— Удивительно!.. Я пришла сюда, чтобы просто навестить, и вот поглядите-ка, чем закончился наш разговор!… И теперь я ухожу отсюда словно замужняя женщина!!
Умм Хамида засмеялась вместе с ней, словно и она была удивлена таким обстоятельством, хотя про себя заметила: «Ох, женщина, постеснялась бы ты! неужели ты думала, что твоя уловка со мной пройдёт?!», затем вслух сказала:
— Такова уж воля Господа нашего!.. Разве не по Его воле всё происходит?!
Госпожа Сания Афифи вернулась в свою квартиру радостная и весёлая, однако подумала: «Освобождение от арендной платы на всю жизнь! Какая же она алчная женщина».
3
После того, как госпожа Сания ушла, Хамида вошла в комнату. Она расчёсывала свои чёрные волосы, от которых пахло керосином. Мать поглядела на её блестящие тёмные как смоль волосы, кончики которых доходили до колен, и с сожалением сказала:
— Увы! Как жаль, что в таких прелестных волосах завелись вши!
В чёрных подведённых сурьмой глазах, обрамлённых длинными ресницами и густыми бровями, блеснул решительный пронзительный взгляд, и девушка гневно возразила:
— Вши?!.. Клянусь Пророком, моя расчёска смогла отыскать всего только двух вшей!
— Ты разве забыла, как я причёсывала тебя на прошлой неделе и вычесала целых двадцать вшей?
Девушка равнодушно заметила:
— Я два месяца не мыла голову.
Тут она принялась ещё яростнее работать расчёской и уселась рядом с матерью. Она была девушкой примерно двадцати лет, среднего роста, хрупкого телосложения, с кожей бронзового оттенка, несколько вытянутым чистым и прелестным лицом. Больше всего на лице её выделялись красивые тёмные глаза, изумительные своей чернотой. Когда же она сжимала тонкие губы и щурила взгляд, это придавало ей сильный и решительный, совсем не женский вид. Гнев её даже в переулке Мидак никто и никогда не мог не заметить.
Её мать, также прослывшая женщиной сильной, и та остерегалась его, насколько могла. Однажды, когда они повздорили, она сказала дочери: «Аллах никогда не даст такой растрёпе, как ты, мужа: какой мужчина захочет прижать к себе горящую головню?!»
Она много раз повторяла, что её дочь, вне сомнения, безумна — она заражается безумием, когда злится, и потому звала её хамсин — по названию известного ветра пустыни. Но вместе с тем она очень любила её, даже будучи приёмной матерью. Настоящая мать девушки была её компаньонкой в торговле вареньем, из-за своей бедности вынужденная жить вместе с ней в одной квартире в Мидаке, и в конце концов она умерла, оставив ей дочь, совсем крошку. Умм Хамида удочерила ребёнка и вверила кормилице — жене Кирши-владельца кафе, у которых рос сын — Хусейн Кирша, ставший девочке молочным братом.
Девушка продолжала чесать свои смоляные волосы, по обычаю ожидая, когда мать начнёт комментировать визитёршу и цель её визита. Когда же молчание матери и ожидание девушки затянулось, она спросила первой:
— О чём вы говорили всё это долгое время?
Мать язвительно усмехнулась и пробормотала:
— Догадайся!
Девушка с возросшим интересом сказала:
— Она хотела повысить арендную плату?
— Если бы она того хотела, то её бы вынесли отсюда работники Скорой помощи. Нет, она хочет снизить плату.
Хамида воскликнула:
— Ты с ума сошла?
— Да, я сошла с ума, но всё-таки догадайся…
Девушка вздохнула и сказала:
— Ты утомила меня!
Брови женщины вздрогнули, и подмигнув, она ответила:
— Наша квартирная хозяйка желает выйти замуж!
Девушку охватило изумление и она прошептала:
— Замуж!
— Ну да. И хочет за молодого. Как же мне жаль тебя, несчастную, ты никак не найдёшь себе того, кто попросит твоей руки!
Девушка искоса поглядела на неё, и заплетая волосы, молвила:
— Да нет, я многих ещё найду, однако это ты неудачливая сваха, просто желаешь скрыть свой провал.
— А что не так со мной?
— Ну, как я уже сказала, ты неудачница, что лишь подтверждает поговорку: «В доме у плотника и дверь покосилась».
Мать Хамиды улыбнулась и сказала:
— Если выйдет замуж госпожа Сания Афифи, то не стоит отчаиваться ни одной незамужней женщине…
Однако девушка бросила на неё свирепый взгляд и процедила:
— Я не гонюсь за целью выйти замуж, это замужество гонится за мной, я ещё многих отвергну…
— Конечно! Такая принцесса, как ты, особа королевских кровей!
Девушка проигнорировала сарказм матери и тем же строгим тоном продолжала:
— Если ли здесь, в Мидаке, кто-то, кто заслуживает того, чтобы считаться кандидатом?
По правде говоря, мать не беспокоилась за будущее дочери, её не охватывал страх по поводу того, что та засидится в девках, и в красоте её также не было никаких сомнений. Её больше волновало самолюбование и надменность той. Она с тревогой в голосе сказала:
— Не оскорбляй языком своим этот переулок, ведь тут живут лучшие в мире люди!
— Это ты лучшая в мире. А они все — ничто, разве что один, у которого есть жизненная искра, но и он стал моим братом!
Этими словами она намекала на Хусейна Киршу — своего молочного брата, чем напугала мать, и та критическим тоном в волнении сказала:
— Как ты можешь так говорить?! Я не сделала его твоим братом, никто не может сделать вас братом и сестрой, он твой молочный брат, как повелел Аллах…
Но дух безумия завладел девушкой, и ради забавы она сказала:
— А разве не могло быть так, что он всегда сосал молоко из одной груди, а я — из другой?
Мать пнула её в спину и закричала:
— Да разразит тебя Аллах!..
Девушка с презрением процедила:
— Пустой переулок!
— А тебе подавай высокопоставленного чиновника?!
Хамида вспылила:
— А чиновник это Господь Бог?
Мать только вздохнула:
— Ох, если бы ты умерила своё тщеславие..!
Дочь ответила ей
