– А вот и мой Гога! – Я схватил моего веселого мальчугана и подбросил вверх. Он хохотал, а на лице милой появился ужас.
Я посадил его на плечо. Теперь он возвышался над всеми нами, и даже Саша вынужден был запрокинуть голову.
И тут я им и подстроил «козу»:
– Скажи-ка нам, Гога, как тебя зовут?
– Меня зовут князь Георгий Александрович Юрьевский, – ответил мой Гога, пытаясь оторвать мою бакенбарду.
– Приятно познакомиться, Георгий Александрович. А не хочется ли вам, молодой человек, князь Юрьевский, сделаться Великим князем?
– Саша, ради Бога, оставь! – быстро пролепетала милая (как же она их боится!). От страха забыла о нашем идиотском этикете и посмела назвать мужа – Государя – уменьшительным именем!
Надо было видеть их сперва испуганные, а потом возмущенные лица.
Они отлично поняли, куда я клоню. Мой Георгий Победоносец будет Великим князем. Но для этого нужно совсем немного – чтобы милая стала Императрицей.
Лорис доложил мне разговор между Мишей и его старухой по возвращении домой:
– Я никогда не признаю эту авантюристку. Я ее ненавижу! Как смеет она в присутствии Императорской Семьи называть «Сашей» твоего брата Императора?!
– Ты не хочешь понять до сих пор, моя дорогая, – ответил преданный Миша, – хороша ли она или плоха, но она замужем за Государем. С каких пор запрещено женам называть уменьшительным именем своего законного мужа в присутствии других? Разве ты называешь меня «Ваше Императорское Высочество»?
– Как можно делать такие глупые сравнения! Я не разбила ничьей семьи. Я вышла за тебя замуж с согласия твоих и моих родителей. Я не замышляю гибели Империи!
Особенно хороша последняя фраза…
Но откуда все это знает Лорис? Кто-то доносит? Да, кто-то следит! Как, впрочем, наверняка следит и за мной.
– Почему они так жестоки? – спрашивала милая ночью.
– Потому что ты посмела полюбить человека, который, к твоему несчастью, является Императором Всероссийским. И, что еще ужаснее, любит тебя…
Милая мечтает уехать от них в Ливадию. Но я боюсь – страшно сказать – оставить столицу на собственного сына! Вчера велел Лорису позвать его во дворец. При большом упрямстве мой гигант бесхарактерен, но я умею его ломать.
Лорис держал умную речь. Он обстоятельно (в который раз!) доложил Саше, что расправы приводили только к усилению влияния революционеров, в то время как новая политика сделала главное. Впервые за долгие годы общество поворачивается лицом к Власти.
Я мрачно молчал. Этого мой Саша больше всего боится.
Лорис ушел, и у нас с ним состоялся разговор.
– Надеюсь, ты понял, что мы выиграли?
– Да, – сказал глухо.
– Но это только начало пути… Он постепенно приведет нас к Конституции. Только она замирит страну. Ты и это понял?
– Это что же значит – парламент? Государю придется слушать мнение каких-то скотов?
– Это значит, что пришло время удержать страну у самого края бездны. Запомни навсегда: чтобы спасти самодержавие, мне придется его ограничить. Лучше это сделать сверху, чтобы не сделали снизу…
В глазах его читался ужас.
Я сказал, что ему следует приехать ко мне в Ливадию. И предупредил, что милая на этот раз будет жить со мной.
– Но где ж она будет жить?
– Ты уже понял – в покоях Маши. Там нет других.
– Тогда лучше мы уедем в Данию… – Но, встретившись со мной взглядом, добавил испуганно: – Моя Маша так решила.
– Передай ей: если это случится, ты тотчас перестанешь быть Наследником.
Он попросил прощения. Уходя, обнял меня… на всякий случай.
И я его обнял. И добавил:
– Ты очень прав, мой милый Саша. Ты вовремя вспомнил, что при твоем деде, прадеде и прабабушке Цесаревичи слушались Государей. Причем беспрекословно. Ибо хорошо помнили историю несчастного сына Петра Великого…
Он еще раз сказал:
– Прости.
Теперь я мог спокойно оставить на него Петербург.
Вернулся из Царского села… У Царскосельского вокзала ждал экипаж с казачьим эскортом.
Поехали в Зимний.
Мои записки
(Записки князя В-го)
Если бы царь знал, что случилось в те дни…
Ночью ко мне пришла Соня. Как всегда, господин Желябов поднял её к моему окну.
– Нужны деньги. Мы здорово задолжали.
Сумма была небольшая, и я выписал чек. Он исчез в окне вместе с Соней. А потом две руки легли на подоконник, и в проеме окна появился Желябов.
