не уйдет, то я обещал землю Болгару, так что пусть дерутся между собой, как голодные псы.
– Ты, не спросив нас, уже обещал ему нашу землю?! – возмутился Мойска.
– Да. На то, чтобы спрашивать совет, у меня не было времени.
Мойска встал и поднял руки.
– О боги, князь самолично решает судьбу нашего племени, но кто дал ему такое право? Разве он для нас царь? Разве народ не сам решает свою судьбу, а князь? Князь – только вождь, избранный вести наше войско!
Старшины вскочили и возмущенно зашумели.
– Не уйдем с родной земли!
Словен топнул ногой.
– А не хотите, чтобы я вел вас в новые земли, то оставайтесь тут на погибель. Силой я никого уводить не буду. Я поведу тех, кто захочет.
Мойска поднял руку. Старшины затихли.
– Как я вижу, князь Словен не хочет защищать нашу землю, – зловеще проговорил Мойска. – Раз так, то пусть он уходит. Мы его держать не будем. И согласно нашему обычаю, мы изберем другого вождя для нашего племени. Пусть новый вождь защищает нашу землю и наш народ.
Услышав эти слова, Словен развернулся и вышел. Вслед за ним ушли и остальные дружинники.
С совета племени Словен ушел расстроенный и обозленный. Выйдя на парадную лестницу, зло рыкнул:
– Коня мне!
Куда ехать, Словен пока не имел представления. Дворец был рядом, там ждала прохлада, вкусная еда и женщины.
Тут же Словену подвели коня. Следом подвели и остальных коней.
– Едем во дворец? – поинтересовался Рус, садясь на коня.
Пока шло заседание совета, коня обтерли, напоили и накормили, поэтому конь выглядел свежим. Словену захотелось прикоснуться к шелковистому телу.
Он протянул руку и прикоснулся ладонью к шее.
Возбужденность хозяина через прикосновение передалась животному, и оно, вздрагивая тонкой кожей и нервно пофыркивая, перебрало ногами. Пыль легким туманом поднялась под копытами, словно от солнечного жара задымилась земля.
Словен некоторое время гладил коня по шее дрожащими руками. Поглаживание шелковистой шерсти было приятно и успокаивало. Злой огонек на старшин, не понявших его опасений, начал утихать, и Словен подумал, что старшины в чем-то правы. Это было не пустое упрямство или глупость. Старшины правильно поняли его опасения. Но и их надо было понять – старшины люди выборные. По возвращении они обязаны будут держать ответ перед выбравшим их народом. А у людей – дома, поля, которые они засеяли, устоявшийся столетиями жизненный уклад. Все это не так-то легко бросить по первому же сигналу. Поэтому старшины просто выжидали и отложили обсуждение дела до того момента, как решение решение станет всем очевидно и потребуется немедленно действовать. Но этот момент настанет скоро.
Почувствовав, что нервное возбуждение прошло и руки перестали дрожать, Словен подумал, что сейчас лучше будет, если он поедет к дружине, где его ожидают близкие ему по духу друзья.
Словен взобрался в седло.
– Нет, не время сейчас отдыхать в тенечке, – сказал Словен. – Еду к войску!
Сопровождавшие Словена дружинники сели на лошадей.
На лестнице стоял Тан и его товарищи. Словен бросил на них взгляд. Тан был смущен произошедшим и не знал, что делать.
Словен подал рукой знак Тану, чтобы тот подошел. Подойдя, Тан виновато проговорил:
– Прости, князь, видно, я плохо рассказывал о своей земле.
Словен наклонился и положил руку на плечо Тана.
– Ты вот что, северянин, не вини себя – рассказывал ты хорошо, – доверительно проговорил он. – Но люди еще не готовы к такой перемене жизни. Они не могут, как моя дружина, оставить все и отправиться на поиски новых земель. Мы привыкли к переменам, к тому, что наш завтрашний день непредсказуемый. И завтра наш дом будет в другом месте. И завтра, возможно, мы умрем. Меня и моих друзей тянет к новому. Перемены в нашей крови. А народ – он другой. Люди желают спокойствия и предсказуемости. Народ не глуп – люди хотят растить детей в мире. А потому люди не скот, который можно гнать туда, куда пожелаешь.
Словен все это сказал Тану не столько потому, что хотел его приободрить, сколько для себя, чтобы поддержать свою уверенность.
– Что же теперь будет? – спросил Тан.
– Я планов своих не переменю – пойдем в новые земли. Вождь, неуверенный в своих решениях, обречен на поражение. Вернувшись домой, я и так слишком много думал о мире. Но миром правит война. И кто не готов к войне, тот умирает первым, – сказал Словен.
– Но с кем ты пойдешь? – спросил Тан.
– Не захотят, так пойду только со своей дружиной и семьей. Но поверь мне – народ пойдет за мной. Людям только надо дать время, чтобы они поняли, что им предлагается, – сказал Словен и выпрямился. – Уходить будем с наступлением осени.
Словен кивнул Русу.
– Брат, едем к войску, нам надо сделать множество дел.
– Мы будем готовиться к исходу? – спросил Рус.
– Да, – проговорил Словен, – но прежде всего надо обезопасить себя от нападения – окончательно добить наших врагов: Сыроядца, Ахея и Пания.
Проезжая мимо храма великой Макоши, Словен неожиданно остановил коня. Рус подъехал к нему.
– Ты что, брат, остановился?
Словен бросил задумчивый взгляд на открытые ворота.
– Думаю, что следовало бы мне заехать к матери.
– Ты ее недавно видел, – сказал Рус.
– Да. Но предчувствие мне говорит, что следует ее все же повидать.
– Ну, давай заедем, – сказал Рус.
– К сожалению, у нас времени почти нет, надо бы поспешать к дружине и вести ее на поиски Пания и Ахея. Эти разбойники, если не сбежали домой, способны нанести много бед нашему народу, поэтому дело с ними не следует откладывать.
– Так в чем же дело – почему ты остановился?
– Богиня Макошь – прародительница нашего рода. Так можем ли мы принимать решение о судьбе нашего народа, не спросив ее воли?
Рус согласился.
– Да, надо было бы спросить волю богини Макоши… И других богов.
Словен еще на секунду задумался и затем проговорил:
– Вот что, ты езжай к дружине без меня, а я все же заеду в храм.
Рус склонил голову.
– Как прикажешь, брат.
– И пошли разведчиков на поиски Ахея и Пания. Тревожат они меня.
Отправив Руса к дружине, Словен подъехал к входу в храм.
Из ворот вышла охранявшая вход служительница.
Это была женщина лет тридцати с миловидным лицом. На ней было длинное платье из белой ткани. На груди платье украшал красный спиралевидный узор, свидетельствующий о том, что она является служительницей храма великой Макоши.
– Остановись, муж! –
