придорожном киоске, чтобы заморить червячка, пока мы идем домой. Тебе самому следует жениться, знаешь ли, Сунил, тогда бы твое хозяйство не плыло по течению. Кроме того, было бы кому штопать эти ужасные носки. Так или иначе, почему ты босиком?
Сунил вздохнул.
– Это потому, что Хареш решил, что ему одному нужно две пары обуви. Моя нужда, мол, больше твоей [201]. Вон они, в углу, и я знаю, что больше никогда не увижу их! О, вы ведь еще не знакомы! – сказал Сунил, переходя теперь на хинди. – Хареш Кханна – Пран Капур. Вы оба изучали английскую литературу, и я никогда не встречал кого-нибудь, кто знал бы больше, чем один из вас, или меньше, чем другой.
Мужчины обменялись рукопожатиями.
– Что ж, – с улыбкой сказал Пран, – зачем вам две пары обуви?
– Этот парень обожает напускать таинственность, – сказал Хареш, – но ответ прост. Я использую их как образец, чтобы сделать еще одну пару.
– Для себя?
– Ох, нет! Я работаю в «КОКК» и прибыл в Брахмпур на несколько дней по работе. – Харешу казалось, что аббревиатура, которой он пользовался каждый день, была так же хорошо знакома и всем остальным.
– «КОКК»? – переспросил Пран.
– «Кожевенно-обувная компания Каунпора»
– Ой, значит вы продаете обувь? – сказал Пран. – Это далековато от английской литературы.
– Только шилом и питаюсь [202], – беспечно сказал Хареш, не предлагая больше никаких неточных цитат в качестве пояснения.
– Мой зять тоже торгует обувью, – сказал Пран. – Возможно, вы встречались с ним. У него магазин на «Обувном рынке Брахмпура».
– Возможно, – сказал Хареш. – Хотя из-за забастовки не все торговцы могут открыть свои лавки. Как его зовут?
– Кедарнат Тандон.
– Кедарнат Тандон! Ну конечно я его знаю! Он столько всего мне показал… – Хареш был очень доволен. – На самом деле именно из-за этого Сунил остался босиком. Значит, ты его сала… [203] извини, я имею в виду, ты брат Вины. Старший или младший?
Сунил вернулся в беседу.
– Старший, – сказал он. – Младший тоже приглашен – Ман, – но этим вечером он, кажется, занят?
– Ну, скажи-ка мне, – спросил Пран, решительно повернувшись к Сунилу, – есть ли какой-то особый повод для этой вечеринки? Сегодня же не твой день рождения?
– Нет, вовсе нет. И ты не слишком хорошо умеешь менять тему. Но я позволю тебе увернуться, потому что у меня к вам вопрос, доктор Капур. Кое-кто из моих лучших учеников пострадал по вашей милости. Почему вы были так жестоки – ты и твой дисциплинарный комитет, или как они это называют? – комиссия по социальному обеспечению студентов? К мальчикам, которые всего-то слегка пошалили на праздник Холи.
– Слегка пошалили?! – воскликнул Пран. – Те девчонки выглядели так, словно их выкрасили синими и красными чернилами. Хорошо, что они не схватили пневмонию. Плюс это совершенно неоправданное лапанье…
– Но выгонять мальчиков из общежития и угрожать им исключением?
– Ты считаешь это жестоким? – спросил Пран.
– Конечно! В то время, когда они готовятся к выпускным экзаменам!
– Они определенно не готовились к экзаменам на Холи, когда решили – кажется, некоторые из них даже под бхангом – штурмовать женское общежитие и запереть коменданта в общей комнате.
– Ах, эту бессердечную стерву! – снисходительно сказал Сунил и рассмеялся, представив комендантшу запертой – возможно, даже в отчаянии колотящую в дощатую дверь.
Комендантша была суровой, хотя и довольно красивой женщиной, которая держала своих подопечных в ежовых рукавицах, использовала много косметики и сверлила взглядом насквозь любую студентку, осмелившуюся сделать то же самое.
– Да ладно, Сунил, она довольно привлекательна – я думаю, ты питаешь к ней слабость!
От этой нелепой идеи Сунил фыркнул:
– Держу пари, она просила исключить их немедленно. Или поучить манерам. Или посадить на электрический стул, как тех русских шпионов в Америке [204]. Беда в том, что никто из вашей комиссии не помнит, какими они сами были в студенческие годы!
– Как бы ты поступил на месте коменданта? – спросил Пран. – Или на нашем месте, коль на то пошло? Родители девушек взялись бы за оружие, если бы мы не приняли меры. Но даже помимо этого, я не думаю, что наказание было несправедливым. Некоторые члены комиссии настаивали на исключении.
– Кто? Проктор?
– Ну, пара человек…
– Давай-давай, не скрывай, тут все свои! – сказал Сунил, широкой рукой обнимая Прана за костлявые плечи.
– Нет, правда, Сунил, я уже и так слишком много сказал.
– Ты, конечно же, голосовал за помилование.
Пран серьезно ответил на дружеский сарказм:
– Представь себе – да, я был тем, кто просил о снисхождении! Я думал о том, что случилось, когда Ман решил сыграть в Холи с Моби Диком!
Об инциденте с профессором Мишрой к тому времени было известно всему университету.
– О, кстати, – вмешался в разговор физик. – А что слышно о твоей должности на кафедре?
Пран медленно вдохнул.
– Ничего, – сказал он.
– Но вот уже несколько месяцев у вас открыта вакансия.
– Я знаю, – сказал Пран. – Это даже рекламировалось, но они, кажется, не хотят назначать дату собрания отборочной комиссии.
– Это неправильно. Я поговорю с кем-нибудь из «Брахмпурской хроники», – сказал молодой физик.
– Да-да! – с энтузиазмом сказал Сунил. – Нам стало известно, что, несмотря на хроническую нехватку персонала на факультете английского языка нашего известного университета и наличие более чем подходящего кандидата на должность, которая вакантна уже долгое время…
– Пожалуйста, – сказал Пран с тревогой в голосе. – Пусть все просто идет своим чередом. Не привлекайте к этому газеты!
Некоторое время Сунил что-то обдумывал с серьезным видом.
– Ну ладно, ладно тебе, выпей! – внезапно сказал он. – Почему же ты сидишь без выпивки?
– Сперва он полчаса маринует меня, не предлагая выпить, а затем спрашивает, почему я не пью! Я буду виски с водой, – сказал Пран, уже не так возбужденно.
Вечер продолжался, и все разговоры перешли к городским новостям, постоянным низким показателям Индии в международных соревнованиях по крикету («Сомневаюсь, что мы когда-либо выиграем хотя бы отборочный тур», – сказал Пран с уверенным пессимизмом), к политике в Пурва-Прадеш и мире в целом, а также к особенностям разных преподавателей – как из университета Брахмпура, так и – для стефанцев – из колледжа Святого Стефана в Дели. К удивлению «нестефанцев», стефанцы ворчливым хором затянули: «В моем классе я скажу одно: ты можешь не понимать, можешь не желать понять, но ты поймешь!»
Ужин был подан, и был он скуден, как и предвидел Пран. Сунил, несмотря на все его добродушные издевательства над друзьями, сам подвергался издевательствам со стороны старого слуги, чья привязанность к господину (которому он служил еще с тех пор, как Сунил
