С Майей у Пашки так ничего и не вышло. Он не на шутку закручинился. Не радовал новый дом, не веселили мелкие любовные похождения. Опять пришла как будто настоящая большая любовь, и опять ее увели.
Жили они с Иваном пока в одной половине дома. Вечерами, если не ходили в кино или на танцы, сидели дома. Иван читал книги, Пашка крутил патефон. Один раз Иван пожаловался:
– Слушай, я уже озверел от этого «паренька кудрявого». Отдохни ты маленько.
Пашка остановил патефон, долго смотрел в черное окно, думал о чем-то – все о том же, наверно.
– Ваня, – заговорил он грустно, – у меня в кабине под сиденьем лежит «злодейка с наклейкой». Принести?
Иван отложил книжку.
– Неси. Закусить есть чем?
– Посмотри в сенях… Нюрка приносила что-то давеча.
…Выпили бутылку, закусили.
– Ваня, – опять начал Пашка грустно, – у меня в кабине под сиденьем лежит еще одна такая же сволочь. Принести?
– Неси.
Пашка ушел за «сволочью», а Иван задумался. У него на душе было не веселее. Радость, которую принес собственный дом, оказалась недолговечной, прошла. С любовью тоже не вышло. Стала одолевать тоска.
Пришел Пашка, поставил на стол вторую бутылку. Молча выпили ее.
– Ваня, – в третий раз заговорил Пашка, – у меня в кабине под сиденьем лежит хороший провод. Давай удавимся?
– Что же это такое получается, Павел? Ерунда какая-то. Почему мы так живем?
– Ерунда, – согласился Пашка. – Давай в самодеятельность запишемся?
– Пошел ты к черту, я серьезно с тобой… Почему мы так дохло живем?
– Пойдем к Майе? А?
– Зачем?
– А так просто. В гости. Пойдем?
– Пошли. Не выгонит она нас?
– За что? Мы же культурно… Помнишь, я ей проиграл бутылку коньяку?
– Ну.
– Пойдем отдавать. Я уж недели две как купил его, а отнести… все времени нету.
– Хм… Пошли.
Майя жила у стариков Сибирцевых, занимала горницу.
В тот вечер, когда к ней пришли Пашка и Иван, там засиделся парень-учитель. Учителя звали Юрий Александрович.
Юрий Александрович ходил по комнате и очень убедительно доказывал Майе, что дважды два – четыре.
– Пойми: если ты пойдешь работать в редакцию, ты должна проститься с профессией педагога. Навсегда.
– Почему?
– Потому!… Ты что, всю жизнь здесь собираешься оставаться?
– Нет.
– Так в чем же дело?
– Поработаю в редакции, и все. Это интересно, – Майя сидела с ногами на кровати. Была она в простеньком ситцевом халатике… Волосы слегка растрепаны; шпильки лежали на этажерке с книгами, которая стояла у изголовья кровати. Юрий Александрович – без пиджака, галстук – на спинке кровати.
– Ты упустишь время, и тот опыт, который здесь все-таки можно получить, работая в школе, ты не получишь. Тебе трудно будет начинать в городе. Ты приобретешь никому не нужный опыт литсотрудника районной газетки – для чего?
– Это интересно, – капризно повторила Майя.
– Это неинтересно! Это значит – тратить попусту время! – Юрий Александрович заметно нервничал. – Скажите, пожалуйста, ее убедили!
– Меня никто не убеждал!
– Тебя убедили.
– Юрка, ты иногда становишься невыносимым. Меня никто не убеждал. Мне сказали: «У нас очень трудное положение в редакции – нет толкового литсотрудника». И все. Спросили: «Вы не хотели бы пойти поработать туда?». Я сказала: «Можно».
– Тем хуже! У них трудное положение! А у тебя…
Тут вошли Пашка и Иван.
– Здравствуйте! – громко сказал Пашка.
Майя и Юрий Александрович слегка растерялись. Майя опустила с кровати ноги, нащупывала туфли, смотрела на нежданных гостей.
– Здравствуйте. Проходите. Садитесь.
Пашка прошел к столу, достал из кармана коньяк.
– Долг принесли. Должны были Майе Семеновне, – особо пояснил он Юрию Александровичу.
Иван стоял у двери, жалел, что согласился идти с Пашкой.
«Какого черта приперлись. Помешали, кажется».
Юрий Александрович взял коньяк, посмотрел этикетку… Качнул головой, тонко улыбнулся, подал бутылку Пашке.
– Возьмите. Выпейте где-нибудь в другом месте.
Пашка взял бутылку, снова поставил ее на стол. Терпеливо объяснил учителю:
– Мы же не к тебе пришли, верно?
Майе было очень неловко. А Иван – наоборот – успокоился. Тоже прошел к столу, сел, посмотрел на учителя.
– А давайте выпьем, правда! – громко сказала Майя. Сказала – как головой в речку; покраснела, глянула на Юрия Александровича, тряхнула головой: – А что?
Учитель опять тонко улыбнулся, чуть заметно пожал плечами.
– Я не буду, например.
– А мы без тебя, – грубовато сказал Пашка. – Давай, Семеновна! Неси стаканы.
Майя, на ходу оправляя волосы, ушла в прихожую комнату. Учитель прошелся по комнате…
– Все-таки, ребятки, вваливаться поздно вечером к девушке… да в таком состоянии… это, знаете, не очень вежливо.
– А ты сидишь тут – это вежливо? – спросил негромко Пашка.
– Во-первых, не «тыкайте» мне! Во-вторых, я повторяю, что вваливаться ночью к девушке – это невежливо, некультурно. Ясно?
– А ты сидишь тут – это культурно?
– Мы коллеги с ней!
– А мы с ней друзья.
– Так не компрометируйте друзей! Она девушка, я еще раз повторяю, во-вторых, она учительница. А здесь деревня-матушка…
Вошла Майя. Сразу поняла, что без нее тут крупно поговорили. Расставила стаканы… Засмеялась неестественно.
– Ну, что вы? Давайте пить?
Пашка взял бутылку, откупорил, стал разливать коньяк по стаканам.
– А о вас я лучше думал, между прочим, – сказал вдруг учитель, глядя на Ивана. – Жаль, ошибся.
Иван понимающе кивнул головой, сказал серьезно:
– А ты не думай никогда хорошо про людей – ошибаться не будешь.
– Ты будешь пить с ними? – резко спросил учитель Майю.
– Да, – она посмотрела на него. – Буду.
Учитель подошел к стулу, на котором сидел Пашка, взялся за пиджак… Пашка прижал пиджак спиной.
– Не дури… Выпей с нами.
– Разрешите!
– Не обижайся… Просто нам тоскливо сделалось, мы и пришли к вам. Что тут обидного?
Учитель сел к столу, закурил.
– Не в такое время и не в таком виде надо приходить, – буркнул он.
– Давайте! – сказала Майя. – Тебе налить, Юра?
– Налей.
Иван внимательно смотрел на учителя, изучал. Тонкое бледное лицо, красивые волнистые волосы, большие темные глаза – красив, нежно красив. Глаза умные.
«Что он так рассвирепел на нас?»
Майя выпила первой… Поперхнулась, долго кашляла и стонала. Учитель смотрел на нее недовольно и грустно.
«Нет, Пашке с таким тягаться трудно», – думал Иван.
Учитель выпил с усилием, но не кашлял, не морщился… Отщипнул длинными белыми пальцами кусочек хлеба, заел.
Пашка сосредоточенно смотрел на стакан, не пил.
– А ты что, Павел? – спросила Майя.
– Я-то? – Пашка очнулся от своих невеселых дум. – Выпью… За твое счастье.
– Спасибо.
– И за твое, – Пашка кивнул учителю. – За ваше.
– Спасибо.
– Давай, Ваня.
Иван взял свой стакан, выпил.
– А вы за кого выпили? – спросила его Майя весело.
– Сам за себя.
– Это эгоизм.
– Ну и что? – просто спросил Иван. – За вас?… А что за вас пить? Вы и без того счастливые, наверно, – он говорил искренно. Он завидовал учителю. – Вообще это глупость – пить за чье-то счастье. Да и не пьет никто за чужое счастье. В душе всегда пьют за свое.
Замолчали. Пашка опять задумался.
– Да… – сказал он. – Ну, что ж?… Пошли, Иван?
– Пойдем, – Иван поднялся. Ему действительно хотелось уйти – тяжело было сидеть рядом с учителем, неловко.
Их никто не удерживал.
– До свидания. Извините нас.
– Ничего. До свидания.
– До свидания.
Ночь была морозная, лунная. Снег звенел под ногами.
– Фу-у, – вздохнул Пашка. – До чего же трудно с этими интеллигентами.
– Она живет, что ли, с ним?
– Что ты, не видишь? Живет, конечно. Знаешь что?… Пойдем в одно место! Я не могу домой идти – зареву.
– Пойдем.
Одно место – это крайняя изба в Баклани. Рядом, через дорогу, лес. Ни ворот, ни плетней вокруг избушки… Торчит, как скворешня.
Пашка стукнул в окно.
В избушке вспыхнул слабый огонек.
Долго никто не выходил. Потом избяная дверь с треском отодралась, заспанный женский голос спросил недовольно:
– Кто это?
– Я, – ответил Пашка.
– Павел?…
Женщина медлила.
– Ты к свету еще не мог явиться?
– Спорить будем, да?
Громко звякнул железный засов… Дверь приоткрылась, Пашка сунулся было в сени, но его тотчас крепко толканули оттуда.
– Пьяный?… Иди к черту! – засов коротко громыхнул. – Я тебе говорила, чтоб ты пьяный сюда не являлся. Говорила? Говорила.
– Нинка!
Избяная дверь захлопнулась. Свет в избе погас.
– Поджечь их, что ли? – подумал вслух Пашка.
– Докатились Любавины, – остервенело сказал Иван.
Пашка изо всей силы пнул в дверь.
Тотчас в сени из избы вышли, и уже другой женский голос – постарше – сердито предупредил:
