—
У нас церква хорошая, ты не думай. У нас даже сам царь-батюшка, что ныне на троне, бывал на службе. Денег — аж сто рублёв подал да посуду церковную с гербами подарил. Хорошая церква, молитва благодатная здесь, помогает сразу, — ворковала Акулина.
Евсей слушал её, не перебивая, хотя не верил. Царю более и делать нечего, как в Конторке в церковь по сто рублёв носить. Где царь, а где Конторка. Пусть бабка говорит, раз ей так нравится. Не верил Евсей, а зря, — не было в словах Акулины выдумки.
К храму со всех сторон тянулся народ. Люди шли наряженные, семьями с детьми, шли и по одному, словно малые ручейки в большое озеро текли. Евсей и ранее видел воскресные походы в церковь, да только не приходило на ум самому присоединиться. А сейчас он с полным достоинства видом проследовал до церковных ворот, перекрестился трижды, благо правая рука была здоровая, и вошёл внутрь. Евсей купил свечей и поставил туда, куда указала бабка. Затем прошёл в сторонку и стал смотреть и слушать. Пока не началась служба, люди ходили, ставили свечки, занимали места получше. Вскоре церковь была полна, и началась служба. Монотонно звучала молитва, подпевали дивные голоса, люди в едином порыве крестились. Стоя с краю, Евсей стал смотреть, как ведут себя прихожане, большая часть которых относилась к службе совершенно серьёзно. Старушки смотрели по сторонам и шикали на нерадивых, ребятишки успевали толкнуть рядом стоящих подростков, получить сдачи, подзатыльник от родителя и заработать недовольство старух.
Постепенно служба захватила Евсея, и он ничего не видел, слышал только голос батюшки, вспоминая слова молитв, знакомые с детства. После причастия он вышел на крыльцо, повернулся к дверям, перекрестился и отошёл, чтобы не мешать другим. Бабка Акулина вышла следом.
—
Легче стало? — спросила она.
Евсей стал прислушиваться к себе, приподнял больную руку: действительно, стало легче. То ли из-за молитвы, то ли само проходило, но результат чувствовался.
—
Да, — сказал Евсей.
—
Вот видишь, не забывай ходить в храм, а то все беды от грехов наших.
—
Вроде не грешил особо.
—
Это гордыня в тебе говорит, не ты. Самый тяжкий грех — это гордыня. Человек грешит всегда: вот покаешься в храме, и легче становится.
Евсей не стал спорить, просто решил, что нужно почаще заходить в храм.
Через неделю Конторку посреди ночи разбудила пальба. В тишине особенно звонко раздались выстрелы. Соседи, сначала остерегаясь, выглядывали за ворота, потом, разглядев человека, который стрелял в небо и орал благим матом, признали в нём местного дебошира Маркела. Собрались было расходиться по домам, да только расслышали, что Маркел орал:
—
У меня сын родился! Ура! — Бабах с ружья и снова: — Ура!
Неделю праздновал Маркел рождение сына, накупил подарков жене
и маленькому сыну, поил друзей и соседей, пока Настасья не прекратила его восторги:
—
Сейчас заберу сына и уйду к родителям: покоя нету, праздник у тебя, всё остановиться не можешь.
—
Не пущу, не дам сына, — заявил Маркел, но не очень уверенно.
—
А ты спробуй, — сказала Настасья решительно и стала пеленать ребёнка.
—
Не пущу, — сказал Маркел и встал в дверях, распахнув руки, — Настя, ну не уходи, хочешь, я на колени встану?
—
Ну-ка, встань, штаны мне стирать! — прикрикнула она. — Давай печь растапливай да воды натаскай — дитё купать надо.
—
Я сейчас. — Маркел подскочил к жене, подхватил её на руки, поцеловал и прижал к себе.
—
Иди уж, раздавишь.
Зиму Евсей прожил в деревне, по воскресеньям посещал службу, ходил вместе с братом. Рука приходила в норму, немного побаливала, но уже работать можно было. Приехали с заимки работники, сказали, что дом готов.
