– Какой хам – три года ходил ко мне, в ногах валялся, руки целовал! И вот, пожалуйста, человеческая благодарность!
– Бэтти, – стонала Ада, – скажи мне – он здоров?
– Надеюсь. Я к доктору пойду – он посмотрит. Только бы сифилис не подхватить: лечить замучаешься.
– Я о Феликсе!
Аде не разрешили попрощаться с ним, но Бэтти как жену допустили за ограду. Пароход был грузовым – на палубе под брезентом лежали громадные ящики; арестантов всех мастей брали за компанию – каждого со своим конвоиром. Из Нагасаки их отправляли дальше: американцев – на Филиппины, европейцев – в Индокитай.
Ада приподнималась на цыпочки в надежде увидеть Феликса в толпе. Тщетно. Наконец вернулась Бэтти. Достав из сумки платок, начала брезгливо вытирать руки.
– Весь пароход как помойка. За поручень схватилась – в соплю вляпалась.
Бэтти находила забавным нарочно не рассказывать Аде о Феликсе.
– Поехали по домам.
Она направилась к стоянке рикш, села в коляску, раскрыла зонтик.
– Трогай! – приказала она. Кули взялся за оглобли.
– Стойте! – крикнула Ада.
Бледная, с безумными глазами, она вцепилась в борт:
– Ты видела Феликса?
– Видела. Муженька ты мне сосватала – форменный «огурец». К тому же худой, как глиста.
– Он что-нибудь передал мне?
– Нет. Ничего.
У Ады упало сердце.
– Впрочем, нет. Я забыла – вот депеша.
Ада выхватила из рук Бэтти мятый клочок бумаги. «Все будет хорошо. Со мной – отец С. Ждите», – было написано по-русски.
Ада прижала записку к губам.
– Мой муж признается в чувствах другой женщине, – насмешливо произнесла Бэтти. – Как вам это нравится?
– Ты не понимаешь! – воскликнула Ада. – Ему конвойным назначили Серафима. Он в тюрьме охранником служит! Это Коллор устроил! Господи, спасибо, спасибо!
Нагасаки – горы и море, туча мелких лодчонок и океанские лайнеры. На пологих склонах – дома, дома: не город, а птичье гнездовье.
Феликс с Серафимом, скованные одной цепью, вышли на пристань. Жара, рыбная вонь. Полуголые нищие, ребятня, матросы, работники в соломенных шляпах, белые туристы с очумевшими глазами. Девки в высоко подвязанных халатах равнодушно оглядывали толпу из-под расписных зонтов.
– Куда теперь? – спросил Феликс.
Серафим мрачно посмотрел на него:
– Будем ждать пароход на Манилу.
Никто не знал, когда придет этот пароход. Серафим бестолково совался то к одному служащему, то к другому. Феликс ходил за ним, не вмешиваясь в переговоры.
Наконец Серафим совсем запарился. Пот лил с него ручьями, форменная рубаха потемнела под мышками и на спине.
– Эх, бусурмане… – вздыхал он и брел дальше.
Феликс потянул его за цепь:
– Пошли пиво пить. У меня деньги есть – угощаю.
Под вентиляторами английской пивной Серафим совсем ослаб. Феликс заказал ему третью кружку. Бармен – плешивый толстогубый парень – с любопытством прислушивался к чужому разговору.
– Откуда вы?
– Из Шанхая, – отозвался Феликс.
Поговорили, где лучше жить, где какие цены.
– В Японии сейчас несладко, – сказал бармен, протирая кружку. – Думаю в Австралию податься – все понадежнее будет. Там, говорят, опять золото нашли. Хотя, может, врут.
– Здоров ты по-английски трепаться, – произнес Серафим, когда бармен отошел к другим клиентам.
Феликс усмехнулся:
– Поработай с мое в полиции – не так заговоришь.
– А я все по китайцам – охранником то тут, то там. Надоело.
Помолчали. Серафим допил пиво, отерся ладонью.
– Вот позвали бы меня сейчас на русский пароход – хоть кочегаром, хоть последним поваренком, – не раздумывая бы пошел! Пусть арестуют, пусть вешают… Лишь бы домой, в Россию, довезли. Не могу я среди этих… – Он показал глазами на шумную компанию американских матросов.
Феликс наклонился к нему пониже:
– Ты ключ достань и сними с меня наручники.
Серафим отпрянул.
– Слушай, что говорю! – рявкнул Феликс. – Поедем сейчас обратно, но не в Шанхай, а на север, в армию генерала Собачье Мясо. При ней организован отряд под командованием Нечаева. Там свои, русские. Платят жалованье, дают отпуск и кормят – все как положено.
Серафим только рукой махнул:
– Куда там!
– Ты не отворачивайся. Что ты в своей тюрьме не видел? Ну сдашь меня на пароход, вернешься в Шанхай… И опять в казематы? Тебе ж там словом не с кем перекинуться.
