Он точно помнил, как положил его туда последний раз, тогда, после встречи с офицерами из Белого дома. Подозрение мгновенно пало на детей… Аристарх Павлович тихо прошел в детскую, сдернул одеяла с мальчишек.
— Подъем, царевичи!
До школы еще было часа полтора. Они терли глаза, щурились на свет.
— Во дворце произошла кража оружия, — сказал Аристарх Павлович. — Кто нес караульную службу?
— Я, — признался Колька. — А какого оружия? Из сейфа?
— Не имеет значения.
— Мы не брали, — сказал Мишка.
— Кто мог взять? В последние три-четыре дня?
— Дядя Олег…
— Он не брал! — отрезал Аристарх Павлович.
— Тогда Кирилл, — уверенно заявил Колька. — Он заходил к тебе и даже песни там пел…
Аристарх Павлович опустился на детский стульчик.
— Все, Николай Алексеевич, хвалю за службу…
Как-то разом все стало на свои места — исчезновение Кирилла, кольта с последним патроном в обойме…
— Об оружии — никому ни слова, — предупредил он и вышел.
Землю приморозило, на открытых местах трава белела от инея, хрустел ледок под ногами. Эта тяжелая осень была солнечная, ясная, словно прелюдия далекой, но благодатной весны. Чтобы не привлекать внимания ночного сторожа на аэродроме, Аристарх Павлович сделал круг и зашел к вентиляционной шахте от леса. Предупреждая, засвистел «Гори, гори, моя звезда», однако дозор был начеку. Из устья шахты показался Николай — короткоствольный автомат под мышкой, бинокль на шее…
— Что-нибудь случилось? — спросил он.
— Ничего, — отмахнулся Аристарх Павлович. — Олег здесь?
— Здесь, на завтраке…
Эта армейская фраза как-то неприятно ударила слух, будто он очутился в казарме. И насосная тоже походила на казарму — постели, аккуратно сложенная пятнистая форма возле них, автоматы на стене. Двое офицеров и Олег сидели за столом из ящиков, покрытым газетами, и что-то ели из дымящихся мисок. Аристарх Павлович сел к столу, сцепил руки. Раненому, похоже, полегчало — ел с аппетитом, управляясь одной рукой; другая висела на перевязи, шевелились пальцы. Пуля вспорола мышцу от локтя до плеча и повредила плечевую кость.
— Есть будешь, отец? — спросил Николай.
— Спасибо, — проронил Аристарх Павлович. — Не до еды мне…
Он смотрел на Олега, а тот, словно не замечая этого, спокойно ел вареную картошку с тушенкой. Он как-то быстро втянулся, вписался в эту казарменную обстановку и принял ее порядки и законы. И у него был хороший аппетит, судя по лицу, спал хорошо эту ночь.
— Кирилл, наверное, застрелился, — сказал Аристарх Павлович.
Офицеры переглянулись, бросили ложки. Олег же вздрогнул, и голубой его взгляд потемнел. Он коротко перекрестился и медленно сжал кулаки.
— Это брат Алексея, — пояснил для офицеров Аристарх Павлович.
— Нам Олег рассказывал, — проговорил Николай с таким тоном, что стало ясно — рассказывал все…
— Надо самим поискать… Кирилла, — Аристарх Павлович оглядел офицеров. — Если он застрелился где-нибудь здесь… если не уехал в Москву. Мне кажется, все-таки здесь. Золу выгребал из камина — ключи нашел, как от сейфа, обожженные. Не поймешь — новые, старые. Не его ли?.. В милицию заявлять нельзя, в комендатуру тоже. Придут искать, станут прочесывать лес… В городе-то его бы уже нашли. Опередил тебя младший брат, — он взглянул на Олега. — Вчера ты пришел пистолет просить, а его уже не было. Сегодня хватился… Там и оставался-то один патрон — не воевать с ним, а только застрелиться…
Он встал — низкий железобетонный потолок давил голову. Снял автомат со стены, посмотрел, повертел в руках: из спаренного валетом магазина торчал тоненький изящный патрон… Аристарх Павлович любил оружие, но этот автомат с коротким хищным стволом, сделанный не для войны, не для позиций и солдатских рук, не для защиты отечества, вдруг потерял всякую эстетическую форму, которым обладало оружие. Им нельзя было любоваться как произведением технической мысли. Он был создан для близкого боя, для стрельбы в тесноте помещений, городских улиц и в толпе. Он напоминал бандитский обрез…
Он становился символом времени, как когда-то — трехлинейная винтовка в революцию и короткоствольный кавалерийский карабин — в гражданскую войну.
Гражданская война любила короткие стволы…
Аристарх Павлович повесил автомат и вытер руки.
— Тоже хочется взять? — вдруг спросил раненый.
