Александр Карпов
В небе Украины
На снимке: Захар Хиталишвили (слева) и автор книги.
Как-то вечером, включив телевизор, я неожиданно увидел на экране лицо человека, которого давно искал и уже не надеялся встретить. Неужели это он, Захар Хиталишвили, плечом к плечу с которым я воевал в годы войны?
Фильм назывался «Захарова поле», значит, о нем. Время достаточно потрудилось, чтобы изменить облик друга, но с каждым новым кадром я все больше узнавал дорогие, такие близкие мне черты, голос, неповторимую интонацию, и волнение охватывало меня. После тех тревожных и трудных военных дней минули десятилетия, но прошлое вдруг ожило и встало рядом. Перед глазами появились незабываемые лица товарищей, грозное фронтовое небо…
IРаннее утро. С низин медленно выползал туман, непроницаемой вуалью закрывая аэродром, стоянки самолетов и командный пункт, где мы более часа сидели, ожидая сигнала на вылет. Коптилка на столе светится тусклым желтым язычком. Полумрак вызывает тоску, располагает к раздумьям.
В ожидании вылета невольно прислушиваюсь к каждому слову, к каждой реплике, брошенной кем-то из товарищей то ли в шутку, то ли всерьез. О чем только ни возникал разговор в пропахшей махоркой землянке, где в таких случаях приходилось коротать время!
Рядом со мной Захар Хиталишвили — красивый грузин с большими выразительными глазами. Он нервно покусывает губы, видно по всему, вспомнил что-то свое, волнующее. Захар, или как мы называли его — Хитали, все время молчит, шутки не делают его разговорчивее. Нравится мне Хитали. Хоть и знаю я его совсем немного, а кажется, что знакомы давным-давно, успели сдружиться и привыкнуть друг к другу.
Хитали моложе меня на три года. Сухощавый, с огромной копной черных, как смоль, волос, он кажется совсем юным, и только печаль в больших карих глазах выдает пережитое. Сюда, под Сталинград, он прибыл в разгар боев, полностью еще не оправившись от ранений и ушибов. От товарищей я слыхал, что Захар был сбит в 41-м, находился на территории, занятой врагом. Сам же Хитали не очень-то говорлив. Он вообще говорит мало, только непрерывно курит, постоянно думая о чем-то своем.
Обстановка располагала к задушевным разговорам, и я, придвинувшись поближе, попросил:
— Захар, расскажи о себе, может, тебе станет легче.
Захар смущенно улыбнулся, обжег меня острым взглядом и молча продолжал курить. Затем обронил:
— А мне не трудно… Только вот когда вспомню… И вдруг то, о чем он так долго молчал, прорвалось, и неожиданно для себя он начал рассказывать.
Это случилось с ним осенью 1941 года.
…В тот день, так же, как и сегодня, долго ожидали разрешения на вылет. Хмурое небо сыпало мелким назойливым дождем. Серая мгла заволакивала стекла кабины самолета, а из-под плоскостей выглядывали озябшие, промокшие техники, ожидая команды «Запуск!».
Но вот, наконец, взлетели, взяли курс на запад. Предстоял налет на аэродром Полтава. Обстановка была сложной и суровой. Бои шли под Москвой, Ленинградом. Не легче было и на Юго-Западном фронте.
Скрылся за сеткой дождя полевой аэродром. Позади остался закрытый предутренней дымкой Харьков. Группу возглавлял опытный комэск[1] капитан Феденин. Ведомый довернул свой самолет и стал пристраиваться к ведущему.
Казалось, сама природа восстала против идущих на бреющем штурмовиков. Ожесточенно хлестал дождь, косматые серые тучи все ниже и ниже прижимали самолеты к земле.
Выполнение боевой задачи было сопряжено с большими трудностями. Полет предстоял длительный, почти на полный радиус. Избежать встречи с «мессершмиттами» почти невозможно. А группа летела без прикрытия.
Штурмовики… Как много довелось вынести во время войны этим солдатам неба! А сколько требований предъявлялось пилотам! Нужно было хорошо знать местность, безукоризненно на ней ориентироваться, идя в неизвестность, в тыл врага без прикрытия истребителей, на предельно малой высоте, безошибочно выходить на цель. И мало кто представляет себе, какая нужна физическая подготовка, выносливость, чтобы с бреющего поразить цель с первого захода. Действия штурмовиков были молниеносны, их атаки мгновенны, только в этом случае они приносили желаемый успех.
В понимании «языка» приборов, умении ориентироваться в воздухе капитану Феденину нельзя было отказать. Хорошо лететь с таким комэском!