—
Поживёшь на заимке, приглядишься, — говорил Хрустов, — посмотришь, чем лучше заняться. Мне бы хотелось, чтобы ты там поселился и по возможности осмотрелся: с Туманшета спускаются охотники, им иногда срочно нужно продать пушнину, возможно, и золотишко. Правда, там хозяйничают канские купцы, но и они не всех охотников контролируют. Будешь ласков с ними — будет и результат. И сам сможешь охотиться, коль пожелаешь, — тайга под боком. Там и Родиону раздолье будет — погуляет с ружьём.
—
Можно и посмотреть, — решил Евсей. — Пора самому себе хозяином быть. Если пожелают рядом поселиться друзья, буду только рад.
16
—
Ах ты, гад ползучий! — орал Хрустов и колотил сына куда попало. — Злыдень! Без ножа режешь! Сволочь!
Сын извивался и визжал. Около стенки стояла, сжавшись в комочек, молоденькая девушка и плакала.
Хрустов обходил двор, вдруг услышал сдавленные крики и шум из сеновала. Открыв дверь, увидел, как его сын пытается раздеть девчонку, работавшую по хозяйству. Схватив насильника за шиворот, Илья Саввич стал его бить со всей яростью, с каждым мгновением осознавая всю мерзость сыновнего поступка.
—
Тебе гулящих девок мало, на молоденьких потянуло! Тебя же, гад, и всю нашу семью проклянут старухи, если узнают про это!
Сын уже не выл, только повизгивал после каждого удара.
—
Вы его убьёте, — вдруг услышал он и остановился.
Хрустов присел на чурку и понял, как он сильно устал.
—
Снасильничал? — спросил Илья Саввич.
—
Не успел, — прошептала девушка.
—
Ты чья?
—
Панина я, Ульяна.
—
Откуда?
—
Из Еловки, там у меня бабушка.
—
Родители где?
—
Померли, когда я маленькая совсем была. С бабушкой живу.
—
Плохо живётся?
— Да.
—
Давно работаешь здесь?
—
Две недели.
—
Тебе сколько лет?
—
Шестнадцать. Скоро семнадцать будет, — несмело добавила
она.
—
Я тебя попрошу: ты никому не говори, что здесь случилось, а я тебя сосватаю за любого, на кого пальцем покажешь. Попробую сосватать, — уже спокойно говорил Хрустов. — Его не бойся, больше не сунется.
—
Ты замуж-то хочешь? — спросил лавочник.
—
Не знаю.
—
Значит, хочешь.
Когда они вышли во двор, увидели идущего навстречу Евсея. Девушка прошептала чуть слышно:
—
За него замуж хочу.
—
А что? Может, так и лучше будет, — сказал Хрустов. — Почему за него?
—
Он в обиду не даст.
—
Это точно. Хорошо, иди пока, я скажу потом. Только не говори никому о том, что здесь произошло.
Через неделю Хрустов завёл разговор с Евсеем:
—
Евсей, у тебя есть зазноба?
Евсей удивлённо посмотрел на хозяина.
—
Я к тому, что там, на заимке, с женщиной жить половчей будет, сам знаешь, женщина в доме — порядок везде.
—
Нет, нету у меня никого.
—
У меня есть на примете хорошая девушка, давай посватаем?
—
Случилось чего? — подозрительно спросил Евсей.
Хрустов помялся какое-то время, но решил рассказать всё начистоту, тем более что девка не порченная, никакого греха не будет.
Евсей молча выслушал и посмотрел в окно.
—
Ты не думай, что я тебе пытаюсь навязать её, просто она сама указала на тебя, говорит, мол, его желаю. А ты уж сам решай.
—
Чем это я ей глянулся?
—
Сам и спроси. Если сговоримся, я за неё приданое дам, сам понимаешь: есть вина — надо искупать.
—
Чья вина?
—
Моего сына, значит, и моя тоже.
—
Точно сама указала?
—
Истинный крест. Сказала, что в обиду не дашь никому.
—
Посмотрим.
—
Вот и сговорились, — обрадовался лавочник.
—
Э-э, нет, я её пока и в глаза не видел: давай приглядимся сначала. А потом сговор будет.
Вечером, когда легли спать, Евсей спросил брата:
