– не спрашивай меня как. А твои ступни словно «роллс-ройсы».
Сунил вспомнил время, когда он и еще пара друзей поспорили с Харешем, который с обычной своей возмутительной самоуверенностью пообещал опознать издалека каждую из пятидесяти машин, припаркованных возле колледжа по случаю официального мероприятия. Хареш ни разу не ошибся. Учитывая его почти идеальную память на предметы, было странно, что, заканчивая бакалавриат, он получил диплом с отличием лишь третьей степени, а работу о поэзии испортил многочисленными неверными цитатами.
«Одному богу известно, – думал Сунил, – как он попал в обувную торговлю, но, должно быть, его это устраивает. Для мира и для него было бы трагедией, если бы он стал ученым или преподавателем вроде меня. Самое удивительное, что он вообще выбрал английскую литературу в качестве профилирующего предмета».
– Отлично! Теперь, раз ты здесь, мы устроим вечеринку, – сказал Сунил. – Все будет как в старые добрые времена. Я разыщу пару старых стефанцев, которые живут в Брахмпуре, и приглашу их тоже. Они будут чуток поживее моих академических коллег. Но если ты хочешь безалкогольных напитков, то тебе стоит принести их с собой.
Хареш обещал постараться прийти, «если позволит работа». Сунил пригрозил ему отлучением, если он этого не сделает. Теперь он был здесь, но без конца и с энтузиазмом рассказывал о своих дневных трудах.
– Ой, Хареш, хватит рассказывать нам о чамарах и микропорах, – сказал Сунил. – Нас все это не интересует. Что случилось с той сикхской девушкой, за коей ты гонялся в дни былой бурной молодости?
– Это была вовсе не сардарни [197], а неподражаемая Кальпана Гаур, – сказал молодой историк.
Он склонил голову влево так задумчиво, как только мог, преувеличенно изображая обожающий взгляд, который устремляла Кальпана Гаур на Хареша с другого конца аудитории во время лекции о Байроне. Кальпана была одной из немногих женщин-студенток в Святом Стефане.
– Э-э… – пренебрежительно отмахнулся Сунил. – Ты не знаешь истинного положения дел. Кальпана Гаур преследовала его, а он гонялся за сардарни. Он пел серенады у стен ее дома и передавал ей письма через посредников. Семья сикхов не могла и в мыслях допустить, что их любимая дочь выйдет замуж за лалу [198]. Если вам нужны подробности…
– Он опьянен собственными речами, – сказал Хареш.
– Так и есть, – сказал Сунил. – Но ты… ты не туда направил свои речи. Тебе надо было ухаживать не за девушкой, а за ее матерью или бабушкой.
– Спасибо, – сказал Хареш.
– Так ты все еще поддерживаешь с ней связь? Как ее звали…
Хареш ничего не ответил. Он был не в настроении рассказывать этим приветливым идиотам, что спустя столько лет все еще любит ее и что вместе с затяжками для мысков и задниками он до сих пор хранит в чемодане ее фотографию в серебряной рамке.
– Снимай туфли, – сказал он Сунилу. – Я хочу их назад.
– Свинья! – возмутился Сунил. – Только потому, что я упомянул твою святая святых…
– Ты осел, – ответил Хареш. – Не съем я их, а верну тебе через пару дней.
– Что ты собираешься с ними делать?
– Тебе будет скучно, если я начну рассказывать. Давай снимай!
– Что, прямо сейчас?
– А почему бы и нет? Несколько бокалов спустя я забуду, и ты уйдешь в них спать.
– Ну ладно! – услужливо сказал Сунил и снял обувь.
– Так-то лучше, – сказал Хареш. – Теперь ты хоть на дюйм поближе к моему росту. Какие великолепные носки! – добавил он, когда в поле зрения появились ярко-красные, в шотландскую клетку хлопковые носки Сунила.
– Вах! Вах! – со всех сторон раздались одобрительные возгласы.
– Какие красивые лодыжки, – продолжал Хареш. – Стоит устроить спектакль!
– Зажечь люстры! – крикнул кто-то.
– Внести изумрудные кубки.
– Умаслить эфирным маслом роз!
– Положить на пол белую простыню и взимать плату за вход!
Молодой историк, голосом изображая конферансье, сообщил зрителям:
– А сейчас перед нами выступит известная куртизанка Сунил Патвардхан. Она порадует нас изысканным исполнением танца катхак! [199] Господь Кришна танцует с пасту́шками. «Пойдемте, – говорит он гопи, – придите ко мне. Чего тут бояться?»
– Та-та-тай-тай! – протянул пьяный физик, имитируя звук танца и шаги.
– Не куртизанка, болван, артистка!
– Артистка! – повторил пьяный физик, растягивая последний слог.
– Давай, Сунил, мы ждем!
И Сунил, будучи парнем покладистым, станцевал несколько неуклюжих па квазикатхака, а его друзья, глядя на него, покатывались со смеху. Застенчиво ухмыляясь, он кружил свою пухлую фигуру по комнате – там книгу уронит, а тут опрокинет чей-то напиток. А потом Сунил полностью погрузился в исполнение ролей Кришны и гопи попеременно. После этой сценки он тут же сымпровизировал другую, где изобразил проректора Брахмпурского университета (печально известного и неразборчивого бабника), сально приветствующего поэтессу Сароджини Найду, приглашенную в качестве главной гостьи в день ежегодной церемонии посвящения в студенты. Некоторые из его друзей, обессилевшие от смеха, умоляли его остановиться, а другие, столь же обессиленные, молили не останавливаться.
4.7
Вот тут-то и вошел высокий седовласый джентльмен – доктор Дуррани. Он слегка удивился, увидев, что творится внутри. Сунил застыл посреди танца – буквально с поднятой ногой, но затем вышел вперед, чтобы поприветствовать нежданного гостя.
Доктор Дуррани был удивлен не так сильно, как следовало бы, – некая математическая задача занимала большую часть его разума. Он решил прогуляться и обсудить это со своим молодым коллегой. На самом деле Сунил в первую очередь и дал ему толчок к этой его идее.
– Э-э-э, я… э-эм, выбрал неподходящее время… э-э-э? – спросил он в своей раздражающе тягучей манере.
– Ну, нет, э-э-э… не совсем, – ответил Сунил.
Ему нравился доктор Дуррани, и он испытывал перед ним некоторый трепет. Доктор Дуррани был одним из двух членов Королевского общества, которыми мог похвастаться университет Брахмпура (вторым был профессор Рамасвами – известный физик).
Доктор Дуррани даже не заметил того, что Сунил имитировал его речь. Сунил еще не переключился из режима подражания после катхака и сам опомнился с некоторым запозданием.
– Э-э-э, ну, Патвардхан, э-э, я действительно чувствую, что, наверное, я… э-э… вторгаюсь? – продолжил доктор Дуррани.
У него было сильное квадратное лицо с красивыми белыми усами, но он щурил глаза вместо знаков препинания каждый раз, когда произносил «э-э-э». При этом он еще двигал бровями и морщил лоб.
– Нет-нет, доктор Дуррани, конечно нет. Пожалуйста, присоединяйтесь к нам!
Сунил проводил доктора Дуррани в центр комнаты, намереваясь познакомить его с остальными гостями. Доктор Дуррани и Сунил Патвардхан являли собой пример разительного контраста, хотя оба и были довольно-таки рослыми мужчинами.
– Ну, если вы, э-э-э, уверены, что, знаете ли, я не стану вам, э-э-э, помехой. Видите ли, – продолжил доктор Дуррани более плавно, но так