Внизу земля испещрена прожилками рек и синими пятнами озер. Незнакомый ландшафт пестрит перед глазами. Как тут найти аэродром врага? Стрелка часов отсчитывает последние минуты перед атакой. Если не отклонились, то вот-вот покажется цель и тогда последует команда комэска: «Набрать высоту!».
Неожиданно появились две пары истребителей противника. Ведущий прижимается к земле, стараясь избежать с ними встречи. Затем следует команда: «Атака!». Небольшой подскок — и на стоянку фашистских самолетов градом сыплются осколочные бомбы. Там, где выстроившись в линейку, красовались немецкие бомбардировщики, все покрылось черным густым дымом. Неожиданно на земле взметнулся огненный сполох. Видно, начали взрываться бомбы. А когда дым рассеялся, показались пылающие самолеты.
В этом вылете успех решали точность стрельбы и бомбометания, стремительность маневра, исчисляемого долями секунды. Иногда казалось, не хватит высоты, чтобы вывести самолет из пике, высотомер замирал на нуле. Нелегко было на малой высоте, когда самолет крылом чертил землю, ловить в прицел вражеский бомбардировщик, даже если он был совсем близко.
Умелый маневр ведущего дал возможность зайти вдоль стоянки. Комэск коршуном набросился на уцелевшие вражеские машины, и при каждой атаке его непременно вспыхивал «юнкерс» или «хейнкель».
Это было для Хитали так неожиданно, что он от радости готов был кричать «Ура!». Сначала даже не поверил: уж очень легко все получилось. И только с выходом из атаки увидел, что все небо испятнано зенитными разрывами.
Ведущий покачивает самолет с крыла на крыло, дает сигнал «Конец атаки!». Надо торопиться, не отстать от комэска, иначе можно остаться в стороне и потерять его из виду. Нет, заведомо никогда не знаешь, где подстерегает тебя опасность! Не знал того и Хитали. И дело вовсе не в том, что во время своего первого боевого вылета на штурмовку аэродрома он, неопытный летчик, забыл о противозенитном маневре. Спохватившись, он маневрировал, как мог. Пушками и пулеметами заставил замолчать батарею «эрликонов». Но «мессершмитты» давно уже охотились за ним. Один из них промелькнул впереди. Не успел Захар дать по ним очередь, как сзади послышался удар. Снаряд разорвался в кабине. Осколки градом ударили в бронестекло. Оно помутнело и потрескалось. Каждые полминуты впереди самолета вспыхивают белые султанчики. Это рвутся пушечные снаряды. Повернув голову вправо, Хитали с ужасом увидел крутившийся винт истребителя. Казалось, вот-вот рубанет «мессер» по хвосту «ила». Капитан Феденин говорил о «ножницах». Хитали бросает машину из одного крена в другой. Мотор трясет, как в лихорадке. Резко упала тяга. Правый глаз заволакивает серая, непроницаемая муть.
Тоскливо сжалось сердце. Медленно гасла надежда на возвращение. А вокруг от горящих фашистских самолетов — черная темень, ни земли, ни неба. Только светящиеся циферблаты приборов да нервное подергивание двигателя.
Ведущий снизился на предельно малую высоту и вот уже совсем растворился на фоне серой местности. В тот же миг еще одна очередь «мессершмиттов» прошила самолет. Хитали успел сосчитать «мессеры». Их было четыре — два справа и два слева. Один из них энергично покачивал крыльями, приказывая садиться. Все сильнее дымил мотор. Нестерпимо жарко в кабине. Какая-то сила притормаживала машину. Горящее масло било в передний козырек кабины. Никогда так быстро не падала скорость: 200, 150, 100 км/час… Однако Хитали не повернул на аэродром врага, а вопреки желанию «мессершмиттов» шел на восток. Дым застилал глаза, капли масла жгли лицо. Казалось, самолет вот-вот рухнет на землю, и тогда — конец.
Другой самолет давным-давно закрутило бы в штопор. Но «ильюшин» устойчив и удивительно надежен в полете. Нажав ручку управления вправо и поставив левую ногу до отказа вперед, Хитали пытался сбить с мотора пламя. Едкий дым горящего масла заполнил кабину. Нечем дышать. А над головой кружат «мессершмитты», они прижимают его к земле, настойчиво указывая в сторону своего аэродрома, где чадят догорающие бомбардировщики. Им не терпится посадить «ильюшина» и взять летчика живым. Хитали это прекрасно понимает.
В голове невольно пронеслось: «Неужто все?». Правда, он все еще надеялся на сердце самолета — мотор, думал, что протянет с десяток минут. Но этого не случилось. Невозможно было вдохнуть жизнь в горящий двигатель.
