и Микола уж не малой казачонок, но казак. Вмиг станичники на коней сели, и только пыль им вослед. Черкес у реки появился.
– Вон там, в балке скрылись, – кричит с вышки Иван Колбаса, указывая рукой на Заячью балку, – шашек с тридцать будет.
– За мной! Шашки вон! – командует Микола. Через мгновение – и Заячья балка. Словно тени из тумана, вылетают абреки. Лиц не разглядеть, лишь ржание коней да звон шашек.
– Гамаюн! Рева! – разносится команда Миколы. – С флангов заходите с казаками! Чтобы ни один из басурман не ушел!
Рева с Гамаюном врезаются в отряд черкесов. Стоны, крики. Падают горцы под копыта казачьих коней, льется и казачья кровь.
Вдруг вроде как стихло все. Ни крика, ни вопля. «Киууу! Киууу!» – раздается сверху. Микола запрокидывает голову. Яркий луч солнца бьет по глазам, и тут совсем рядом мелькает тень, и воздух разрезает знакомый свист выброшенной вперед шашки. Микола склоняется к голове коня. «Мимо! Слава Богу!» Еще одна тень возникает рядом, а за ней третья, четвертая. Рассекают воздух шашки, но Микола лихо уворачивается от нападающих. Не видно их, лишь тени расплывчатые да храп коней. Изловчился Микола и шашкой своей наотмашь взмахнул. Исчезли тени вмиг. «Киууу! Киууу!» – вновь раздается совсем рядом. И тут из тумана Дмитро Рева выходит. Живой, но только лицо белое будто снег. «Здорово живешь, односум!» – говорит, а изо рта пар идет, хотя и лето вокруг. Миколе не по себе стало. А Дмитро подмигивает своим глазом, смотрящим куда-то через Миколу, будто насквозь. «Не журысь, есаул! Отбились от варнаков!»
– Да какой я есаул, Дмитро! – растерянно отвечает Микола. – И не офицер уж.
– Так оно дело такое, сам знаешь, – улыбается Рева. – Сегодня не офицер, завтра есаул, а то и повыше чином-то.
Дмитро замолчал на секунду, присел на корточки: «Дело то такое, – повторил вновь, – сегодня живой, завтра…»
Не договорил, пожал плечами.
– Бог с тобой, Дмитро! – ответил Микола. Страха не испытывал, но холодок по спине пробежал.
– Так Он, точнее я с Ним давно уже, – подмигнул Рева. – В станице небесной место мне Господь уготовал. Живу – радуюсь. Вот за тобой пришел. Скучаю дуже. Собирайся, слетаем, посмотришь, как живу.
У Миколы в горле пересохло, сглотнул слюну.
– Та не журысь, односум! – подбадривает Дмитро. – Туда и назад, если не понравится. И соскучиться не успеешь.
Рева приподнялся, хитро улыбнулся и руку протягивает к Миколе, за рукав черкески тянет, мол, пора.
Микола руку отдернул:
– Не время, Дмитро.
– Ха-ха-ха, – засмеялся Рева. Голос какой-то чужой, словно эхо в горах. – А ты знаешь, когда твое время настанет?!
Микола пожал плечами.
– Ха-ха-ха, – снова раздается смех, будто эхом отзывается. – Никто не знает. Ни ты, ни Гамаюн, ни дед Трохим!
– А ты знаешь?! – спрашивает Микола.
– Знаю, – серьезно отвечает Рева. – С того момента, как там, – вверх посмотрел, – оказался, знаю. И Он знает.
– И когда? – вопрошает Микола. Но нет больше Дмитро рядом. Лишь крик печальный: «Киууу! Киууу!»
– Нет его. Ще забыл ты? – голос деда Трохима раздается за спиной. – А ты, Миколка, все спишь?
– Да нет, деда!
– Спишь, спишь. Так и время свое проспишь. А ну, вставай! – и Миколу толкает в плечо. – Подымайся, казак! Рыбалка нынче знатная будет! Русалка дуже добре клюет. Без добычи не останемся!
