Альваро. Вместе с гробом увозили и королевский штандарт.
Исабель велела, чтобы штандарт оставался на Санта-Крус до последней секунды. Флаг Испании, символ владения островом, должен отплыть одновременно с первооткрывателем архипелагов южного моря. Королевский штандарт был навязчивой мыслью гобернадоры. Её оберегом.
Теперь она слышала плеск вёсел и скрип уключин на шлюпке, перевозившей гроб на борт самого малого из трёх кораблей.
Убедившись, что Альваро не брошен, она застонала от тоски и горя.
И всё-таки ей стало легче.
Кирос со шканцев видел то же зрелище, слышал те же звуки... и ничего не мог сделать.
Нет сомнений: эта женщина грозит погубить всех. Беда столкнуться с ней! Чудовище. Химера. Медуза. Горе тому, кто заглянул ей в глаза! Она зачарует и убьёт прельстившегося ей. Нужно придумать, как с ней справиться. Во-первых, она женщина, а женщина на корабле — уже к несчастью. Во-вторых, женщина не может командовать мужчинами. Тем более моряками. Тем более таким мореходом, как он — Педро Фернандес де Кирос. Доказательство: первый же её приказ на море — бредовый: выходить с мёртвым телом!
Злоба одолела в сердце Кироса прежние чувства: желание и соблазн.
Утром 18 ноября донья Исабель Баррето приказала поднять паруса.
Этот приказ, который она лично передала всем людям своего флота, как будто Кирос тут вовсе ни причём, довёл его желание мести до предела. Этого он ей не простит! Она сознательно так поступила, нарочно всем показала, что принимает на себя ответственность за все решения. До Бога высоко. До короля далеко. Менданья в гробу. А распоряжается всем Исабель Баррето!
Строга сама к себе. Страшна для всех прочих. Она налагала на себя — и на остальных тоже — железную дисциплину. На рассвете и на закате она изучала расположение светил, расспрашивала старых моряков. Те говорили: Южное море — самый большой океан на Земле, море открытое, бесконечное. Рассказывали: как только они пересекут экватор — попадут в страну Сатаны и все превратятся в негров. От палящего солнца море закипит, а паруса загорятся. Исабель желала всё знать и внимательно слушала эти легенды. И сверяла положение судна.
Её надзор за расчётами главного навигатора не знал пределов. Всюду эта женщина лезла! Всё контролировала! С ума сойти!
Кирос не нашёл Сан-Кристобаль.
Они были в пути два дня, достигли назначенной одиннадцатой широты [21]. Ничего. Безнадёжно пустой горизонт.
Не отступаться? Продолжать идти прежним курсом? Или переменить его, направиться к Маниле, как требовал Кирос?
Он настаивал: провиант подходит к концу. Фрукты на кораблях либо съедены, либо сгнили. Из кувшинов уже идёт нездоровый запах, пить эту воду можно только зажав нос. Чем дольше ждать, тем хуже будет.
Сомнение глодало душу Исабель. Если она решит идти дальше ещё два дня — придут ли они в назначенный Альваро пункт?
Она перечитывала рассказы о великих путешественниках. «Вспомни Магеллана, — твердила она себе. — Как ты не знаешь, где Сан-Кристобаль, так и он не знал, где пролив, который он ищет».
Да, но король оправдал его именно потому, что он этот пролив нашёл! Потерпи Магеллан неудачу — остался бы португальским проходимцем, шутом и убийцей, обманувшим своего владыку... [22]
Вроде Кироса.
В чём разница между героем и безумцем: не об этом ли они разговаривали с Альваро тогда в её комнате, когда в первый раз у них зашла речь о Соломоновых островах? Мера величия путешественника — успех. А слава всегда на стороне победителя.
Она больше не доверяла своей силе, своему инстинкту. Не верила даже в Божью милость. Ещё бы: ведь Господь сыграл с ними новую шутку. 10 декабря галиот Фелипе Корсо ушёл от них.
Под предлогом, будто Кирос не знает своего ремесла, Корсо переменил курс и исчез. Ему дела не было до «альмиранты» и Сан-Кристобаля: зная путь, он дойдёт до Манилы. Он дезертировал. Но что Корсо обвинение в измене? Он думал, что на «Сан-Херонимо» никого не останется в живых, чтобы выступить свидетелем против него.
Наконец она отдала команду идти за ним следом, чтобы достичь Филиппин.
Чем дальше они уходили на север, тем заметнее менялся ветер. Их качали большие волны. Бизань-мачта грозила сломаться. Бушприт уже еле держался. Расположенный под ним парус блинд унесло в море вместе со всеми снастями.
Вдалеке тащился фрегат — последний корабль из флотилии. На нём был гроб. Фрегат всё ещё держался.
С того давнего спора Кирос не заводил о нём речи. Но теперь там тоже падали реи. Лопались ванты. Уже три дня были опущены паруса, и матросы никак не могли их поднять. И людей не хватало, и сил никаких.
— Вы должны, сеньора, приказать людям с фрегата перейти к нам на борт, забрав всё с собой...
Дошло до крайности: Кирос пришёл-таки к гобернадоре просить, чтобы самый маленький корабль оставили. Просить вторично.
— Фрегат мне не принадлежит, я не имею права приказать пожертвовать им.
Вы имеете право на всё: вы гобернадора.
— На всё! Вы опять меня удивляете, Кирос. Я имею право на всё, лишь бы мои распоряжения нравились вам... И совесть вашу, кажется, не тревожит то, что капитан фрегата разорится. Если я заставлю этого человека сделать то, чего он делать не хочет, то лишь ради спасения его жизни. И на борт ко мне он перейдёт только с останками аделантадо.
— Это невозможно! Матросы «Сан-Херонимо» не позволят вам этого сделать.
— А я ни за что не брошу единственный корабль, который согласился нести прах моего бедного мужа.
— Худшее наказание Господне за наши грехи — это ваше безумие, сеньора! Оно нас всех погубит.
— Худшее Господне наказание для нас — ваше невежество в мореплавании. О двуличии и самонадеянности я даже не говорю. Они нас уже погубили.
