домой в красивой форме старшего лейтенанта с наградным револьвером. Он так владел приемами единоборства, что на разных гулянках мог за секунды еле заметными отточенными движениями скрутить любого разбушевавшегося бугая. Поэтому его боялись и уважали. Но если перепивал и ему что-либо не нравилось, то начинал крушить все вокруг, и могла его остановить только тетя Маруся. Поэтому, всегда красная лицом, с большим и мясистым носом, на гулянках никогда не пила и только и следила за тем, чтобы он не перепил, и старалась вовремя увести его домой.
Но однажды случилось неожиданное. На юбилей Ислама, куда были приглашены все родственники, друзья и соседи, Галима, чтобы гости не сидели просто так и пили, придумала такую игру – при входе все получали билетики с номерами. А за каждым номером на листе бумаги в руках Галимы были расписаны смешные, шутливые задания. И гости, дурачась, под общий хохот собравшихся с удовольствием выполняли их.
И вот никогда не пившей тете Марусе выпало задание – сказать хороший тост и выпить полный стакан водки. Все рассмеялись и загалдели, мол, надо поменять ей задание, пусть лучше споет или спляшет. Но соседка поднялась, дождалась тишины и сказала просто и коротко:
– Дорогие мои сельчане, друзья, соседи! Я так уважаю и люблю юбиляра, что только ради него выпью этот стакан! И смотрите: все пьют и морщатся, так их корежит, как будто их кто-то насильно это заставляет делать. Я, всегда трезвая, смотрю на это и возмущаюсь про себя – раз уж пьете, то уж пейте с радостью, вот так. – И она, не морщась, как будто всю жизнь так и пила, как пьют воду, выпила, поставила стакан на стол и широко улыбнулась: – Вот так надо пить!
После секундной тишины пораженные этим гости опомнились и неистово стали кричать и хлопать в ладоши. Дядя Толя, онемев от неожиданности, теперь был вынужден сам перестать пить, так как вмиг захмелевшая жена стала непривычно веселой, немного буйной и капризной. Начала петь смешные частушки, чего никогда не делала, и стала задирать соседей по столу.
Дядя Толя пытался ее успокоить и увести домой, на что тетя Маруся махала рукой и нетерпеливо бросала мужу:
– Иди сам домой, черт старый! Не все тебе пить и веселиться, дай хоть раз в жизни покуражиться! – И это было только один раз, но всем этот случай запомнился на всю жизнь.
Очень хорошая была у них семья, они дружили, дети – все ровесники братьев и сестер, вместе ходили в школу, помогали друг другу. Это было время, когда только появились в селе первые телевизоры и по присутствию высоченной антенны у дома можно было судить о его наличии в доме. Эти антенны тогда были чуть ли не инженерными сооружениями. Основой был высоченный, метров в десять-двенадцать, прямой и гладкий ствол сосны, завершала его сваренная в гараже конструкция антенны. Поднимали ее и ставили в яму глубиной метра в два мужиков десять при помощи лебедки. Укрепляли с трех сторон стяжками из проволоки-катанки. Эти антенны, как мачты корабля, украшали село своими ритмичными вертикалями.
Тогда эти величавые антенны, придававшие значимость их обладателям, ловили всего лишь один черно-белый канал. И вот, когда прямо перед Новым годом вся семья, не отрываясь, смотрела фильм Гайдая «Двенадцать стульев», вдруг голубой экран весь задергался, пошли волнистые полосы, и телевизор, издав тонкий жалобный вздох, внезапно потух. Над ним показалась тоненькая струйка дыма, и по дому разнесся запах паленого… Не сговариваясь, кто в чем был, накинув на себя фуфайки и пальто, побежали по зимней заснеженной улице в дом тети Маруси. Там ее семья в полном сборе тоже смотрела этот фильм и, поняв, в чем дело, быстро освободила места для соседей. И все приключения Остапа и Кисы подряд два вечера они, катаясь от смеха и восторга, смотрели вместе.
Постепенно дети тети Маруси разъехались, дядя Толя, как и все деревенские мужики, немало выпивал и однажды летом вовсе скрючился от вчерашней попойки. Тщетно умолял хозяйку налить сто грамм для опохмелки. Но тетя Маруся была непреклонна: перепил – значит, так тебе и надо, как хочешь, так и выздоравливай. Но не выздоровел дядя Толя, свернулся калачиком в сенцах на топчане, посинел, да и отдал богу душу. Вот если бы не нужная в такой момент принципиальность тети…
Похоронили дядю Толю, помянули, но жизнь-то продолжается… Деревенские дела безотлагательны. Пришло вечером время доить корову – белоснежную, добрую и смирную Зоюшку. По вечерам коровы дружно приходят в село, чтобы покормить молочком своих телят. Ждет и ждет тетя Маруся свою Зоюшку, а она как сквозь землю провалилась. Теленок заводится до хрипоты жалобным мычанием.
Неприход коровы к дойке можно было объяснить лишь двумя причинами – задрал волк или медведь, полезла в трясину за сочной травой и утопла. Пошли искать и… нашли ее стоящей у ограды кладбища прямо напротив свежей могилы дяди Толи…
Пригнали домой, подоили, утром вместе со всем стадом Зоюшка ушла и вечером опять не вернулась. Опять она стояла там же. И так каждый день – она стала худеть, молоко пропало, теленка перевели на искусственный корм. Тетя Маруся, кое-как пережив это наваждение и понимая, что этот непонятный каприз коровы не исправить, решилась на самый тяжелый шаг – сжав зубы, дала согласие на убой любимой Зоюшки…
Все соседи сокрушались:
– Как глупая, безмозглая корова оказалась преданнее собак и лошадей? Как такое возможно?
– Было бы понятно, если бы умерла хозяйка – она ее кормит, поит, доит и холит. Мужик лишь дает сена да чистит сараи в зимнее время. И откуда такая привязанность к хозяину, как она, в конце концов, нашла его могилу?
– Значит, существует душа.
– Душа? Чья душа – хозяина или коровы?
В горячую летнюю пору перед покосами во двор казенного дома Ислама и Салимы, опираясь на самодельную клюку, придерживая в согнутой в локте руке старую черную сумку, вошла старуха Фахриямал. Салиме она приходилась снохой – женой дяди. В солнечный летний день, увидев ее входящей в ворота, Салима удивленно заохала, торопливо переваливаясь, подбежала к ней, приобняла и, подхватив мятую черную сумку, повела в дом. Предвкушая вкусные угощения в честь неожиданного приезда городской тети, дети, весело перебегая из дома во двор, со двора в сенцы, видели, как важно пыхтит медный, с ажурными ручками и ножками, все шаржево отражающий самовар. Как растет горка горячих, жирных, желто-румяных блинов. Как квело перетекает из трехлитровой банки в пиалушку густой, прозрачно-золотистый мед. Слышали неторопливые разговоры, расспросы. Но, к их разочарованию, в ее сумке, кроме слипшихся, мятых, с растекшимся фиолетовым рисунком слив на
