В день святого Георгия состоялись выборы нового ректора. Ректора выбирали два раза в год: весной, в день святого Георгия, и осенью — в день святого Гавла. Снова выбрали Есениуса.
Директора ценили его политические способности, протестантские сословия уважали его, а профессора университета, хотя и сердились на него, что, мол, ради политических страстей он забывает университет, были рады, что благодаря заслугам Есениуса значение университета в бурные годы конца второго десятилетия XVII века столь возросло.
Легковерные люди — а кто тогда не был легковерен? — произносили имя Есениуса не только с почтением, но и с боязнью, особенно после смерти императора Матиаша. После тяжелой болезни император Матиаш во второй половине марта умер. Когда Есениус услышал известие о смерти императора, он не хотел в первую минуту даже верить этому. Какое-то неприятное предчувствие стало томить его. Ведь он писал на стене, ни о чем не думая, — и лишь король Фердинанд придал надписи какой-то особый смысл. Есениус никогда не верил, что это предсказание исполнится. Сколько всяческих пророчеств твердили люди! И, если из ста предсказаний девяносто восемь не исполнилось, а два случайно исполнились, о тех девяноста восьми никто и не вспоминал Но о тех двух пророчествах, которые по чистой случайности исполнялись, твердили все. И Есениус подпал под это правило. Случайно исполнилось его «предсказание» — даже не его собственное, ведь это было предсказание Кеплера, — и люди готовы предположить, что он в сговоре со злыми силами. И тщетно бы он стал объяснять им теперь, что это была всего лишь шутка, — никто бы не поверил. И теперь не оставалось ничего иного, как смириться с такой нежеланной славой.
Наследником императора Матиаша стал Фердинанд II. Его непримиримая борьба против всяких «ересей» явилась главной причиной чешского восстания.
До сих пор чешские сословия, принимающие святое причастие под двумя видами, считали свою борьбу оборонительной, они защищали свои права. Поэтому они и выбрали дефензоров для охраны веры. И потом все время подчеркивали, что они верны императору. Но теперь, когда больше года шли бои между императорской армией и сословным ополчением, каждому стало ясно, что дальше невозможно играть в жмурки: сражаться против императорской армии и уверять императора в своей верности. Пора было открыто объявить цели восстания. И открыто выступить против Фердинанда.
В августе было решено низложить Фердинанда и выбрать нового короля.
Многие боялись такого шага: Фердинанд сочтет это оскорблением своей особы и всего Габсбургского дома.
— Мы не выбирали Фердинанда королем, мы только признали его по требованию покойного императора Матиаша. Нам просто навязали его, — так говорил вице-канцлер Михаловиц. — И, если теперь мы выберем другого короля, мы ни в чем не будем виноваты перед Фердинандом.
— И напротив — это наилучшая возможность восстановить исконные права сословий, которым только и пристало избирать чешского короля, — решительно поддержал его пан Кашпар Каплирж.
— Нам бы нужно выбрать королем нашего человека, а не чужеземца, — присоединился Криштоф Гарант. — Пусть пан Будовец скажет, что он думает по этому поводу.
Все обернулись к Вацлаву Будовцу, который сидел нахмурившись и в раздумье теребил конец своей седой бороды.
После такого прямого обращения Будовец встал и сказал:
— Если я должен высказаться откровенно, то я не согласен ни с одним из высказанных мнений. По мне, так нам вообще никакой король не нужен. Чехия и прилегающие к ней земли должны быть не королевством, а свободной общиной, как, например, Нидерланды.
Зал зашумел множеством взволнованных голосов. Свободная община, республика — это неслыханно! Об этом и говорить нечего! Впрочем, уже нашли, кому предложить чешский престол: курфюрсту[45] Фридриху Пфальцскому.
Низложение Фердинанда и избрание нового короля должен был решить сейм, созванный на лето.
— Что вы скажете об этом выборе? — спросил Есениуса профессор Кампанус, когда окончился совет ректорского сената.
Есениус наморщил лоб.
— В этом вопросе даже среди директоров нет единства. Шлик решительно против Фридриха. Он предлагает избрать королем саксонского курфюрста Иоганна Георга. Но курфюрст не желает чешской короны; он не хочет ссориться с Габсбургами. Савойский герцог Карл-Эммануэль католик, у него мало надежды быть избранным на чешский престол. Остается Фридрих Пфальцский.
— Одно несомненно: Фридрих — кальвинист, и что касается религии, нам опасаться нечего. А в остальном… вряд ли его будет волновать благо королевства Чешского.
— Сословия рассчитывают, что, обратясь к Фридриху, они получат помощь его тестя — английского короля Иакова Первого. Я, конечно, не искушен в высокой политике, но думаю, для Иакова Испания важнее Чехии. То есть он не станет поддерживать своего зятя и чешских протестантов, чтобы не поссориться с Испанией, а отсюда и целый ряд последствий…
— Я знаю, Нидерланды, — озабоченно проговорил Кампанус.
Он был посвящен в сложности большой политической игры, которую вели чешские сословия. От разговора с Есениусом он не ожидал ничего нового, он хотел только проверить собственные надежды и сомнения.
— Да, Нидерланды, которые на собственном опыте испытали тяжесть борьбы за свободу совести, Нидерланды охотно помогли бы, если бы помогла Англия. Да, получается заколдованный круг…
— …выход из которого нам придется искать самим, — добавил Кампанус.
Так обсуждали кандидата на королевский трон не только Есениус и Кампанус, но люди во всем королевстве. Многих мучили скрытые опасения: а не получится ли так, что от одного несчастья мы избавимся, а другое накликаем?
Но быстрое течение событий остановить уже было нельзя.
На святого Руфа, 26 августа 1619 года, чешский сейм выбрал двадцатитрехлетнего Фридриха Пфальцского чешским королем, объявив предварительно избрание Фердинанда недействительным.
— «Alea iacta est» — «Жребий брошен», — сказал проректор Петер Фраделиус, когда на всех башнях пражских храмов зазвонили колокола в честь новоизбранного короля. — Теперь спор Фердинанда с сословиями может быть разрешен только силой оружия. Я не верю, чтобы Фердинанд смирился со своим изложением и признал нового короля. Как это отразится на нас, на академии?
— Мы должны приготовить какую-нибудь торжественную речь, чтобы от имени академии приветствовать нового короля, когда он прибудет в Прагу, — насмешливо ответил Есениус.
Фраделиус вздохнул:
— Действительно, теперь нам не остается ничего иного, мы должны расхлебывать кашу, которую заварили директоры.
Есениуса неприятно задело сомнение в тоне проректора.
— Так ты, Петер, не согласен с нами? Не одобряешь меня?
— Кому дело до мнения университета в этих бурных событиях, — отозвался миролюбиво Фраделиус, как будто желая смыть с себя заранее подозрение, что принадлежит к противоположному лагерю. — Все мы обязаны защищать нашу святую веру и права университета, которые даны были его основателем, блаженней памяти императором Карлом Четвертым. Только я боюсь, как бы нам не очутиться в самом центре событий. И тут важно наше личное отношение к происшедшему…
Фраделиус остановился и внимательно посмотрел на ректора, как он отнесется к его словам…
— Наше личное отношение не может отличаться от нашего официального отношения как деятелей университета, — твердо ответил Есениус, и на его лице отразилось неудовольствие.
— Мы служим Афине Палладе, а не Аресу, — так же твердо проговорил Фраделиус. — Избрание Фридриха означает неизбежно войну.
— Иногда приходится служить обоим божествам или перейти на службу другого божества, — настаивал ректор, но убедить Фраделиуса ему не удалось.
Проректор придвинул свой стул ближе к креслу Есениуса и сказал вполголоса:
— Для чего ты суешься в самый огонь, Иоганн? Ведь тебя лично это дело не касается. Пусть чехи выпутываются сами. Для чего вмешиваться нам, чужеземцам?..
Последнее слово Фраделиус произнес шепотом, но оно прозвучало, как взрыв.
Есениус резко отодвинул кресло.
Он подошел к Фраделиусу, облокотился о край массивного дубового стола.
— Ты понимаешь, что говоришь, Петер? — проговорил он c изумлением. — Разве мы тут чужеземцы? Я не считаю себя чужеземцем. Прага мне дом, хотя я здесь и не родился. Разве Прага не стала тебе родной?
Фраделиусу стало стыдно, и он поспешил оправдаться:
— Я не говорю, что не люблю Прагу, но… Родина ученых — весь мир. Если бы я был профессором в Сорбонне, я любил бы Париж, и судьба французов меня так же интересовала бы, как интересует ныне судьба чехов…
Есениус, сильно взволнованный, прошелся по комнате и вернулся к Фраделиусу:
