на приказчика Вельский, и тот закивал головой, прижимая к груди скомканные грамоты. Ковыряясь языком меж зубов, где застряли кусочки мяса, Вельский кивнул приказчику в сторону двери, и тот мигом оставил своего господина.
Все эти хозяйские дела, о коих он наслушался сегодня вдоволь, казались ему, Богдану Яковлевичу Вельскому, муравьиной возней. Что ему до гибнущего скота и полупустых амбаров, когда в его руках сейчас едва ли не вся власть? И ведь далее будет еще больше…
Но как удержать эту самую власть, когда только лишь жизнь престарелого больного государя, которая может окончиться в любое мгновение, удерживала двор от новой грызни? А это случится, Вельский знал точно!
Ведь сам воздух при дворе был пропитан ненавистью и ядом. Иоанн уже не так часто покидал Москву — одолевала страшная хворь, из-за коей каждое движение для государя было болезненным, и потому он не мог уже передвигаться без посторонней помощи. От боли, кою Иоанн испытывал ежеминутно, он не мог спать — выл и стонал по ночам, звал спальников, чтобы отнесли его к киоту, где он молился до утра, а затем, позволив холопам себя переодеть, начинал заниматься делами.
— Сия боль — кара за грехи мои, — как-то с тоской молвил Вельскому Иоанн. — Может, ежели тут, в земной жизни, отмучаюсь сполна, то там, на небесах, Бог милует меня и не низвергнет меня в ад, где буду страдать вечность?
Но, кажется, он не собирался еще умирать. Едва замирившись с Баторием, Иоанн уже задумался о том, как проучить дерзкого венгра, воздать ему по заслугам за тот позор, что ему довелось пережить и вернуть утраченную Ливонию. Царь судорожно цеплялся за любую возможность найти военного союзника, потому и ведутся переговоры с королевой Елизаветой…
Недавно пришло известие от Писемского, что скоро он выедет из Англии в Москву и привезет с собой королевского посланника для ведения дальнейших переговоров. Это значит, что, возможно, королева согласится на брак государя с ее племянницей, Марией Гастингс. И, конечно, выдвинет свои условия. Иначе ведь не снаряжала бы она целое посольство к русскому государю!
Известие это всполошило весь двор. Вероятность нового брака Иоанна уже не казалась столь невозможной. И это пугало многих…
Вельский помнил день, когда родился царевич Дмитрий. Как светился и ликовал в душе Афанасий Нагой! Родилась бы девка — все было бы иначе. Но на свет у престарелого государя родился сын. Впрочем, отпрыск незаконного брака, не признанного Церковью, не мог и надеяться на царский венец, однако Вельский хорошо понимал — Афанасий Нагой ни перед чем не остановится, дабы возвести своего сродного внука на российский престол! Но теперь, когда в Москву засобирался английский посол и возможно появление новой родовитой царицы (ежели, конечно, королева даст согласие на брак!), не будет ли опасным при дворе положение незаконнорожденного младенца и вместе с ним Нагих? Нет, пока жив государь, это невозможно представить — никто не осмелится и косо взглянуть на маленького Дмитрия, пока Иоанн царствует! Но кто знает, не родятся ли и в браке с английской принцессой новые дети, за коими встанет новая придворная сила?
Так же о своих шкурах пеклись и Годуновы, мертвой хваткой вцепившиеся в убогого Федора. За то, чтобы именно Федор стал царем, они готовы отдать многое. Очень многое! Дмитрий Годунов, глава их клана, не внушал особого страха — такие не могут становиться главными сановниками при дворе! Но его племянник Борис… Вот кого действительно стоило опасаться!
Чью же сторону следует занять Богдану Вельскому, лихому баловню судьбы? Ведь его жизнь зависит от того, какое решение он примет сейчас…
А меж тем положение в государстве было более чем тревожным. В мае наконец прошли первые переговоры о мире со Швецией. Король Юхан хотел слишком многого — во-первых, он не собирался расставаться с теми ливонскими землями, кои успел захватить. Он желал отрезать окончательно Россию от Балтийского моря и оставить за собой занятые им русские города — Копорье, Ям, Корелу, Ивангород. Послам удалось пока что заключить перемирие сроком на два месяца, вскоре вновь должны были возобновиться переговоры. В Москве все понимали, что Юхан и его двор прекрасно осведомлены о бедственном положении России и потому тянули подписывать мирный договор, хотя и Швеция была достаточно изнурена войной. К тому же накалялись отношения Польши и Швеции — Баторий по-прежнему желал владеть всей Ливонией.
Смежив веки, Вельский откинулся на резную спинку кресла и потер виски. Сейчас он с некоторым сожалением думал о том, что Иоанну, видать, придется согласиться на притязания шведов, ибо восстание в Поволжье все набирало силу, и недавно пришли страшные вести из Казани. Там взялось за оружие все многочисленное татарское население. Случилось страшное — Казань вновь откололась от Русского государства. Взбудораженные, жаждущие крови московитов народные массы поднялись разом, и тут же началась резня, кою ни воеводы, ни малочисленный гарнизон не сумели остановить. Озлобленные и опьяненные безнаказанностью, толпы повстанцев носились по улицам Казани, зверски избивая русских священнослужителей, воевод, на рынках резали и грабили купцов, сжигали церкви. Врывались в дома, где жили русские, и до остервенения избивали и резали их, оставляя после себя страшно обезображенные, изуродованные, расчлененные тела.
Это было еще одним страшным ударом, подкосившим здоровье царя — Иоанн вновь слег. Назревала новая крупная война, и на юг с северных границ, кои держали в обороне от шведов, начали переброску полков для подавления восстания. Войско должен был повести старый и опытный воевода Иван Федорович Мстиславский, одно имя которого поволжским народам внушало смертный ужас — он уже столько раз безжалостно топил эти земли в крови. Потому, видимо, придется отдать шведам занятые ими города — на войну с Юханом уже не хватало никаких сил.
Опершись руками о стол, затянув потуже кушак, Вельский позвал приказчика.
— Позови там! Дабы переодели! И молодцев моих кликни! Скоро во дворец скакать надобно!
Опаздывать было нельзя, и Вельский очень скоро бежал по высокому крыльцу государева дворца, придерживая рукой шапку. Надлежало принять у лекарей снадобья для Иоанна и напоить ими государя — тот принимал целебные зелья лишь из рук верного Богдашки Вельского.
— Глотай, живо! — скомандовал Вельский холопу, коего держал при себе для пробы снадобий — не дай Бог отрава!
— Горечь-то какая, Господи! — скривился холоп, утирая взмокшие
