Павел Кочегин - В небе полярных зорь

Уже несколько дней воет ветер, стонут сосны, снежные вихри обрушиваются на сопки. Забились в ущелья звери, попрятались птицы, и только люди не имеют права укрыться от непогоды.

Свист ветра не заглушает гула моторов, лязга гусениц. Это большими катками прикатывают снег на взлетной полосе. В лучах мощных прожекторов, раздвинувших тусклый снежный полумрак, мелькают силуэты женщин, помогающих аэродромной команде расчищать аэродром.

Своим порядком идет жизнь в истребительном авиационном полку. Механики прогревают моторы, оружейники проверяют пулеметы и пушки, собираются на командный пункт летчики. В любую минуту вьюжная кутерьма может прекратиться, внезапно выглянет солнце. На аэродроме все должно быть готово к боевым вылетам.

Старший сержант Бозор Мирзоев, с трудом переставляя ноги в глубоком снегу, шагает к командному пункту. Вдруг в затылок ударил снежок, холодные струйки поползли по спине. Бозор оглянулся. Позади озорно смеются две девушки. Бозор скатал снежок, кинул его в девчат, но те пригнулись, и ком пролетел мимо.

— Истребитель, промазал! — задорно прокричали подруги, и одновременно два снежка полетели в Бозора.

Он подбежал, схватил ту, которая была в шубке, и взгляды их встретились. В ее больших светло-синих глазах играли яркие искорки. Что-то знакомое почудилось в них Мирзоеву, но в это время вторая девушка схватила его за плечи и свалила в снег.

— Не сдавайтесь, девчата! — раздались голоса женщин. — Идет подкрепление!

— Держись, Борис! — врезался в них зычный баритон Семена Блажко. — Держись, прикрою!

Мирзоева в полку чаще называли русским именем — Борис.

Образовалась куча-мала. Но, видя численное превосходство «противника», летчики вырвались из цепких рук девчат и поспешили ретироваться. Вдогонку летели снежки, смех и шутки.

На границе летного поля зажатая между валуном и старой сосной с отбитой вершиной притулилась приземистая землянка. Это командный пункт эскадрильи.

В помещении жара, в раскаленную печурку беспрестанно подбрасывает дрова дежурный по КП.

За столом собрался летный состав. Нет Блажко и Мирзоева. Из-за них задерживается постановка задачи. Капитан Ветров, хмуря брови, нетерпеливо оглядывает летчиков. Под его тяжелым взглядом все сидят молча, чувствуют — не миновать грозы.

Командир эскадрильи, Николай Гаврилович Ветров, человек твердого характера и крутого нрава, поблажек никому не дает. Крепкого телосложения, с гордо посаженной головой, орлиным носом, острым взглядом карих глаз, волевым голосом — он вызывает у подчиненных чувство робости.

Комиссар эскадрильи Никита Кузьмич Комлев, коренной сибиряк, прямая противоположность командиру. Он щупловат, среднего роста, лицом смахивает на монгола. Между слегка обостренными скулами посажен крупный нос. Темно-русые волосы поднялись над высоким лбом волной, а глубоко вдавшиеся залысины окаймлены кольцами.

Характер у Комлева мягкий, покладистый. Душа открыта, как говорят, нараспашку.

В землянку вошли двое. Старшина Блажко вытянулся перед командиром в струнку. Раскрасневшееся от мороза лицо — кровь с молоком, из-под шапки выбивается пышный чуб, глаза плутовато бегают по сторонам. (Глаза и чуб были гордостью Блажко и, как он сам любил выражаться, служили реактивными снарядами, без промаха поражающими девичьи сердца.) За широкой спиной друга притих Бозор Мирзоев. На его губах застыла детская улыбка.

— Почему опоздали? — спрашивает Ветров.

Блажко растерянно топчется у входа, невнятно бормочет:

— Задержались, товарищ капитан...

Ветров посуровел. Тонкие ноздри его расширились, на высоком лбу собрались морщины.

— К делу, товарищи! — он поднялся из-за стола. — Приближается полярная ночь. Враг постарается использовать каждый световой час, чтобы до ее наступления как можно больше напакостить нам. Наша задача: умело используя погоду и солнце, летно-тактические качества машин, успешно отражать налеты вражеских самолетов на Мурманск. Через час эскадрилья заступает на дежурство. Вылет по тревоге, сигнал — зеленая ракета. Моя четверка — ударная группа. Военком эскадрильи Комлев и старший сержант Мирзоев — группа прикрытия. У вас что будет, Никита Кузьмич?

