Василий.
На судно текла белая масса, сгущаясь вокруг корабля; на расстоянии десятка метров ничего не было видно.
– Скоро зона опасная, и такой туман, – заметил Василий.
Но вскоре посветлело, стали видны волны и клочок небесной синевы.
– Васька, подлодка! – ахнул Фёдор, вглядываясь в море.
– Показалось… – почему-то шёпотом отозвался Василий. – Не вижу…
А на мостике всё увидели: полным ходом корабль рванулся вперёд.
– По правому борту торпеда! – заорал Фёдор и кинулся к полубаку.
Взрыв сопровождался толчком; тут же раздался новый взрыв, корма судна поднялась, но, продержавшись недолго в высшей точке, стала опускаться в пучину.
– Полундра! – закричал кто-то. И тут же раздался взрыв внутри корабля.
Василий грёб, сплёвывая солёную воду. Увидев факел исчезающего судна, он понял безвыходность положения. Взрывной волной его отбросило далеко от судна, оглушило, но холод привёл в чувство. Казалось, разорвётся бьющееся бешено сердце. Он поискал глазами друга, но на морской зыби никого. Поплыл. Но куда?
Он с ужасом понял, что лишь ненадолго отодвигает предсказуемый финал. Вдруг различил барахтающегося человека. Словно к желанному берегу, Василий ринулся к нему. Перед ним качался на воде молодой моряк, пришедший на судно недавно. Лицо его было искажено.
– Крепись, браток! – крикнул Василий. – И заметил на юноше пояс спасательный. – Да ты с пояском, уж наверняка не пропадёшь … – Василию захотелось ободрить морячка, практически мальчика.
– Помоги скинуть его… – попросил тот слабым голосом.
– Кончить с собой? Сопляк! Надо держаться! – крикнул Василий.
– Не могу… Ногу разворотило… Больно… Нет сил…
«Плохо дело…» – шепнул себе Василий, сказал же бодро:
– Больно, понимаю, но терпи! Я рядом буду.
– Не могу… Вся кровь из меня вышла…– выдохнул раненый.
Ему вдруг удалось отстегнуть пояс… Оттолкнув его от себя и прощально махнув рукой, он по кругу ушёл в глубины. Потрясённый, Василий протянул руку к поясу, но тут же отдёрнул её. «Нельзя брать… Но его нет. Нужно постараться выжить».
Прошло с час. Василий неожиданно услышал крик: «Васька! Васька!». Голос знакомый.
– Васька, ты? Когда успел раздобыть пояс? – подплыл Фёдор, в лице усталость и тревога.
Василий обрадовался появлению друга, будто оно сулило спасение, и рассказал историю пояса.
– Правильно, что взял, – сказал, сплюнув воду, Фёдор. – Жалко парнишку. Но что делать: мёртвым – дно, а живым – камбуз, – пошутил. – Боюсь, нам тоже крышка, а не камбуз…
– Если заштормит, хана сразу… – отозвался Василий. – Теплее бы было.
Ну, нет: в тёплой водице быстрее раскисли бы, а так надо шевелиться. Давай, лишнее скинем.
Переваливаясь с боку на бок, моряки освободились от куртки и башмаков. Темнело.
– Братцы-ы! Э-э-эй! – послышался крик, сопровождаемый крепкой руганью.
– Э-ге-ге, плывём! – отозвался Фёдор.
– Ребята, быстрей, а то к рыбам… – голос оборвался.
– Нажмём, Вася! – крикнул Фёдор, узнав голос Назарова.
Моряки, в тельняшках, выскакивая по пояс из воды, рванулись на голос.
– Потянул руку, черт побери… – пожаловался Назаров, держась здоровой рукой за доску. – Болтаюсь, ноги стянуло…
– Ничего, поясок надевай, – подбодрил его Василий, и помог надеть спасательный пояс.
– А мы рядом на досточке потянемся, – добавил Фёдор.
Широкая доска удерживала на плаву моряков, давая возможность им ненадолго расслабить мышцы.
21
Устала Агафья Кирилловна тащить санки с малышом по заснеженной дороге. Стало совсем темно. Но вот ясный месяц высветил заснеженные кусты близ реки. Осветил он и двухэтажное здание, стоявшее средь маленьких изб. Оглянувшись, бабка спросила:
– Саша, ножки не замёрзли?
– Немного… – сонно ответил Сашка.
