В это мгновенье луч рассвета проклюнулся сквозь скорлупу горизонта и медленно устремился вверх, как стебель светящегося растения. Глазам Ричарда сделалось больно, и тотчас слезы наполнили его очи, и от этого луч превратился в крест, ярко пылающий на востоке.
— Я не вижу Иерусалима, — сказал Ричард Львиное Сердце. — Но я вижу свет Господнего Креста. Я вижу Спасителя! Господи! Ты есть! Ты есть, Иисусе! Мне уже не нужен Иерусалим. Я достиг своей цели!
Он провел ладонью по лицу, и ладонь его стала мокрой от слез. Он не знал, Божьи ли они, но протянул ладонь к Амбруазу:
— Скорее!
Амбруаз плеснул на ладонь Ричарда из бутыли, и Ричард торопливо выпил. Рассветный луч уже не казался крестом, и короля Англии взяло сомнение — а не смешно ли все это, что они тут затеяли? Ему мигом представилось, как посмеялись бы при дворе Раймона Тулузского над таким проявлением чувств, над этим сцеживанием Божьих слез. Именно «сцеживанием» — так бы они и сказали. Не желая больше думать о мнениях тулузцев, Ричард сказал:
— Возвращаемся. Мне плохо. Сейчас вырвет.
В тот день сыпь забралась ему на кадык.
Глава тридцать пятая
ГОЛУБКА
Ему было так плохо, что он уверился в близком конце. Такой смелый, такой летучий, такой певучий и веселый король — и такой болезненный! В лагере, раскинувшемся вокруг Бетнубы, уже вовсю шли раздоры. Итальянцы хотели идти на Египет, среди англичан появились вожди, уверяющие, что неплохо было бы повернуть войска на север, к Дамаску, французы готовы были бить и тех и других, ибо, казалось, только они одни остаются твердыми в желании двигаться на Иерусалим. А вождь похода лежал в своей ставке, осыпанный прыщами, и бредил.
В первых числах июля ему вдруг сделалось лучше. В одно прекрасное утро он обнаружил, что хотя сыпь не уменьшилась, состояние его не такое убийственное, он может лежать и с удовольствием слушать Робера де Шомона, сидящего подле его постели и рассказывающего какой-то очередной забавный случай из своей жизни на Кипре. «Какое у него светлое лицо», — подумал король, и в следующее мгновенье вся внутренность шатра озарилась белым сиянием. Ричард приподнялся с подушки и воскликнул:
— Голубка! Вот она! Наконец-то!
Робер замер на полуслове, раскрыв рот и в недоумении оглядываясь по сторонам.
Белое сияние сгустилось, в нем затрепетали лучезарные крылья, которые мелькали вокруг головы счастливого короля Англии, будто стая белоснежных бабочек. И далекий голос прозвучал глубоко в душе Ричарда: «Икрод, Альб-аль-Асад!» — «Беги, Львиное Сердце!» В тот же миг сияние выскочило вон из шатра, и Ричард ринулся следом, задыхаясь от болезненной слабости. Он увидел сноп света, быстро удаляющийся по небу на запад, в сторону Средиземноморского побережья. Где-то в стране забвения свет факела проваливался в черный зев бездонного колодца, а здесь, на горах Иудейских, король Англии Ричард Львиное Сердце стоял и наблюдал за тем, как свет голубки устремляется в лазурный свод бездонного неба. Ему стало легко, будто его освободили от какой-то надоевшей обязанности. Чистый воздух прохладой струился на его лицо невесть откуда, ибо стояло жаркое июльское утро.
— Ваше величество… — раздался за спиной голос коннетабля Робера де Шомона.
Ричард оглянулся и, стремительно слабея, произнес:
— Робер!.. Это была не просто голубка… И она сказала мне, что я должен вести свое войско назад в Яффу, а затем возвращаться в свое королевство.
Он сделал шаг в сторону тамплиера и как подкошенный рухнул ему на руки, потеряв сознание.
К полудню он пришел в себя, а к вечеру почувствовал прилив сил. На закате он с огромным удовольствием поужинал, выпил три стакана кармельского вина и сказал:
— Мне хорошо, Робер.
— Мы не пойдем на Иерусалим? — спросил коннетабль.
— Я еще не решил, — ответил Ричард, с улыбкой потягиваясь.
— К вам гости, эн Ришар, — осмелился доложить Робер.
— Гости?
— Да, и довольно странные.
— Кто же?
— Сенешаль Жан де Жизор…
— Вон его!
— Да, но при нем не кто иной, как Аладиль Сафаиддин, родной брат султана Египта.
— Аладиль? В таком случае зови.
— Обоих?
— Черт с ними, зови обоих.
— Они спрашивают, не согласитесь ли вы переговорить с ними с глазу на глаз. То есть только вы и они. Не соглашайтесь, эн Ришар! Они убьют вас!
— Ну и убьют, что ж тут такого. Убийство — вещь в этом мире столь же обыкновенная, как восход солнца, деторождение, питие вина, обладание женщиной… Я не боюсь их. Да и не для того они явились. Согласись, что когда кто-то кого-то хочет убить, он не просит о разговоре с глазу на глаз, а наносит удар в самое неожиданное время и в самом неподходящем месте, как это сделали с Конрадом. Зови, зови.
И вот Ричард оказался в обществе странных собеседников. При виде сенешаля Жана сердце короля екнуло, но он постарался на сей раз не выдать своего отвращения к этому тараканоподобному существу. Он только заметил:
— Как вы постарели, эн Жан. Должно быть, много забот испытали в последнее время?
— Да и вас не омолодила болезнь, эн Ришар, — отвечал сенешаль с улыбкой летучей мыши.
— Здоров ли мой брат, султан Салах-ад-Дин Альб-аль-Нимр? — спросил Ричард у Сафаиддина.
— Он здоров, но печален, — ответил тот. — В отличие от вас, Мелек-Риджард Альб-аль-Асад. Вы, как я замечаю, больны, но пребываете в добром расположении духа.
— Просто мне сегодня стадо получше и я впервые с охотой поужинал и выпил три чарки. Что же привело вас, судари мои, в мою ставку и какой разговор требует такой таинственности?
— Поскольку у Аладиля болит горло, то обо всем скажу я, а брат великого султана явится свидетелем моих откровений и подтвердит истинность сказанного, — произнес Жан де Жизор.
— Хорошо, я весь — ухо, как говорят у нас в Аквитании, — вздохнул Ричард, готовясь услышать что-то особенное и не ожидая ничего хорошего.
— Крестовый поход, — продолжал сенешаль, — встретился ныне с неожиданной преградой, о которой никто не посмел бы пророчествовать. Все дело в том, что султан Египта наблюдал в Великую субботу чудесное и чудодейственное явление Огня Господня в Иерусалиме при Гробе Спасителя, и сей Огнь запал с тех пор в его сердце.
— В его тигриное сердце, — вдруг перебил Жана де Жизора Ричард. — Прошу вас, эн Жан, не говорить о сердце Салах-ад-Дина просто — «сердце». Говорите — «тигриное сердце».
Сенешаль Жан вскинул недоуменно брови, переглянулся с Сафаиддином, крякнул и продолжал:
— Слушаюсь, ваше величество. Огнь Господень запал султану Египта в его тигриное сердце. И великий Салах-ад-Дин опечалился, ибо он понял, что должен стать христианином. Но как это сделать, будучи государем великого исламского государства?
— Да, это невозможно, — кивнул Ричард.
— Но он считает, что возможно, — возразил Жан де Жизор.
— Считает? Он поистине велик в таком случае!
— Да, он мог бы уйти от своей обширной власти, уединиться и стать христианином в то время, как повсюду объявили бы о его смерти. И ничто бы не угрожало ему. Приверженцы Аллаха оставили бы его в покое. Но он хочет принести Христу не только себя, но и всех своих подданных.
— О! Да если это произойдет, его назовут равноапостольным, и тогда уж мне точно за ним не угнаться! — засмеялся Ричард. — Хотя, — промолвил он, оборвав неуместный смех, — если я обращу в христианство народы Гога и Магога, то, пожалуй, сравняюсь с Альб-аль-Нимром в славе.
Тут настал черед улыбнуться Аладилю.
— Нет, — сказал Ричард. — Даже лучше не Гога и Магога, этих слишком многочисленных нехристей. Лучше я обращу в христианство скиаподов.
— Скиаподов? — удивился Аладиль. — Кто это?
— Люди с единственной левой ногой, — пояснил Ричард. — Причем нога эта вдвое больше и шире, чем их туловище, а ступня огромна, как купол мечети Аль-Акса. Скиаподы настолько ненавидят Бога, что все время заслоняются от небес своей исполинской ногой. Их обратить ко Христу будет особенно трудно. К тому же и живут они на далеком острове, до которого даже на самом легком энеке надо больше года плыть.
— Вашему величеству угодно потешаться, — сказал Жан де Жизор. — В таком случае нам, быть может, следует прекратить наш разговор?
— Нет, не следует, — возразил Ричард. — Простите, если мой тон показался вам игривым. Это от кармельского вина. Итак, насколько я понимаю, султан хочет мира, необходимого ему для подготовки своих подданных к принятию христианства. Так?
— Да, так, — отвечал Аладиль. — И для такой подготовки нужен один, может, два года.
— Вы, как христианский монарх, должны понимать всю важность происходящего, и потому вам следует оставить затею со взятием Иерусалима, возвратить полки в Яффу и ждать заключения твердого мира с султаном. Это к тому же позволит вам скорее вернуться в Англию, где вашей короне грозит опасность, — заявил Жан де Жизор голосом, не терпящим возражений. — Султан Салах-ад-Дин просил передать вам, что условия этого перемирия на сей раз будут для вас как никогда благоприятны.
