то небольшое, но, судя по раздавшемуся стуку, довольно крепкое. Этот предмет отлетел к телу Замойского. Билый наклонился посмотреть.
– О це дило! Це ж мий нож! И як же ж пшеки его не заметили! – Микола заботливо огладил резную рукоять ножа и, коснувшись губами лезвия, спрятал оружие в сапог.
– Эх, поручик, – приподымая тем же захватом, со спины, и скрестив руки на груди Замойского, произнес Билый. – Тебе бы детей растить, не рубака ты, да и характер не для войны. А теперь… Эх. Малахай! – Пес, довольный, что на него обратили внимание, завилял хвостом. – Будь здесь. Охраняй.
Малахай подошел к нарам, таща за собой второго пса, и сел рядом, внимательно смотря на лежащего в беспамятстве Суздалева.
Билый, напрягая окоченелые мышцы, вытащил тело поручика из хижины. Остановился на минутку. Солнечный диск медленно перекатывался к закату. Снежная равнина сверкала отражением солнечных лучей, будто начищенные до блеска шашки на параде. Микола зажмурился. Выдохнул и потащил тело Замойского дальше. На снегу оставались характерные два следа от сапог поручика. Оттащив тело метров на двадцать от хижины, Билый опустил его в пушистый снег. Вытер лицо, перекрестился, вновь направился к хижине.
Тело поручика Масальского было намного легче, и Микола без особого труда смог перетащить его туда, где оставил тело поручика Замойского. Как смог, закидал тела снегом, прочитал заупокойную молитву. Осенил себя крестным знамением.
– До витру трэба, – сказал сам себе. Отошел в сторону. Все сделал, как учил профессор Ледовский, чтобы ничего не отморозить. Собирался было уходить, но взгляд привлекло темное пятно на снегу рядом с тем местом, где только что справил малую нужду. Разворошил снег, пнул ногой. Раздался характерный стук по дереву. Сердце радостно забилось: «Никак доски!»
Подцепил руками за край и не без труда приподнял щит, сбитый из нескольких рядов досок.
– Вот и дрова. Осталось только найти, чем огонь запалить, – размышлял казак. – Стоп! – осенила мысль. – Суздалев же курит, значит, или спички, или зажигалка имеются.
Билый поднатужился и взвалил щит себе на спину. Благо тащить было недалеко. Бросил щит у входа в хижину, стряхнул с себя иней. Работа согрела, даже слегка вспотел. Но Микола понимал, что это ненадолго и пот вкупе с холодом могут сыграть злую шутку.
– Что, Малахай, без сознания твой двуногий друг? – спросил казак. Малахай поднялся на ноги и подошел к Билому. Тот потрепал его за ухом. Не обошел вниманием и второго пса. Затем достал из-за голенища мехового сапога нож и в несколько движений перерезал ремни, связывающие обеих собак. Малахай радостно завилял хвостом.
Билый подошел к нарам, склонился над односумом. Руки поспешно исследовали карманы на наличие спичек. Поиски увенчались успехом. В кармане штанов, надетых под меховые, Билый обнаружил коробок, завернутый аккуратно в пленку. В нем лежало с десяток целых и, на удивление, сухих спичек. Оторвав от своей льняной рубахи кусок, Микола умело разжег костер, и спустя полчаса в хижине стало ощущаться тепло.
– Вот теперь, ваше сиятельство, я вас осмотрю, – произнес Билый, расстегивая куртку односума.
– Ну что, дорогой ты мой Иван Матвеевич, – произнес Микола. – Давай, друже, поглядим, что там с тобой ляхи сотворили.
Билый встал на колени перед нарами, где лежал Суздалев. Слабое дыхание с еле слышными хрипами прорывалось сквозь сомкнутые сухие губы графа.
Казак положил свою ладонь на лоб друга. Было непонятно, есть ли жар у односума,
