Геннадий Комраков - Мост в бесконечность

— Ну, пускай Никитич, — смутившись, согласился Леонид.

— Подходящее платье имеешь? Зипун какой-нибудь, сапоги…

— Не-ет, — растерянно сказал Красин и спохватился. — Куплю по случаю!

— Теперь случая ждать недосуг, — озабоченно произнес Цивинский. — Приходи часам к восьми вечера на Бронницкую. Запомни хорошенько адрес…

Дверь в квартире на Бронницкой открыл Михаил Бруснев.

Красин подумал сперва, что ошибся подъездом, забормотал что-то бессвязное, но Михаил приглашающим жестом поманил в комнату, показал на диванчик:

— Усаживайтесь, Леонид. Или как вас нынче — Никитич?

Красин ожидал встретить здесь кого угодно, но только почему-то не Бруснева. Чувствуя себя неуверенно, поерзал на диванчике, осторожно спросил:

— Значит, и вы?

— Вот именно. — Михаил скупо улыбнулся.

— Но как же?

— Обыкновенно. — Бруснев пожал плечами. — Отныне и вам, Никитич, придется поубавить прыти… Книги оставьте, пускай найдут другого библиотекаря. Откажитесь категорически… Ни в каких студенческих сборах средств на нелегальные цели не участвуйте. Свободные деньги отдавайте в рабочую кассу. Организация нуждается…

— Выходит, это правда?! — встрепенулся Красин. — Организация существует?

Бруснев пощипал бородку, ответил задумчиво:

— Постепенно все узнаете. Вот пойдете в кружок Афанасьева…

— Цивинский говорил с образовательными целями, — перебил Леонид. — О пропаганде как-то вскользь…

Бруснев, звякнув крышкой кувшина, налил в стакан клюквенной водицы, отпил, походил по комнате. Остановился напротив Леонида, медленно спросил:

— Сколько времени грызли «Капитал»?

— Почти полгода.

— Вот видите! — Бруснев развел руками. — А у вас образование. Институт, можно сказать, оканчиваете… Вацлав выразил общую точку зрения. Рабочий едва умеет читать-писать. Вы ему — о прибавочной стоимости, а он глазами хлопает… Не-ет, дорогой мой, спешить не следует. Мы считаем, путь к пропаганде лежит через повышенне уровня общих знаний. У нас есть программа занятий: космография, природоведение, культура. А потом уж можно подавать политическую экономию, истораю политической борьбы…

— Но ведь и пропаганду можно вести через общие знания! — горячась, сказал Красин. — Отчего непременно разрывать? Неужели нельзя изловчиться?

Бруснев долгим взглядом посмотрел на Леонида и внервые сегодня улыбнулся широко, открыто.

— А вы и впрямь рисковый! Мне нравится, мы подружимся.

— Очень рад. — Красин вскочил с диванчика и церемонно поклонился. Они вместе от души рассмеялись и, почувствовав взаимную симпатию, обменялись крепким рукопожатием. После этого заговорили на «ты».

— Начнешь работать — разберешься. Советую прислушаться к Афанасьеву, подскажет.

— Толковый человек? — поинтересовался Красин, второй раз услышав эту фамилию.

— Клад, — не задумываясь ответил Бруснев. — Таких у нас мало. Сам увидишь…

— Но когда же, когда?! — Леонид потерял тернение.

Часы на стене хрипло что-то пробормотали, в деревянном чреве зашипело, щелкнуло, затем методично ударило восемь раз. Михаил достал свои карманные, сверил:

— Самое время. Переодевайся, за воротами ждет Цивинский.

Через десять минут Красин смотрел на себя в круглое зеркало и не узнавал. Облаченный в косоворотку, старое пальто, натянув высокие неуклюжие сапоги, по самые брови нахлобучив баранью шапку, из франтоватого студента-технолога он преобразился в какого-то забулдыжного мастерового. Но Брусневу и этого маскарада показалось мало.

— Поворотись-ка, сынку! — потребовал он, доставая печную вьюшку. — Не стесняйся, сажа — дело чистое. Помажься сильнее. Ничего страшного, на пользу…

И только когда Леонид загрязнил руки и лицо, Бруснев удовлетворился:

— Теперь хорошо. В случае чего сойдешь за слесаря.

Пока Красин переодевался, Михаил успел преподать несколько самых простых уроков конспирации. Прощаясь, обнял с напутствием:

— Будь всегда осторожен. Конец у этой дороги может быть малоприятным.

Фонари в морозном тумане светились тусклыми оранжевыми шарами. Выйдя за ворота, Красин посмотрел налево, направо: Цивинского не обнаружил. В недоумении остановился, поднял воротник пальто. Но тут же, спохватившись, потихоньку двинулся к Обводному. Хоть и неопытный конспиратор, однако понимал — торчать возле дома не годится.

