—
Это зверь тебе сам сказал? — поддакивал Маркел, поддерживая иронию старика.
—
И говорить не надо, так понятно.
Настроение поднялось от встречи со старыми знакомыми, да и отдохнуть не мешало бы, а теперь и причина появилась.
Вскоре уже варилось мясо, запах раздражал, все вдруг почувствовали непреодолимый приступ голода, от которого мутилось в голове. Пока варево готовилось, люди уже пригрелись у костра: напала дремота, с которой бороться оказалось ещё тяжелее.
—
Всё, готово! — сказал Родька, главный кашевар на таборе.
—
Ещё немного, и тебя съели бы, — сказал Маркел.
По такому случаю Евсей достал немного самогона.
—
Ну, это же другое дело! — обрадовался Фома Никитин.
Спиртное тёплой волной покатилось, как говорил Лаврен, по жилочкам, мясо оказалось нежным и сочным, вместо чая пили бульон.
«Если Эликан прав, то завтра пусть все отдохнут, пока дождь, ещё наработаются люди», — так думал Евсей. Ему сложно было управлять людьми. Он привык подчиняться, следовать чужой воле. Но никто не противился его командам, все понимали, что кто-то должен за всё отвечать, а работу свою каждый знал, тут указывать не надо.
Дождь начался далеко за полночь. Сначала редкие капли шлёпали по листьям, постепенно усиливаясь, вскоре уже не капли, а ровные тихие струи зашелестели вокруг. Не утихая, дождь вполз в утро. Проявился притихший, промокший лес, опустивший ветки, кусты, словно провинившиеся дети, склонились и стояли не шевелясь. И, кроме шелеста дождя, больше не слышно было никаких звуков.
Когда Евсей вылез из шалаша, у костра уже сидел Эликан, будто никуда и не уходил.
—
Долго дождь будет?
—
К вечеру закончится, — сказал старик.
—
Значит, отдыхать будем.
Эликан промолчал.
Целый день прошёл в разговорах. Шутили друг над другом, спорили о работе, вспоминали деревню. Редко выпадали такие дни. Бывало, что и в дождь работали, не замечая сырости — всё равно целый день в воде. Главное в таком деле — не заболеть. Вечером у костра просушивали одежду, отогревались и — спать. Такая работа изматывала силы настолько, что иногда и в дни отдыха усталость не уходила, тогда кто-то шёл на охоту и приносил дикого мяса. Только после мяса становилось легче.
Утром белесый моросящий туман затянул всё вокруг. Только ближе к обеду ветерок справился с белыми лохмотьями, затолкав их на вершины сопок.
—
Оробак, олени готовы? — спросил старик молодого охотника.
Тот просто кивнул головой, словно сказать слово для него было огромным трудом. Евсей не ожидал, что им придётся ехать на оленях, которых предусмотрительно захватили карагасы. Для них в тайге олень, словно для монгола лошадь в степи. Как и монгол не ходит пешком, если есть конь, так и карагас не станет зря бить ноги по тайге, если рядом олень.
Родион тоже сидел на олене и счастливо смотрел по сторонам. Первым ехал Эликан, потом Евсей, Оробак был последним. Олени на удивление ловко скользили по густому лесу, огибая разные препятствия, заставляя ездоков уклоняться от мокрых веток. Евсей запоминал, что двигаются они по левому берегу речки, где работали старатели. Особых примет не было: только склоны распадка, поросшие густыми соснами и лиственницами, и прямо у воды толпились заросли черёмух и рябин.
До вечера пересекли два левых притока. И когда сумерки стали расползаться по самому дну распадка, Эликан объявил привал. Путники быстро расположились на ночлег. Небольшой балаган поставили рядом с сухой сосной, поваленной бурей, чтобы не таскать дрова и обсушиться после дороги. Оробак отпустил оленей, отлучился на несколько минут и появился с глухарём в руках.
—
Ловкий парень, — восхитился Евсей. — Зверьё прямо само на него идёт.
—
В каждом роду такой охотник есть, — сказал Эликан, — без такого охотника нельзя. Совсем худо будет. Другие охотники тоже ничего, добывают белок и соболя, а когда надо мяса добыть, ходят, как слепые щенки. Оробак — хороший охотник, знает, где добыча его ждёт.
—
А если нет такого охотники в роду? — поинтересовался Евсей.
—
Худо будет. Брюхо совсем невесёлый будет. Баба будет много ругаться.
—
Разве у вас бабы имеют слово в разговоре?
—
Имеют. Даже некоторые учат своих дурных мужей, как охотиться.
—
Правда?
—
Да. В некоторых родах бабы наравне с мужиками охотятся, если хотят. Если не хотят, то не пойдут в лес, будут мужа ругать — и всё.
—
Почему не хотят?
—
Когда дети маленькие есть в чуме, не хотят бабы на охоту ходить.
—
У неё и в чуме работы много.
—
Мало-мало есть. Еду варить, одежду шить, дрова готовить. Мужу оленя ловить и запрягать, когда он собирается ехать, и распрягать потом. Охотник без бабы не может в чуме жить.
—
У вас мужик, как барин, только и делает, что охотится да детей делает, — рассмеялся Евсей.
—
Детей делать много помощников есть, — усмехнулся старик.
—
Какие помощники?
—
Разные. Когда охотник уезжает надолго на промысел, тогда в чум разные помощники заходят. Есть такое дело.
—
Правда, что ли? — удивился Евсей.
—
Когда охотник уходит надолго, он надевает специальный пояс на жену с замком, чтобы спокойно охотиться.
—
Да ну? — недоверчиво посмотрел Евсей.
—
Если хочешь, потом в чуме покажу. — Старик закурил трубку и стал шевелить в костре угли, показывая всем видом, что на эту тему у него нет желания разговаривать.
Небо ещё светилось светло-серой дорогой между распадками, а по реке уже потянулся туман, затягивая всё вокруг. Костёр затрещал, пламя запрыгало, заволновалось, словно ветер дохнул на него слегка, а потом всё опять затихло. Костёр горел ровно, дым едва проявлялся у макушек сосен и растворялся в тумане.
—
Я тебя хотел спросить, — обратился Евсей к Эликану, — научились твои охотники рыбу ловить? В прошлый раз им так понравилось.
—
Они умеют. И тогда тоже умели.
—
Умели? А почему не ловили?
—
У нас Оробак умеет найти зверя и добыть его, поэтому только он ходит на охоту.
—
Но он же совсем молодой, а до него кто добывал?
—
Был охотник, медведь заломал его, с тех пор плохо было в стойбище с мясом, приходилось оленей забивать.
Старик молча курил, смотрел в костёр, потом вдруг словно вспомнил что-то, продолжил:
—
Оробак ещё совсем несмышлёныш был, когда притащил в стойбище косулю, смеялись над ним тогда. А потом ещё притащил, взрослые охотники не могли, а он мог. Выделили ему хороший лук, с ним он постоянно стал приносить добычу. Ты думаешь, почему мы дали ружьё совсем молодому охотнику, а не старшему, и никто не возразил? У нас так среди карагасов: принёс добычу, которую можно варить в котле, дели на всех, если охотник гонит соболя три дня, а на его след попал другой охотник, он пойдёт следом. Попадёт третий, пойдёт тоже, и когда соболя добудут, то делить будут на троих. Такой закон.
—
Резать шкурку, что ли?
—
Зачем резать? Когда продавать будут, тогда и поделятся. И не важно, что этого соболя один гнал три дня, а другой постоял немного рядом. Так же и на рыбалке. Если ты можешь поймать рыбы столько, чтобы хватило на всё стойбище, тогда лови. Никто не хочет плескаться в воде, а потом делить десяток рыбин на всех, лучше у костра поваляться.
—
Но ведь в стойбище много мужчин, вышли бы все да наловили побольше, чтобы на всех хватило. Можно рыбу заготовить впрок.
—
Карагасы не любят рыбу, могут поесть один раз, а готовить никто не хочет.
—
Смотри-ка, как живут! — подивился Евсей.
—
Ты, Евсейка, много знать хочешь, карагасом хочешь стать? — спросил Эликан, вглядываясь в лицо парня, который нравился ему, потому что молод ещё был, без хитрости и без обмана.