Серафим, набычась, смотрел в пол:
– А потом что?
– Потом в Россию воевать. Нам нужно силу готовить: Нечаев собирает вокруг себя всех, кто готов с большевизмом сражаться. Собачье Мясо и другие союзники нам помогут.
– Едем! – Серафим бахнул кулаком по столу. – Едем, Родионов, голубчик! Мне терять нечего, я человек пропащий, а для русского дела, может, еще и сгожусь.
Эдна вновь ехала в Кантон – брать интервью у генерала Чан Кайши.
– Мы должны выяснить все о новом лидере Гоминьдана, – сказал мистер Грин на редакционном совете. – Кто он такой – крестьянский вожак или очередной милитарист? Я слышал, он выпустил манифест, в котором пообещал покончить и с губернаторской вольницей, и с иностранцами. Поход на север – дело решенное.
Он хотел отправить в Кантон Майкла Весборо, но тот вывихнул плечо на теннисном корте.
– Я поеду вместо него, – объявила Эдна.
Вот уже несколько недель она жила в доме одна и ненавидела каждый свой день. Даниэль ушел. Все было кончено.
Лиззи отговаривала ее:
– Бог с ними, с нашими мужьями! Давай сделаем журнал, начнем все сначала! Зачем тебе лезть в осиное гнездо?
– Новости – моя работа, – покачала головой Эдна. – Я должна ехать.
– По-моему, ты просто хочешь перерезать себе вены. Как тогда…
Может быть, Лиззи была права. Но в словах «отчаянная храбрость» заключалось хоть какое-то подобие смысла жизни. А без смысла Эдна не могла. Ей было даже некого ненавидеть: поначалу она думала, что Даниэль увлекся Ниной Купиной, но нет – он уехал и от нее.
Маленький пароход «Сучжоу». На грязной палубе – козы; в трюме – серебряные слитки. Слухи об этом разносил веселый мальчик, сын американцев Джона и Маргарет Праттов. Он целый день крутился на палубе и громко восхищался то стаями летучих рыб, то раскрашенными драконами на носах китайских джонок.
Мальчика звали Влади – в честь Владимира Ленина: Джон и Маргарет были поклонниками русской революции.
– Мама и папа никогда не были в Советском Союзе, – рассказывал Влади, – но они все про него знают. У нас дома, в Нью-Йорке, сто тысяч книг о России. А еще папа может говорить: «Сволоч нэдорэзана». Знаете, что это, миссис Бернар? Это угнетатели трудового народа! Мой папа сам выучил русский язык.
Эдна смотрела на золотистую голову Влади, на его бескозырку – точь-в-точь как у цесаревича Алексея, убитого большевиками.
– Серебро очень нужно Кантонскому правительству! – кричал Влади, перекрывая шум винтов. – Оно собирает стотысячную армию, чтобы идти на север и покончить с беззаконием.
Влади размахивал игрушечной саблей; козы в ужасе шарахались от него.
Эдна хотела уклониться от встречи с поклонниками Ленина, но они были единственными пассажирами первого класса, и обед им подали за одним столом.
Маргарет оказалась маленькой некрасивой женщиной со слишком длинной челкой, которую она все время сдувала набок. Джон был выше ее на две головы, носил очки в черепаховой оправе и большой перстень с розовым камнем.
Пратты лучились здоровьем и спокойной доброжелательностью, и Эдна не смогла устоять: она слишком соскучилась по людям, у которых все хорошо.
Мистер Пратт жил в Китае около полугода и работал переводчиком в газете «Народная трибуна». А Маргарет с Влади только-только приехали. Джон встретил их в Шанхае и теперь вез в Кантон.
Как только Пратты узнали, что Эдна является корреспондентом, восторгу их не было предела.
– О, это моя мечта – ездить по разным странам, знакомиться со всеми и рассказывать людям правду! – кричала Маргарет. – Но я не в ладах с буквами. Записку мужу – чтобы купил масла к обеду, – и то с четырьмя ошибками напишу. – И она расхохоталась, подмигивая Джону.
– Наша редакция, кстати, помещается в одном доме с квартирой Бородина. Я молиться готов на этого святого человека, – сказал Джон.
Эдна напряглась. Бородин был главным политическим советником партии Гоминьдан.
– А вы могли бы нас познакомить?
Джон покачал головой:
– Сейчас он в Пекине – на севере тоже полно работы. Подлый Чан Кайши воспользовался его отсутствием и арестовал нескольких советников из России. Он сказал, что вместо империалистов посадил себе на шею новых узурпаторов, которых интересуют их собственные цели, а не счастье китайского народа. Если бы Бородин не вмешался, союзу России и Гоминьдана пришел бы конец. Там все очень и очень ненадежно.
Эдна не верила своим ушам – в Шанхае ничего не знали об этом расколе.