– Деда, какие русалки?! – вопрошает растерянно Микола.
– Те самые, казак! Те самые, – дед хохочет, будто русалка. – Вставай, говорю.
Микола вновь ощутил толчок в шею. «Деда, досыть, отстань, будь ласка!»
А в ответ «Ррррр» и снова толчок. Что-то мокрое касается лица, и снова толчок и негромкое «Рррр».
Микола с трудом открыл глаза. Тупая боль пульсирующими волнами стучала в голове. Не совсем соображая, что происходит, Микола перевалился на спину. Характерный легкий хруст снега донесся до все еще спутанного сознания. Что-то теплое и мокрое коснулось лица. Микола протянул руку. Шерстяное, лохматое. Руке стало приятно. «Рррр», – раздалось вновь у самого уха. Пелена в глазах развеялась, сознание понемногу прояснялось.
– Мала…
Билый попытался приподняться на локтях и снова откинулся на спину. В голове все еще гудело, тупая боль била в затылок.
– Малахай, дружочек, – слабым голосом произнес казак.
И тут же, радостно поскуливая, пес склонился над ним, вылизывая лицо. Микола попытался отстраниться. Малахай схватил зубами за рукав свитера и потянул, мол, вставай, человек, я помогу. Превозмогая боль в затылке, Микола присел, опираясь сзади на руки. Огляделся. Через приоткрытую дверь в хижину намело снега. В самой хижине царил беспорядок: опрокинутый стол, сбитый наскоро из каких-то досок, рядом, переломанная пополам, сделанная из таких же, как и стол, досок, валялась скамья. «Холодно!» – первое, что освежило сознание. Справа раздалось жалобное поскуливание. Билый обернулся. Малахай, склонив голову, толкал своим носом лежащего на полу человека.
«Ваня!» – пронеслось в голове, словно молния. Билый, собрав волю в кулак, встал и, с трудом передвигаясь, сделал несколько шагов. В глазах замелькали черные мушки, голова закружилась. «Стоять, казак!» – приказал сам себе Микола. Потряс головой, слегка наклонился вперед, пытаясь зачерпнуть ладонью снег. Рука коснулась твердого. Посмотрел под ноги и отшатнулся. Широко раскрытые, остекленевшие глаза поручика Замойского смотрели на него. От мертвецки белого лица, припорошенного снегом, стало не по себе. Вспомнилось лицо русалки, приходившей во снах. Билый осенил себя крестным знамением. Опустился на одно колено, чтобы прикрыть глаза поручику. С нескольких попыток получилось. В голове стали ясно возникать картины того, что произошло. Вот Малиновский отдает приказ напасть на них с Суздалевым, вот сам Ваня появляется со штуцерами. Завязывается борьба с Пацом. Выстрел. Падает Замойский. Дальше все как в карусели. Вскрикивает раненый Иван. Удар по голове. Все. Дальше уже ничего нельзя вспомнить. «Ваня!» – вновь обжигает сознание мысль. Сердце бешено колотится. Билый делает еще несколько шагов. Спотыкается. «Вот и Масальский», – замечает про себя казак. Тело поручика лежит лицом вниз, но и по окоченелости ясно, что труп.
– Малахай, живой? – с несгибаемой надеждой спрашивает Билый. Пес вертится рядом с Суздалевым, виляет хвостом. Иван, упав на раненый бок, так и остался лежать на нем. Забыв о боли, Микола склоняется над другом, хватает руками за плечи. Тело мягкое, но без видимых признаков жизни.
– Иван! – кричит казак громко и снова трясет тело за плечи. Малахай вертится рядом. Поскуливает, негромко погавкивает. Пес, что связан с ним ремнем, вынужден волочиться следом.
– Ваня, дорогой, открой глаза!
Пальцами Белый пытается нащупать пульс на шее друга. От волнения удары своего сердца слышны отчетливее. Микола старается успокоиться, задержать дыхание. Пальцы словно застывают на шее Суздалева.
– Малахай! Тссс! – командует казак. Пес перестает повизгивать и гавкать, понимая, о
