с недвижным, резко очерченным лицом, по которому никогда нельзя было узнать, что он думает и чувствует, постукивая по карте острым кончиком грифеля, подробно ознакомил короля с положением.
Фронт Первой армии, находящейся под командованием присутствующего здесь принца Фридриха-Карла, касается линии Горжице — Милетин, что в двадцати километрах от крепости Градец Кралове. Вторая армия кронпринца Фридриха-Вильгельма достигла Двора Кралове, Полабская армия генерала фон Биттенфельда приблизилась к Цидлине, что также в двадцати километрах от Градца. Вследствие страшной усталости войск, прежде всего Первой армии, пришлось в последние дни замедлить продвижение. Армии имеют стратегическую, но отнюдь не тактическую связь; известные стратегические интервалы между ними практически не грозят никакой опасностью, тактически же даже весьма выгодны, ибо в том случае, если мы застигнем неприятеля в таком положении, что не сможем опрокинуть его фронтальной атакой, нам все равно придется разделить наши армии, чтобы обхватить противника с флангов. Если же, наоборот, неприятель сам атакует одну из наших армий, то соседняя армия, расположенная на расстоянии полдневного перехода, сможет оказать эффективную помощь, напав с фланга на атакующего неприятеля.
Так говорил Мольтке, хладнокровный, точный, самоуверенный, и речь его изобиловала как раз теми словами, которые так раздражали его противника рыцаря Бенедека; престарелый же король Вильгельм и его красный племянник внимали этим словам с наслаждением и полным пониманием.
— Ну, а неприятель, где он и что замышляет? — спросил король, но Мольтке возразил, что позволит себе осветить этот пункт, когда дойдет до него в своем докладе.
А через полчаса, дойдя в своем докладе до этого пункта, Мольтке сознался, что все затруднение в том и заключается, что о неприятеле ничего не известно. Патрульная и разведывательная служба — самое слабое место прусской кавалерии; у наших войск, и в первую голову у его высших командиров, — тут Мольтке строго взглянул на Красного Принца, — нет, во-первых, достаточного понимания кардинальной важности рекогносцировок, а во-вторых, соответственного специального обучения и опыта. После победного окончания этой войны, когда мы начнем готовиться к завоеванию Франции, надо будет энергично и беспощадно устранить этот неприятный недостаток. А пока что, в данной ситуации, нам приходится довольствоваться одними догадками. По движениям, которые до сих пор производила австрийская армия, можно заключить, что Бенедек отошел на тот берег реки Лабы и занял выгодные позиции между крепостями Иозефов и Градец Кралове, которые будут прикрывать его фланги. Предположение некоторых наших командиров, будто Бенедек не перешел реки, а оставил ее у себя за спиной, следует отвергнуть как совершенно неправдоподобное, потому что, хотя Бенедек и проявил себя неважным стратегом, ничто не дает нам основания полагать, будто он потерял рассудок и стремится к тому, чтобы в случае поражения его солдаты были сброшены в реку и утоплены как щенята.
Говоря так, Мольтке слишком переоценил своего противника, но вскоре он будет выведен из заблуждения.
В тот же день майор кавалерии фон Унгер во главе небольшого разъезда, высланного на рекогносцировку, проехал, не подозревая того и не замеченный никем, совсем близко от австрийских патрулей, выдвинутых к речке Быстршице, и, поднявшись на пригорок, до крайности изумился, узрев перед собой расстилающийся вширь и вдаль огромный лагерь австрийского войска, со сложно извивающейся Лабой и черным, угловатым силуэтом Градецкой крепости в тылу, — необозримый муравейник людей, лошадей, повозок и орудий, сливающийся вдали в одну неразличимую движущуюся массу. Но тут уж и австрийцы заметили на фоне неба ошеломленного всадника в остроконечной прусской каске, и из деревни Садовой с визгом и ревом, сабли наголо, выскочил эскадрон уланов и галопом пустился за майором, который обратился в бегство со всем своим отрядом. Возможно, пруссаки были лучшие наездники, или кони их были резвее австрийских, но после недолгой дикой скачки австрийцы далеко отстали, и только один из преследователей, неизвестный герой невысокого роста, невзрачный и худощавый, догнал майора и рассек ему саблей полу развевавшегося плаща; майор же, обернувшись, выстрелил из пистолета и выбил его из седла.
Таким образом, был отчасти разгадан секрет Бенедековой стратегии, — я говорю «отчасти» потому, что, когда в одиннадцать часов вечера взволнованный начальник генерального штаба Первой прусской армии примчался в открытой коляске, на загнанной паре лошадей, в притихший Ичин, чтобы доложить Мольтке дислокацию австрийских войск, старый стратег, внезапно разбуженный от крепкого сна, придя в себя и переварив невероятную новость, рассудил, что Бенедек, несомненно, задумал предпринять на заре решительное наступление на прусские позиции; иначе никак нельзя было объяснить, зачем он расположился на открытом пространстве перед рекой, отрезавшей ему путь к отступлению, когда до прекрасно защищенных и почти неприступных позиций рукой подать. То, что Бенедек не замышлял ничего, кроме «нескольких дней отдыха» для своих войск, не могло присниться старому маршалу даже в хмельном сне. Как мы знаем, Мольтке помнил формулу Наполеона, что глупость австрийских генералов можно учитывать как факт, но полагал, что всему есть границы, даже этой глупости, — однако мы увидим далее, что это суждение было ложным и едва-едва не стоило ему головы.
Вскочив с кровати и сунув ноги в шлепанцы, в ночной рубашке сел Мольтке к столу писать приказ на ближайшие, ночные, часы.
План его был прост: пруссаки предупредят предполагаемое наступление австрийской армии, двинувшись на них еще раньше. Первой армии Красного Принца предписывалось атаковать в лоб, армии генерала фон Биттенфельда — обрушиться на левое крыло, а кронпринцу двинуться со своей Второй армией из Двора Кралове, чтобы обойти с фланга правое крыло австрийцев.
За несколько минут до полуночи из Ичина выехали по трем разным дорогам три спешных курьера в Двор Кралове, отстоящий примерно на сорок километров; каждый курьер вез в поясе по одному экземпляру краткого письменного приказа кронпринцу. И хотя местность была им незнакома, а ночь безлунна, а неприятель близок — все три курьера достигли цели в срок.
Задолго до рассвета, между вторым и третьим часом пополуночи, в лагерях и станах Первой прусской армии и армии генерала фон Биттенфельда, называемой Полабская, затрубили тревогу, забили барабаны, раздались призывы к оружию, и все это сопровождалось растерянным галдежом. Похожие на пьяных чертей, разбуженные среди ночи, еще одурманенные сном, дрожащие от холода солдаты закопошились в туманной темноте, которую едва разгоняли дымные огни лагерных костров; кашляя, стуча зубами, солдаты хватали свои ранцы, ремни, каски и оружие. Однако хаос длился недолго: прошли какие-нибудь три-четыре минуты, как мечущиеся фигуры уже послушно сомкнулись в четкие правильные ряды.
Тяжкие массы прусского войска, немые, безропотные, как машина, начали свой марш.
Утро занялось ненастное. На рассвете, когда запели
