несколько лет назад. А теперь еще джатавы эти, – на лице его появилось брезгливое выражение, – эти представители
зарегистрированной касты снова создают проблемы. Но мы еще посмотрим…
Рам Вилас Гойал все это время сидел молча. Однажды он слегка нахмурил брови, в другой раз кивнул.
«Вот за что я люблю своего зятя, – размышлял Л. Н. Агарвал. Он далеко не немтырь, но умеет молчать». И он снова решил, что выбрал отличную партию для дочери. Прийя еще тот провокатор, но муж ее просто не поддастся на провокации.
5.5
Тем временем наверху Прийя общалась с Виной, пришедшей ее навестить. Но это был не просто светский визит, это была чрезвычайная ситуация. Вина была ужасно расстроена. Придя домой, она обнаружила, что Кедарнат не просто сидит, закрыв глаза, – он уткнулся лицом в ладони. Это было гораздо хуже его обычного оптимистического возбуждения. Он не хотел ни о чем говорить, но ей в конце концов удалось вытянуть из него признание, что муж оказался в очень тяжелой финансовой ситуации. Из-за пикетов и размещения полиции в Чоуке оптовый обувной рынок, доселе только тормозивший, полностью замер. Каждый день приходили все новые чеки, а у него просто не было наличных, чтобы их оплатить. Те, кто был должен ему – в частности, два крупных магазина в Бомбее, – придерживали выплаты за прошлые поставки, так как не были уверены, что он сможет обеспечить поставки в будущем. Поставок от людей вроде Джагата Рама, работавших под заказ, было недостаточно. Чтобы обеспечить заказы, которые он получил от покупателей со всей страны, ему нужна была обувь из корзин джатавов, а те в последнее время не осмеливались появляться в Мисри-Манди. Но самой насущной проблемой оставалась оплата текущих чеков. Ему некуда было податься, все его партнеры сами едва сводили концы с концами, наличности у них было очень мало. Просить взаймы у тестя он ни за что не стал бы. Кедарнат был в полном отчаянии. Он попытается еще раз поговорить с кредиторами – ростовщиками, державшими его векселя, и их комиссионерами, которые придут за деньгами в назначенный час. Он постарается их убедить, что никому не будет выгодно, если его и таких, как он, припрут к стенке в кредитном кризисе. Такая ситуация не может продолжаться вечно. Он не неплатежеспособен, просто неликвиден. Но ответ их он знал заранее. Он знал, что деньги, в отличие от труда, не связаны с определенной профессией и могут перетекать от обуви, скажем, к морозильным камерам. Без переквалификации, без сомнений или угрызений. Нужно только ответить на два вопроса: «Какова выгода?» и «Каков риск?».
Вина пришла к Прийе не за финансовой поддержкой, а за советом, как лучше продать драгоценности, которые мать подарила ей на свадьбу, – и поплакать у подруги на плече. Она принесла драгоценности с собой. После болезненного бегства семьи из Лахора остались жалкие крохи. Каждая вещь так много для нее значила, что она начинала плакать, едва подумав о том, что может навсегда ее потерять. У нее было только две просьбы: чтобы муж ничего не узнал, пока драгоценности не будут проданы, и чтобы ее отец с матерью оставались в неведении хотя бы несколько недель.
Разговаривали они торопливо, потому что в этом доме приватности не существовало и кто угодно мог в любую минуту войти в комнату Прийи.
– Мой отец здесь, – сказала Прийя. – Он внизу, обсуждает политику.
– Мы навсегда останемся подругами, несмотря ни на что, – внезапно сказала Вина и снова расплакалась.
Прийя обняла подругу, шепча слова утешения, и предложила быстренько прогуляться по крыше.
– В такую жару? Ты с ума сошла?
– Ну и что? Если выбирать между жарой и вмешательством моей свекрухи, я знаю, чтó предпочту.
– Я боюсь ваших обезьян, – выставила Вина вторую линию обороны. – Сперва они дерутся на крыше даловой фабрики, потом прыгают на вашу крышу. Шахи-Дарвазу пора переименовать в Хануман Двар [215].
– Ничего ты не боишься, я тебе не верю, – сказала Прийя. – По правде сказать, я тебе завидую. Ты можешь гулять сама по себе в любое время. А посмотри на меня. И посмотри на эти балконные решетки. Обезьяны не пролезут сюда, а я не могу выбраться отсюда.
– Ах, не стоит мне завидовать, – вздохнула Вина.
Они помолчали.
– Как там Бхаскар? – спросила Прийя.
Пухлое лицо Вины озарила улыбка, немного грустная, впрочем.
– Очень хорошо – как и твоя парочка, кстати. Потребовал, чтобы я взяла его с собой. Сейчас они там внизу, на площади, в крикет играют. Священный фикус им, похоже, совсем не помеха… Как мне жаль, Прийя, что у тебя нет брата и сестры, – вдруг прибавила Вина, припомнив собственное детство.
Подруги вышли на балкон и посмотрели вниз сквозь чугунные прутья. Трое их ребятишек играли с еще двумя в крикет на маленькой площади. Десятилетняя дочка Прийи на голову превосходила всех. Она была неплохим боулером и прекрасным бэтсменом. Обычно ей удавалось избегать священного фикуса, который для остальных был неиссякаемым источником бед.
– Почему ты не хочешь остаться на ланч? – спросила Прийя.
– Не могу, – ответила Вина, подумав о Кедарнате и свекрови, которые будут ее ждать. – Может быть, завтра.
– Тогда до завтра.
Вина оставила драгоценности у Прийи, а та заперла их в стальной шкафчик. Когда они стояли у буфета, Вина заметила:
– Ты поправилась.
– Я всегда была толстой, – ответила Прийя, – а из-за того, что я сижу здесь сиднем, как птица в клетке, толстею еще больше.
– Никакая ты не толстая, и никогда не была, – сказала ее подруга. – И с каких это пор ты перестала ходить по крыше?
– Пока хожу, – ответила Прийя, – но однажды я брошусь с этой крыши.
– Ноги моей здесь не будет, раз ты такое говоришь, – сказала Вина и попыталась уйти.
– Нет, не уходи. Ты поднимаешь мне настроение, – сказала Прийя. – Пускай тебе подольше не везет. Тогда ты все время будешь прибегать ко мне. Если бы не Раздел, ты никогда не вернулась бы в Брахмпур.
Вина рассмеялась.
– Ладно, пойдем на крышу, – продолжила Прийя, – я на самом деле не могу тут говорить с тобой свободно. Они вечно приходят и подслушивают с балкона. Ненавижу это, я так несчастна, а если не расскажу тебе, то лопну. – Она рассмеялась и потянула Вину, заставив подняться на ноги. – Я скажу Баблу, пусть сделает нам что-нибудь холодненькое, чтобы мы не получили тепловой удар.
Баблу звали странноватого пятидесятилетнего слугу, который появился в семье еще ребенком и все последующие годы становился все более эксцентричным. Недавно он повадился съедать все лекарства в доме.
Выбравшись на крышу, они
