дружим как равные, и он никогда не напоминал мне, что один из нас — граф, а другой — бастард! И я стал преступником, присвоив себе достоинство рыцаря! Хотя высокой чести, которую это звание даёт, смею сказать, наверное всё же не опозорил...
Эдгар умолк. Всё это время он смотрел в лицо короля и видел в этом лице лишь напряжённое внимание. Закончив, молодой человек вдруг сообразил, что всю свою исповедь должен был бы произнести, встав на колени перед Ричардом, однако он об этом позабыл, а падать на колени сейчас казалось уже глупым, если не трусливым: получится, что он вымаливает пощаду.
Ричард понял, что рассказ окончен, и некоторое время, казалось, что-то сосредоточенно обдумывал. Потом вдруг слегка ударил себя ладонью по лбу.
— Как же я сразу-то не понял! — воскликнул он. — Ну, парень, раз уж признался, признавайся до конца... Тогда, в Мессине, на турнире, я ведь победил не тебя! Это твой молочный братец полез со мной в драку, перед тем покусившись на даму, которой я оказывал внимание. Это он поклялся, исполняя закон поединка, выполнить моё требование и потом, уже узнав, что я король, дал обещание доставить в Мессину мою невесту принцессу Беренгарию! А потом, как я теперь понимаю, хитрейший Филипп-Август, надеясь прикрутить меня к французскому трону ещё и женскими подвязками, пытался навязать мне женитьбу на Алисе Французской, своей сестрице, спутавшейся три года назад с моим отцом... И Филипп послал своего вассала графа Шато-Крайона во Францию за Алисой. Так? Ведь так? Получилось, что один и тот же человек получил два поручения, которые нужно было исполнить одновременно, и по законам чести не мог отказаться ни от того, ни от другого! История, которую не сочинил бы никакой менестрель! Я прав, Эдгар? Говори!
Кузнец почувствовал, что земля уходит у него из-под ног. Он готов был ко всему, допускал даже, что Ричард просто убьёт его на месте... Но ему и в голову не приходило, что своим рассказом он выдаст Луи! Что же теперь будет?!
Смертельная бледность молодого человека никак не могла укрыться от пронзительного взгляда короля. И сама по себе стала ему ответом, хотя губы Эдгара не шевельнулись, разве что сжались ещё плотнее.
— Молчишь? — тихо спросил Ричард и усмехнулся. — Ну да, конечно... Ты готов был обрушить мой гнев на себя, но не на друга. А ведь он всё это и придумал, да? Ты бы до такого не додумался! В Мессине тебя и не было, не то по лагерю уж точно поползли бы слухи о двух столь похожих друг на друга рыцарях... Спросишь, как я понял, что там был не ты, а Луи? Да это уж совсем просто: вы же дерётесь совершенно по-разному! Абсолютно! Вообще нет двух воинов с одинаковым ударом, ну а у вас всё разное, хоть вы и похожи почти как два яблока с одного дерева. Я могу забыть лицо, голос, имя, но манеру драться не забуду и через десять лет! Ладно, не смотри так — ничего я не сделаю твоему Луи. Тем более, что он — рыцарь, граф и не мой подданный. И он спас мне жизнь, так что я не имею права даже просто гневаться на него. А ты, как я понимаю, пришёл сознаваться, чтобы напомнить мне об обещании дать тебе ещё одну награду за твой подвиг. Да? Ведь смешно же получить за разрушение Проклятой башни всего лишь жизнь и свободу мальчишки-сарацина! Ты пришёл просить меня сделать тебя рыцарем, Эдгар Лионский, или как тебя пока что следует называть?
Молодой человек растерялся. Он втайне надеялся на снисходительность Ричарда, даже ждал её в глубине души, но этот почти небрежный вопрос показался совершенно диким после такого полного и позорного разоблачения.
— Ваше величество... Я...
— Погоди! — король опустил голову, и когда поднял её, кузнец с изумлением увидел, что глаза монарха смеялись. — Так вот отчего тебя так любит моя матушка!.. Ты чем-то похож на неё, а раз так, то чем-то похож на меня.
Ричард поднялся и обвёл свой шатёр глазами, явно что-то отыскивая. Потом нахмурился и рявкнул, оборачиваясь к проёму:
— Винсент! Винсент, чтоб ты провалился в преисподнюю прямо отсюда! Быстро ко мне!
Младший оруженосец короля, хотя и находился в это время довольно далеко от шатра, влетел туда почти мгновенно.
— Чтоб у тебя нос прирос к подбородку! Сколько раз я тебе говорил: оружие уносить нельзя! Куда ты, урод окаянный, подевал мой меч?!
— Ва... Ваше величество!.. — парень со страху едва мог выдавить из себя слово. — Но... вы были у её величества, а... а я просто хотел наточить ваш меч, вы же сами приказали! А в шатре и другого оружия полно.
— Плевать я хотел на другое оружие! Наточить меч я тебе приказал ещё вчера — думаешь, не помню? Давай его сюда и проваливай, пока я совсем не рассердился!
С этими словами Ричард выхватил у оруженосца меч и, когда испуганный воин исчез за пологом, вновь повернулся к Эдгару:
— Ну и что ты смотришь на меня с таким глупым видом? Прости, но я не хочу, чтобы при этом кто-то был, не то уже завтра Леопольд Австрийский, герцог Бургундский и все эти раззолочённые гуси, нацепившие на себя всё тряпьё, что нашлось в магометанских сундуках, насочиняют куплеты о том, как Ричарда Львиное Сердце вышиб из седла простолюдин! Я не доставлю им такого удовольствия... Да по правилам и не обязательно, чтобы здесь был кто-нибудь, кроме Господа Бога и нас двоих. Преклони колена!
Переставая верить в происходящее, Эдгар не упал, а рухнул на колени перед королём, всё ещё сомневаясь, а не снесёт ли ему тотчас голову длинный королевский меч... Но над его склонённой головой прозвучали слова, произнесённые уже совершенно другим голосом — Ричард говорил, и каждое его слово словно отдавалось ударом колокола:
— Я, Ричард Плантагенет [43], милостью
