отпустил рикшу возле местного рынка и свернул с главной дороги на крохотную боковую улочку, выходившую на маленькую площадь. Посреди этой площади росло большое дерево – священный фикус. На одной стороне ее стоял дом Рая Бахадура. Дверь под лестницей держали запертой из-за обезьян, и Л. Н. забарабанил в нее тростью. На закрытых кованых балконах верхних этажей появилось несколько лиц. Лицо его дочери просияло, когда она его увидела. Она быстро свернула в пучок распущенные черные волосы и побежала вниз открывать дверь. Отец обнял ее, и они вместе поднялись к ней в комнату.
– А куда подевался вакил-сахиб? – спросил он на хинди.
Он любил называть своего зятя «господином адвокатом», хотя такое же обращение в равной степени годилось и для отца Рама Виласа, и для его деда.
– Был тут всего минуту назад, – ответила Прийя и вскочила, чтобы отправиться на поиски мужа.
– Не беспокойся покамест, – остановил ее отец мягким, беззаботным голосом. – Сперва налей-ка мне чаю.
Несколько минут министр внутренних дел наслаждался домашним уютом: хорошо заваренным чаем (не чета бурде, подаваемой в общежитии ЧЗС), сладостями и качаури, испеченными руками женщин из семейства его дочери, может быть – даже ее руками, минутами общения с внуком и внучкой, которые предпочли бы бегать по жаркой крыше или играть внизу на площади (внучка его довольно хорошо играла в уличный крикет), короткой беседой с дочерью, которую он так редко видел и по ком он так сильно скучал.
В отличие от некоторых тестей, он не испытывал неловкости или угрызений, принимая еду, напитки и радушие в доме своего зятя. Они поговорили с Прийей о его здоровье, о здоровье его внуков, об их школьных успехах и нравах, о том, как тяжко трудится вакил-сахиб, немного поговорили о покойной матери Прийи, при упоминании которой пелена грусти заволокла глаза обоих, и о проделках старых слуг в доме Гойалов.
Пока они беседовали, другие домочадцы, проходя мимо открытой двери, видели их и входили. Среди них был и отец Рама Виласа, довольно безвольный персонаж, пребывающий под каблуком своей второй жены. Вскоре уже весь клан Гойалов собрался в полном составе, кроме деда, Рая Бахадура, не любившего ходить по лестницам.
– Но где же вакил-сахиб? – снова спросил Л. Н. Агарвал.
– А, он внизу, – сообщил кто-то. – Беседует с Раем Бахадуром. Он знает, что вы здесь, и придет, как только сможет.
– Так почему бы мне самому не спуститься, чтобы выразить свое почтение Раю Бахадуру? – сказал Л. Н. Агарвал, вставая.
Внизу дед беседовал с внуком в просторной комнате, которую Рай Бахадур оставил за собой – в основном потому, что был сильно привязан к прекрасным бирюзовым изразцам, украшавшим камин. Л. Н. Агарвал, будучи представителем среднего поколения, засвидетельствовал свое почтение, и ему воздали должное.
– Вы, конечно же, выпьете чаю? – спросил Рай Бахадур.
– Я уже попил наверху.
– С каких это пор вожди народа стали ограничивать себя в чаепитии? – поинтересовался Рай надтреснутым и ясным голосом. Он использовал слово «нета-лог», которое было чем-то сродни шутливому «вакил-сахибу». – А теперь расскажите-ка мне, что за смертоубийство вы устроили в Чоуке?
Ничего обидного старик Рай Бахадур не имел в виду, просто таков уж был стиль его речи, но Л. Н. Агарвал вполне мог бы обойтись и без прямого допроса. Вероятно, он уже по горло насытился ими в понедельник в Палате. Он предпочел бы, пожалуй, тихую беседу со своим безмятежным зятем, дабы разгрузить беспокойный разум.
– Ничего-ничего, все уляжется, – ответил он.
– Я слыхал, двадцать мусульман были убиты, – философски произнес старый Рай Бахадур.
– Нет, гораздо меньше, – сказал Л. Н. Агарвал. – Несколько. Но все уже под контролем. – Он сделал паузу, размышляя о том, что он с самого начала неверно оценил ситуацию. – Этим городом сложно управлять, – продолжил он. – Не одно, так другое. Мы очень недисциплинированный народ. Только латхи и винтовка научат нас порядку.
– При британцах закон и порядок не составляли проблемы, – заметил надтреснутый голос.
Министр внутренних дел не попался на приманку. На самом деле старик мог говорить вполне искренне.
– И все же – имеем, что имеем, – ответил он.
– Дочка Махеша Капура приходила на днях, – рискнул Рай Бахадур.
А вот это замечание точно не было невинным. Или было? Возможно, Рай Бахадур просто говорит, что в голову приходит.
– Да, хорошая она девушка, – сказал Л. Н. Агарвал. Он задумчиво пригладил шевелюру по всему периметру. Затем, после паузы, прибавил спокойно: – Я могу справиться с городом. Не рост напряженности меня тревожит. Десять Мисри-Манди и двадцать Чоуков – это ничто. А вот политика… политики…
Рай Бахадур позволил себе улыбнуться. Улыбка тоже была несколько надтреснутая – словно отдельные гравюры из диптиха его старческого лица медленно, с трудом меняли конфигурацию.
Л. Н. Агарвал тряхнул головой и затем продолжил:
– До двух часов пополудни сегодня ЧЗСы топтались вокруг меня, словно цыплята возле несушки. Все были в панике. Главный министр уезжает из города на несколько дней, и вот, глядите, что происходит в его отсутствие! Что скажет Шармаджи, когда вернется? Какая от всего этого выгода для фракции Махеша Капура? В Мисри-Манди они возбудили джатавов, в Чоуке – мусульман. Как это скажется на джатавском и мусульманском электорате? До всеобщих выборов осталось всего несколько месяцев. Уйдут ли эти голоса из зоны влияния ИНК? Если да, то в каком количестве? Один или два джентльмена даже спросили, существует ли опасность дальнейших столкновений, – хотя обычно это заботит их в последнюю очередь.
– И что же вы сказали им, когда они прибежали к вам? – поинтересовался Рай Бахадур.
Его старшая невестка – архиведьма, согласно демонологии Прийи, – только что принесла чай. Голова у архиведьмы была покрыта сари. Она налила чай, бросила на мужчин пронзительный взгляд, обменялась с ними несколькими словами и ушла. Нить разговора ускользнула мимоходом, но Рай Бахадур, вероятно памятуя о перекрестных допросах, коими славился в свое время, мягко вернул ее назад.
– О, ничего не сказал, – ответил Л. Н. Агарвал совершенно невозмутимо. – Я просто говорю им все необходимое, чтобы они оставили меня в покое.
– Ничего?
– Да. Ничего особенного. Только сказал, что страсти улягутся. Что сделано, то сделано. Что немного дисциплины никогда еще не вредило. Что до всеобщих выборов еще по-прежнему далеко. И все в таком ключе. – Агарвал отхлебнул чая и прибавил: – Суть в том, что в стране существуют гораздо более важные вещи, над которыми следует подумать. И главное – продовольствие. Бихар практически голодает. А если сезон дождей будет плохим, то и нас ждет то же самое. С мусульманами, угрожающими нам изнутри или из-за границы, мы как-нибудь справимся. Если бы не мягкосердие Неру, мы бы справились с ними еще