Сделав десяток шагов, краем глаза заметил: от фонарного столба на противоположной стороне улицы отвалилась какая-то нелепая фигура в кучерском армяке. Вспомнились слова Бруснева: конец у дороги может быть неприятным. Неужто слежка? Так быстро и обыденно? В самом начале пути? Ну-ка, ну-ка…

Красин засунул руки поглубже в карманы пальто и пошел быстрее, намереваясь, как учил Бруснев, проверить, филер увязался или же это случайный прохожий. Кучерской армяк не отставал: пересек мостовую и топал теперь за спиной. Леонид опять прибавил ходу, соображая, что у следующего дома нырнет в подворотню.

Когда фигура в армяке, отбрасывая длинную тень, возникла под аркой, Красин пошел навстречу, выставив сжатые кулаки. Нет, без сопротивления он не сдастся! Еще неизвестно, чья возьмет.

— Никак драться надумал? — голосом Цивинского сказал преследователь. — Силен, детинушка…

— Вацлав, ты? Черт возьми, вырядился — не узнать, — облегченно вздохнул Леонид. — А я подумал — шпик…

— Вот и хорошо, что не узнать, — засмеялся Цивинский и добавил успокаивающе: — Не смущайся, поначалу с каждым может такое… Везде мерещится опасность. Пугаться особенно не следует, но и ушами хлопать ее стоит. Ты правильно сделал, лучше проверить лишний раз… Теперь я пойду впереди, а ты поглядывай. Так-то оно надежнее.

На углу Обводного и Екатериногофского проспекта остановились возле большого угрюмого здания.

— Прибыли, — тихо сказал Цивинский. — Войди во второй подъезд, притаись. А я немножко помешкаю…

Красин окинул взглядом мрачный фасад пятиэтажного доходного дома и вдруг узнал его. Несомненно, бывал здесь. Во время переписи населения в надежде заработать два червонца они с Германом ходили по рабочим кварталам с опросными листами. Брат, помнится, как раз и переписывал обитателей второго подъезда. А он, Леонид, в сопровождении дворника, здоровенного одноглазого детины, ходил по квартирам первого подъезда. И между прочим, был он тогда в студенческой тужурке. А дворник наверняка якшается с охранным. И хоть одноглазый, нет основания полагать, что не запомнил студента в лицо. Что же делать? Отказаться от этого кружка? Цивинский подумает — струсил. И Брусневу расскажет, Тогда уж доверия не жди…

Так и не успев придумать ничего определенного, Красин юркнул в обшарпанную дверь. Споткнувшись о ступени грязной, плохо освещенной лестницы, затих. Прислушался. Где-то на верхних этажах пиликала гармоника, пахло пеленками, кислыми щами, махоркой. Цивинский появился минуты через две, шепнул:

— Спокойно все… Нам на четвертый…

Стараясь не шуметь, поднялись, проникли в широкий коридор густонаселенной квартиры. Воздух спертый, кажется, угарный, какая-то влажная мгла вокруг. Плакал за стеной ребенок, слышались приглушенные крики женщины. На веревке, протянутой вдоль стены, воняя дешевым мылом, сушились убогие разномастные тряпки, лишь отдаленно напоминавшие мужское белье. Цивинский уверенно лавировал между сундуками, корзинами, пыльными узлами, увлекая Красина в дальний конец коридора. Постучался в дощатую крашеную дверь и, не дожидаясь ответа, распахнул ее.

Они очутились в маленькой комнате, скупо освещаемой семилинейной керосиновой лампой. Стол, скамейка, две табуретки, два топчана, застеленные один лоскутным одеялом, другой — серым, солдатского сукна. На стене — двустворчатый шкафчик с застекленным верхом. Красин сразу же обратил внимание: за стеклом — книги.

Из-за стола поднялся сутуловатый человек в очках. Глаза, сильно увеличенные линзами, смотрели настороженно и, казалось, диковато, потому что в стеклах двумя горящими точками отражался свет лампы. Борода не скрывала нездоровой бледности лица — щеки впалые.

— Принимай гостей, Федор. — Цивинский стянул малахай. — Привел грамотея, как уговаривались… Знакомьтесь. Для всех твоих — Никитич. А ты можешь звать Леонидом. Наш он, технолог. — Повернулся к Красину. — А это Федор Афанасьевич. Родом из Ямбургского уезда, с детства на фабриках. Отменный ткач…

— Гостям всегда рады, — улыбнулся Афанасьев и закашлялся.

Красин обеспокоенио посмотрел на Цивинского, безмолвно спрашивая: «Может, воды ему налить?» Афанасьев нерехватил его взгляд, замахал руками.

— Сейчас пройдет, — выдавил, преодолевая удушье. — Раздевайтесь, садитесь…