— Небольшое добавление. Отразить налет — этого мало, надо врагов уничтожать, сколько бы их ни было и где бы они ни появились. Помните истину: в воздушном бою кто первым увидел, тот и победил. Следовательно, смотреть в оба. Второе — не отрываться от ведущего, не увлекаться.

— Существенно! — удовлетворенно заметил комэск. — Задача ясна? Тогда по местам.

Задвигались скамейки, скрипнул стол.

В дверях Блажко столкнулся с Мирзоевым.

— Понимаешь, Боря, нам бы за этот «бой» благодарность объявить, на худой конец в боевом листке пропечатать, а тут — смотри, чуть по выговору не отхватили.

— Не унывайте, Блажко, в боевом листке вы обязательно будете, — заметил шедший сзади Комлев.

Блажко прикусил язык и часто заморгал глазами. Через минуту на командном пункте остался только дежурный.

Ветер прогнал тучи за вершины гор и северное солнце осветило аэродром.

Прищурившись, Комлев оглядел летное поле от края до края. Кротовыми норами окружают его капониры, даже в подножье сопки, в южном углу аэродрома, выдолблены две ниши. Еще совсем недавно в каждом капонире и в каждой нише была жизнь. Теперь многие из них пустуют. Вскоре после гибели Федина сгорел Ефимов, выпрыгнул с подбитого самолета и утонул в Туломе Ишутин. При воспоминании о друзьях у Комлева защемило сердце.

Летчики в меховых комбинезонах и теплых собачьих унтах, с планшетами и шлемофонами в руках, вразвалку идут юкапонирам.

Семен Блажко уже у самолета.

— Ну, как, Петро, мой «харитоша» готов?

Старший сержант Петр Зайцев расправил на куртке складки и, приложив руку к шапке, отрапортовал:

— Товарищ старшина! Самолет «Хаукер Харрикейн-12» готов к боевому вылету.

Блажко небрежно расписался в формуляре. Подмигнув механикам, пропел:

Как всегда, прежде чем сесть в самолет, Мирзоев бросил взгляд на сосну. Громадный кривой сук ее своими игольчатыми ветвями накрыл землянку. Эта сосна напоминала ему родную таджикскую арчу.

Надевая парашют, Мирзоев чувствовал неприятную легкую дрожь в локтях, учащенное биение сердца.

Не один бой провел он, но всякий раз перед вылетом волнуется. Однажды он рассказал об этом военкому эскадрильи, тот улыбнулся: «Летчика, который не волновался бы перед боем, в природе нет».

Мирзоев поднялся в кабину, застегнул ремни, натянул шлемофон, и волнение как рукой сняло. Осталось одно желание — быстрее взлететь.

Все дальше отходят тракторы, оставляя за собой длинную прикатанную полосу.

Летчики с беспокойством смотрят в бездонную высь бледно-голубого неба.

Посты воздушного наблюдения, оповещения и связи, или, как их сокращенно называют, ВНОС, сообщили о противнике.

— Запускай моторы! — командует инженер эскадрильи Голубев, длинными жилистыми руками описывая круги над головой.

— Запускай моторы! — повторяют команду сразу несколько голосов.

Идут драгоценные секунды. Пилоты, с нетерпением ожидая сигнала к вылету, медленно рулят к старту. Над КП взвилась зеленая ракета, а впереди все еще тот же красный флажок. Стартер знает свою службу, и никакой приказ не заставит его выпустить самолет на препятствие. В нетерпении поднимается в кабине Блажко, потрясая кулаками, кричит:

— Белый, белый давай!

Скрылся за сугробом последний трактор. Взлетная полоса свободна. Стартер взмахнул рукой, и белый флажок затрепетал на ветру. Взревели моторы, задрожала земля. Шесть истребителей — все, что могла поднять эскадрилья после ожесточенных осенних боев, — плотным строем поднялись в воздух, оставляя за собой тучу снежной пыли.

Перед глазами Мирзоева промелькнула знакомая фигура на сугробе, и, как ему показалось, девушка махнула рукой.

Когда снег улегся, истребителей уже не было видно. Зато с запада по небосводу, словно нитки за иголками, ползли белые полосы инверсионного следа от немецких бомбардировщиков, идущих курсом на город.