— Нет, не хочется! — резко ответил Аристарх Павлович. — Вы стреляете друг в друга, а я, как похоронная команда, тела ищу. И найти не могу! Похоронить некого! Даже могил ерашовских не будет…
— Ну, извини, отец, — смутился раненый. — Я понимаю…
— Ничего ты не понимаешь! — отрезал Аристарх Павлович. — Спросите Олега, кто были Ерашовы в России? Почему их род просуществовал триста лет? Это только по документам! А до этого — сколько? Не потерялся, не рассыпался, не сгинул в опале!.. И почему прошлая революция раздавила всю семью, почти все корни вырвала?.. И почему теперь эта, нынешняя, опять уничтожает Ерашовых? И уничтожит, если начнется большая кровь! Вот на сей раз уж и корешка не останется!.. А подлые выживут! Подлые не стреляются и в отставку не уходят!
— Мы — навоз, — вдруг признался Николай. — В землю уйдем, как удобрение. На нас вырастет новая Россия.
Аристарх Павлович посмотрел на Олега: вот чьи слова он вчера повторил…
— А если чертополох вырастет? — спросил он. — Сорняк навоз любит!.. Нет, господа офицеры, мы не навоз. С таким сознанием хорошо в атаку ходить, не страшно умирать: вроде бы цель есть. А жить с этим невозможно.
— Олег, сейчас ты уйдешь вместе с отцом, — приказным тоном сказал Николай.
— Если сейчас Кирилла… нет в живых — я не уйду, — глядя в стол, проговорил Олег. — Теперь брата нет на той стороне. Дайте мне автомат.
— Уйдешь, потому что кто-то должен жить, — проговорил Николай жестким, металлическим голосом. — Отец прав.
— В таком случае уходите вы, — заявил Олег. — У вас есть семьи, дети — я один.
— Нам нельзя сейчас выходить, — терпеливо сказал Николай. — Зверь еще помнит вкус крови… Ты же свободен, можешь жить легально и безбоязненно.
— А как жить? — спросил он у всех. — Даже церковь сделали политической игрушкой. С каким сознанием мне жить, если даже патриарх — клятвопреступник? Он же заявил — кто первый начнет стрелять возле Белого дома, того он предаст анафеме. Слово Святейшего!.. Правительство стало первым, а где же анафема ему? Где патриарший гнев?..
— Все равно оружия не получишь! — отрезал Николай. — Уходи.
— Так, — промолвил Олег. — Выходит, мне вообще места нет в этом мире? Опять я не вписываюсь ни в какую систему… Что же, пойду за Кириллом.
Аристарх Павлович обнял его, прижал голову к плечу:
— Ты что? Дурачок… Ну что ты вскипел? Места тебе нет… И хорошо, что ни в одной системе нет тебе места. А было бы? Какая ты тогда личность? Какой боярин? Бо ярый муж…
— Слушай, Олег, — спохватился Николай. — Возле дома часовня была, под открытым небом. Крест деревянный стоял, иконы в полиэтилене. Там священник служил, красивый человек, по говору — украинец, отец Виктор. Его сразу же убили, в первые минуты, намотали на гусеницы… И крест с иконами из КПВТ… расстреляли. А потом все БТРами разутюжили… Пойди поставь снова крест, ты же верующий. Ставили же раньше храмы на крови. В Питере стоит, где царя убили… Поставь и молись за нас.
— Плохой я молельник, — признался Олег. — Если душа к оружию тянется — не к Богу…
— Какой есть, — согласился Аристарх Павлович. — Где нам других искать?.. Вот на это дело я тебя благословлю.
— Мы Кирилла поищем, — заверил Николай. — Лес сейчас пустой, грибников нет. Заодно места разведаем… Вот уж никогда не думал, что придется искать человека, который стрелял в меня.
— Что же мне делать? — неведомо у кого спросил Олег.
— Пока ищи брата, — сказал Аристарх Павлович. — Ты все-таки ходил здесь, дороги знаешь. Я обойду Дендрарий и бор за озером.
— Да не об этом я, — Олег покачал головой. — Что потом искать? Кого и где?.. Как там Аннушка?
— Видел же вчера — нос заострился, не ест, не пьет, — Аристарх Павлович собрался уходить. — Лежит и читает книги бабушки Полины. О Кирилле еще не знает. И упаси Бог кому сказать, пока не найдем.
Он поднялся по вентиляционной шахте, вдохнул свежего холодного воздуха. Николай устроился на своем посту — между досок, покрытых мхом и листьями, едва заметна была его голова в камуфляжной кепке.
— Вы бы днем отсыпались, — предложил ему Аристарх Павлович. — Что здесь стоять, мерзнуть.
— Знаешь, отец, после Белого дома у меня боязнь замкнутого пространства, — смущенно признался Николай. — Не могу долго в стенах. Я и сплю здесь стоя…
Вечером того же дня приехала Вера. С порога Аристарх Павлович заметил — что-то подломилось в ней. Она делала вид, что по-прежнему боевая, деятельная и неунывающая, но это был только вид. Один на один Аристарх Павлович рассказал ей все без утайки, в том числе и об офицерах, которые скрываются на аэродроме, об Олеге и о своих подозрениях в отношении Кирилла и пропавшего кольта. Вера лишь мрачнела, съеживалась и неожиданно становилась беспомощной, слабой и потому женственной.
