Так, неторопливо перебирая ногами, добрались они помаленьку до приметной развесистой ветлы, где прятали бредень, спустились в низинку и вдруг остановились, вытаращив глаза.
— Вот так диво, — сказал Ошаня.
— Ну и ну, — вторил ему Веселица.
Под ветлою сидели шестеро мужиков, двое других заводили бредень. Посреди поляны горел костер, а над костром ворковал и побулькивал черный котелок, в котором Ошаня обычно варил уху.
Увидев Веселицу с Ошаней, мужики не растерялись и даже не изменили поз, все так же лениво полулежа на траве.
— Идите сюды, — благодушно поманил один из них.
Веселица с Ошаней приблизились, но встали не совсем рядом, а чуть поодаль — хоть лица у мужиков и приветливы, а кто знает, что у них на уме. Вон взяли же чужой бредень, не спросясь, в чужом котелке варят себе еду.
— Вы откуда? — спросил их тот, что приглашал подойти поближе.
— А вы? — не спешил с ответом Ошаня.
— Мы-то? — засмеялся мужик и оглянулся на своих товарищей. Те тоже засмеялись. — Мы-то людишки вольные, шли лесочком, ворон считали, травку разгребли, а в травке — бредешок. Дай, думаем, узнаем, кто в князевом озере рыбку ловит. Глядь, а вы тут как тут.
— Бредешок наш, то верно, — согласился Ошаня. — А то, что вы не боярские прихвостни, ишшо поглядеть надо.
— Гляди да умом раскидывай. А ежели угадаешь, дадим ушицы похлебать…
— Экой ты развеселый, — задиристо крикнул Веселица. — Уж не скоморох ли?
— А ежели скоморох?
— Не, не скоморохи они, — сказал Ошаня. — Скоморохи чужими сетями не промышляют. Сдается мне, что это беглые и тати.
— Догадливый ты, — ухмыльнулся мужик. — Садись ушицу хлебать. А ты погоди — тебе другая загадка будет, — оборотился он к Веселице.
— А ну их, — махнул рукою Ошаня. — Неча воздух попусту языком молотить. Пойдем, Веселица, отсюдова, как бы греха не нажить…
— Э, нет, — приподнялся с травы мужик, — коли не хотите подобру, так попотчуем без согласия.
— Шибко-то не гомозись, — стал серчать Веселица. — Я вот тя попотчую…
— Слыхали? — подмигнул мужик своим. — Не напугались?
— Ой, напугались-то, — послышалось из-за его спины. — Силушки нет, как напугались.
Стали, не сговариваясь, наступать на Веселицу с Ошаней, засучивали рукава:
— Вот будет потеха!..
— Потеха не потеха, а маленько поразмяться не грешно.
Веселица поближе стоял к мужикам — ему первому и заехали в ухо. Чуть не оглох от увесистого тычка, пошатнулся, но не упал.
— Ишшо разве добавить?
— Добавь, ежели смел.
Тот, что бил, неповоротливый и тяжелый, как пень, размахнулся во второй раз.
— Э-эх!
Отскочил Веселица, подставил ногу, — и со всего маху грохнулся мужик оземь. Крякнул, встал на четвереньки, поглядел по сторонам с удивлением. Ошаня тем разом еще с одним из нападавших управился.
Мужики уже не улыбались, пропала у них охота шутки шутить — не на тех нарвались. Били наотмашь, не жалея кулаков. Из-под бережка еще те двое, что тянули бредень, поспешили своим на подмогу.
Где там Веселице с Ошаней супротив этакой своры устоять! Много было в них злости, но большая сила, ясное дело, все равно переборола.
Не дожидаясь, пока пришибут до смерти, пустились приятели наутек. Бог с ним, с бреднем и с карасями.
Но, добежав до города, до Ошаниной избы, стали они соображать, откуда взялись мужики. И так и эдак прикидывали, а ничего иного не выходило, как только что единую правду принять: повстречались они на озере не с простыми мужиками (простые плотной гурьбой не держатся), а с лихими людьми.
— Что, добегался, касатик? — вынесла свое толстое тело на крыльцо Степанида. — Дображничался?
— Помалкивай — огрызнулся Ошаня, ощупывая на голове плотную шишку. — Не твоего ума это дело.
У Веселицы под глазом чернел синяк, но был он вполне доволен случившимся.
— Ничо. Мы с ними ишшо посчитаемся…
— Куды там, — ехидно сказала Степанида. — Шли бы лучше к посаднику, авось чего присоветует…
Сроду разумного слова не слыхивал Ошаня от своей жены, а тут даже про шишку позабыл.
— А ведь и верно — дело говорит, хотя и дура, — пробормотал он, глядя на Веселицу.
— Ты меня на чужих-то людях не страми, — обиделась Степанида и вошла в избу.
Отправились к посаднику, но их повернули от ворот: посадник спал.
— Буди, не то ворогов упустим, — сказал Веселица отроку. — Озоруют на нашем озере чужие людишки.
— Как ложился боярин, так строго наказывал себя не будить, — с достоинством отвечал отрок.
— Так то, ежели просто так, а у нас дело князево…
Услышав про «князево дело», отрок призадумался.
— Ну, ладно, ждите покуда здесь, — сказал он и скрылся в тереме. Вернулся скоро.
— Боярин-батюшка велел вас звать.
Посадник стоял посредине горницы и, зевая, крестил себе рот. Заплывшие ото сна глазки его смотрели на мужиков с досадой.
— Ну — пошто взгомонились? — спросил он хриплым голосом.
— Чужие люди на озере. Люто озоруют, — начал Веселица. Ошаня, стоя за его спиной, кивал, прикладывая ладонь к шишке на лбу.
— Чужие люди к Переяславлю сколь уж лет носа не кажут, — недоверчиво отвечал боярин. — Пригрезилось вам.
— Куды там пригрезилось, — выставился из-за Веселицыной спины Ошаня. — Едва ноги унесли.
Лица приятелей, в синяках и кровавых подтеках, были красноречивее слов.
— Вот что, — сказал посадник, сбрасывая с себя остаток сна, — мне с татями возиться недосуг. Берите воев да скачите поживее на давешнее место. Сами-то управитесь ли?
— Ну, ежели с воями… — протянул Веселица.
— С воями управимся, — живо подтвердил Ошаня.
Через полчаса небольшой отряд был в сборе.
— Глядите, мужички, — наставлял Веселица воев, красуясь перед ними на своем коне, — пуще всего не зевать. Да по лесу не разбредаться. Да вязать всякого, кто ни попадись. Опосля разберемся…
Уезжая из Новгорода, Звездан не устоял перед уговорами Митяя, взял его с собой.
— Управляться с луком ты научился, — сказал он ему, — а вот управишься ли с мечом? Дорога во Владимир долгая и опасная, всякое бывает, а время неспокойное. Это тебе не с книгами сидеть в обители у Ефросима…
— Ты меня до времени не пужай, — обиделся парень, принимая из рук Звездана тяжелый меч. Рукоятка приятно похолодила ему руку.
— Вот, садись на мово коня, — сказал Звездан, — да полосни по березке. Только, гляди, голову животине не снеси…
— Я счас, я живо, — растерялся Митяй, удобнее устраиваясь в седле. «Ну, пропал мой конь», — с сожалением подумал Звездан, наблюдая, как неловко потрясывает Митяй задом — того и гляди, вывалится из седла. Ничего, на первый раз обошлось. Березка, правда, как стояла, так и продолжала стоять, а коню Митяй отмахнул только самый кончик уха.
Пошли на торг, сошлись на сходной цене с плутоватым булгарином, взяли молодую кобылу. У оружейников выбрали меч, у бронников по плечу Митяю взяли легкую кольчужку. В сумы набили поболе еды и питья и заутра тронулись в путь. Дел в Новгороде у них больше никаких не было.
Проезжая мимо Ярославова дворища, в последний раз грустно взглянул Звездан на знакомый Мирошкин терем, но задерживаться не стал. Почудилось ему, что стоит у ворот знакомый конь Шелоги, а может, и не Шелоги это был конь, но защемило сердце, засосало под ложечкой — сжал он шпорами поджарые бока своего каурого, поскакал вперед ходкой рысью.
В Новгород ехал Звездан — путь казался коротким, а обратно от утра до вечера день тянулся бесконечно. Не спалось на ночлегах, выходил он из душной избы глядеть на черное небо, а после долго хранил молчание, на Митяевы частые вопросы отвечал неохотно.
Зато паренек радовался, все его забавляло в пути — там пичугу какую приметит, там за белым грибом полезет в березняк, а то просто смотрит вокруг сияющим взором, мурлычет что-то себе под нос.
У самой Влены, неподалеку от Переяславля, наехали они под вечер на большой обоз.
— Куды путь держите? — спросил Звездан у купцов.
— Путь держим на Ростов, а дале думаем податься к Новгороду, — отвечали купцы, по обличью признавая в Звездане княжого человека. — Скажи-ко, мил человек, не снял ли Ярослав у Торжка свои дозоры?
— Давеча князем в Новгороде кликнули Ярополка Ярославича, — сказал Звездан, — но дозоров своих Ярослав не снял, так что лучше поворачивайте во Владимир.
— Были мы во Владимире, ко князю Всеволоду ходили во двор, — объяснили купцы. — Велел он нам править на Торжок — нынче, сказывал, не будет нам в торговом деле никаких препятствий.
— Что ж, коли князь сказывал, так поезжайте к Ярославу. Только сдается мне, что к Новгороду он вас все едино не допустит.