– Вы, конечно, догадались, сударь, что деньги пойдут не на конфекты для барышень. Завтра мы взрываем царя. Ваши деньги уйдут на бомбы. Примите благодарность. Но благодарностью мы не можем ограничиться. К сожалению, о вас ходят неприятные слухи. Решено во имя удачи покушения вас изолировать на время операции. Вы поедете с нами. Тотчас после покушения вас отпустят. Это решение Исполнительного комитета.
– А иначе? – насмешливо спросил я.
– А иначе нельзя.
Он кивнул. В саду из тьмы уже выдвинулись чьи-то фигуры – в листве и в темноте не разглядишь. Я понял: иначе – убьют…
Мне пришлось вылезти через окно в сад.
И тотчас я почувствовал револьвер, упертый в спину.
И услышал голос:
– Не оборачивайтесь.
Желябов шел первым. Я – за ним, по мокрой траве.
Мы подошли к стене в конце сада.
Маленькая заржавленная дверца в стене была на замке. Желябов спокойно открыл ее ключом – они сменили замок.
Отвезли в дом у Каменного моста. Здесь располагалась их нелегальная квартира. Третья из тех, которые я посетил. Две принадлежали Власти, одна – революционерам. И находились все они… рядом!
Нас встретил дворник, их человек.
Меня провели в просторную комнату. Там была расстелена постель. На столе стоял чайник, лежали булка и нарезанная колбаса.
Желябов ушел. Вместо него остался тот самый «кавказец» Фриденсон, чей адрес мне выдал Попов. Он сделал вид, что не узнал меня.
– А я все вспоминаю нашу встречу у цыган и, главное – снотворное…
Он не ответил. Потом молча налил чай и сказал:
– Поужинайте… Вы будете здесь до послезавтра. Послезавтра в восемь утра царь взлетит на воздух, и мы вас отпустим. – И закончил насмешливо: – А пока располагайтесь с удобствами. Спокойной ночи.
Проснулся утром. Кавказец принес завтрак. Я молча позавтракал.
Подошел к окну. Из окон был виден Каменный мост. И я все понял. Этот небольшой мост лежит на пути с Царскосельского вокзала в Зимний дворец. Возвращаясь поездом из Царского Села, царь поедет в Зимний непременно этим маршрутом – через Каменный мост.
Значит, взорвут мост!
На реке я увидел лодку, в ней сидели молодые люди… Присмотрелся – ба! – знакомые все лица! Молодчик в поддевке – Михайлов, высокий бородач – Желябов и третий – незнакомый мне приятный интеллигент в пенсне. Впоследствии узнал, что это и был главный «динамитчик», создатель «несравненных бомб» – некто Кибальчич…
На плоту среди прачек, стиравших белье, заметил и потомицу графов Разумовских Сонечку и красотку Фигнер. Обе – в цветастых юбках, видимо, изображали прачек.
– Любуетесь? Все рассчитано точно, – сказал сзади кавказец. – Семь пудов динамита под опорами моста лежат в непромокаемых гуттаперчевых подушках на дне реки. Провода выведены на этот дощатый плот, где сейчас прачки стирают белье. Мы посторонних постараемся с плота убрать, ведь он взлетит на воздух вместе с нашим товарищем – исполнителем и царской каретой…
– Ну а если не удастся всех убрать?
– Отправятся на тот свет вместе с Императором и нашим товарищем.
Мрачный человек был этот Фриденсон… Перед сном он сказал:
– Царь прибудет на Царскосельский вокзал императорским поездом в восемь утра. Я вас разбужу, чтоб не проспали зрелище, устроенное на ваши деньги!
Он прав – смеялась надо мной судьба. Мне предстояло наблюдать, как на мои деньги взлетит на воздух Государь всея Руси!
В семь утра кавказец меня разбудил. Он сидел за столом – с аппетитом завтракал, но я не смог.
Около восьми мы встали у окна. Я с ужасом отметил – на мосту находились прачки, стирали белье.
– Что же это такое? – спросил я.
– Видно, не удалось всех убрать. Что делать, «лес рубят – щепки летят»…
В восемь десять показалась карета, плотно окруженная казаками. Она приблизилась к мосту, въехала на него… Я зажмурился…
Когда открыл глаза, карета уже промчалась по мосту и исчезла. Потрясенный Фриденсон смотрел в окно.
– Вы зря меня побеспокоили, – сказал я. – Из-за вас пропустил массу важных дел…
Он неподвижно сидел на стуле.
Впоследствии я узнал, что случилось. Оказалось, исполнитель-смертник попросту… проспал! У него по бедности не было часов – так мне объяснила потом Соня. Думаю, на самом деле он просто не захотел умирать. Так что Господь ещё раз спас Государя, и шестое покушение прошло без результата. Теперь, если верить тому, что он записал о предсказании цыганки, только одно покушение отделяло его от смерти.