Агафья Кирилловна потащилась к двухэтажному строению, из трубы которого плыл дымок, истыканный искрами. Дорога шла к крыльцу, расходясь перед ним на дорожки, присыпанные снегом. Сашка, высунув нос из тряпья, промямлил:
– Приехали, баба?
– Приехали; это пекарня, где тётя Полина работает.
– Мы разве на работу к ней? – оживился малый.
– Нет, домой: за той дверью хлебушек делают, а за этой она с дочкой Зиной живёт, – терпеливо объяснила бабушка внуку.
Полина встретила улыбками гостей. Квартира её – образец уюта: пол в сенях был выскоблен добела, а в маленькой комнате лежали коврики. На правой стороне жаром веяла печь, слева, у стены, стояла скамейка. Окно прикрыла занавеска. У окна расположился стол, служа для стряпни и приёма пищи. Ещё здесь находились две кровати – широкая, с пышными подушками, и односпальная – с подушкой, прикрытой кружевницами.
Полина, продолжая улыбаться, посадила малыша на скамейку, и расшнуровала ему ботинки.
– Ножки не замёрзли? – спросила.
– Ботинки замёрзли, их на печку надо, – вяло ответил Сашка, боязливо глядя на тётю.
– Что сказал? – спросила Полина.
– Ботинки замёрзли, – повторил Сашка.
Полина, сняв ботиночек, ахнула: носок был в инее.
– Батюшки, ведь ты обморозила ему ножки! – воскликнула она, повернувшись к бабке. В самом деле, пальцы на маленькой ноге побелели. – Зинка, скорее снег принеси! – крикнула Полина дочке, стянув с малыша другой ботинок.
Зина, бросив книгу, выбежала из дома. Вскоре малый лежал в постели, облепленный горчичниками.
– Тётечка Поля, – захныкал он, – хватит: больно.
– Ничего, потерпи, – строго сказала Полина, – зато не заболеешь.
Ночью у малыша начался жар, он метался, просил пить. Полина с матерью просидели рядом с ним до утра. А утром тётка привела домой врача из местного Дома отдыха. Оглядев мальчика, врач, маленький и седой, приказал везти малыша в больницу.
– Может, серьёзно, бабоньки, – высказался, качая головой. – Похрипывают лёгкие…
Полина взглянула на Сашку жалостливо.
– Как же такого везти? Может, оставить?
– Баба, не дури! – прикрикнул врач. Он что-то накарябал на листке. – Вот записка, примут без промедленья.
Сашка продолжал бредить, не узнавая никого. Пришла Зина, которую Полина отправляла куда-то:
– Еремеев запрягает!
– Слава богу, есть добрые люди… А то, что бы мы делали без лошади… – сказала Агафья Кирилловна.
– Это наш конь, Еремееву в город и так ехать, попутно и подвезёт, – пояснила Полина.
В окошко виден был мерин-тяжеловес.
– Справный! – удивлённо сказала Агафья Кирилловна.
– Уже месяц, как у нас. Теперь за мукой сами ездим.
Возчик щёлкнул кнутом, конь побежал рысью, откидывая с копыт белые лепёшки. Вот и бугор, на который тащила бабка Агафья сани. Сашка застонал. Агафья Кирилловна заглянула под платок. Показался пар.
– Закрой, а то ещё сильней простудишь, – подсказала Полина. – Еремей, быстрей!
Еремеев взмахнул кнутом. Сани помчались быстрей ветра.
22
«Не удаляйтесь, братишки», – просил Назаров. Усталость и стужа заглушили боль в его руке, и он попробовал ей грести. Мгла окутала море, оно, как ночной хищник, становилось всё энергичнее, без жалости швыряя моряков из стороны в сторону, как будто пыталось отнять у моряков доску. Но и с этой деревяшкой долго им не продержаться: холод стал невыносимым, зубы стучали, как часовые механизмы. У Василия затвердела нога, ему в голову пришло постучать пальцами по ней, но страшно было оторваться от доски.
– Что ж, пора, – сказал Фёдор.
– Подыхать? – мрачным голосом спросил Василий.
– Зачем подыхать? – отвечал Фёдор, и, как будто волшебник, откуда-то достал фляжку. – Эту посудину ношу у себя на поясе, даже сплю с ней. Отхлебни!
Василий отвернул пробку и глотнул. Это был спирт! Огненная влага согрела переохлаждённые сосуды, Василий даже почувствовал боль в затвердевшей ноге. А Фёдор, глотнув пару раз, сытно крякнул, как обычно делается
