По городу колесил грузовик с репродукторами, порой из них играла музыка, но все чаще передавали распоряжения новой власти: о работах, о комендантском часе.
Но было видно: несмотря на сотни, может быть, тысячи городов и сел, немцы тоже чувствовали себя неуютно: солдаты держались группами, мало кто из них носил пилотки — все больше каски.
Но Ланге выглядел уверенным и даже веселым, хотя за версту было видно: человек неместный. Немецкие союзники тоже на признали в нем своего и остановили их на первом же перекрестке — причем дали пройти Бойко, но задержали Ланге. Тот показал удостоверение без малейшего неудовольствия.
Вышли на перекресток, к главпочтампу, в самый центр города.
— Ну что, куда пойдем?
Ланге осмотрелся:
— Если бы я знал… Скажите, Владимир, а вот когда вы были следователем, какой район у вас был самый трудный?..
— А шут его знает… — задумался Бойко. — Везде понемногу. Шанхаи, вокзал… В порт мотался. К Драгоманову мосту часто ездил — там речка поворот делает, и если труп всплывает, то, обычно, там…
— Ну вот, скажите, куда эта дорога ведет? — Ланге махнул на запад.
— Из города она ведет. Вон с того пригорка уже поля видно.
— А эта?
— Эта — на базар.
— Ну вот и отлично. Пойдем на рынок.
— Не хотите узнать, куда остальные две ведут?
— Узнаю пренепременно, но потом…
Базар был совсем рядом — через квартала три. И если его не было видно с того места, откуда Ланге и Бойко начали свой путь, то только потому, что улица делала поворот.
На базаре Бойко почувствовал себя легче, спокойней — все же он ничем не отличался от толкучек, на которых ему приходилось бывать. Такими базары были до революции, меж революциями и после них. И будут еще много десятков лет.
Ланге, напротив, стал серьезным — казалось, что его брюки обязательно запачкают, хотя бы из вредности. Пошли меж рядами. От гама закладывало уши.
— Покупаем, покупаем масло, кто забыл купить!
— Берите тюльку — еще вчера в море плавала!
— Пироги, пироги, пироги!
— А вот арбузы сладкие, астраханские!
— Какие же они астраханские?! Астрахань-то там… За фронтом.
— Мил-человек, проходи — не мешай торговать. Добром прошу!
Народу было много: война войной — а кушать хочется. Все больше не торговали — меняли.
На углу бабка торговала жареными семечками. Товар был плевый, и старушка базарничала все больше из привычки, все больше для собственного удовольствия: продавала семечки на стаканы за рубли, меняла их на папиросы. Если попросить хорошо — могла угостить и забесплатно. Но только раз и только маленький стаканчик.
Бойко поздоровался с ней, остановился, улыбаясь, зачерпнул жменю, обернулся к своему спутнику.
— Господин… — Бойко осекся. Возможно, Ланге не хотел, чтоб все знали про то, что он немец, потому подумав, поправился, — господин хороший. Семечки подсолнечные будете? Угощайтесь.
— Мы не должны пользоваться своим положением в личных целях. Это коррупция.
— Не хотите брать даром — заплатите, сколько не жалко, — ответил Бойко.
Он наклонился поближе к бабушке — та начала что-то говорить быстро и тихо. Бойко стал внимательным, серьезным и кивал ее словам…
— Что она там вам наговорила? — спросил немец, когда они отошли.
— Говорит, Семен Гайтан с войны вернулся. Сколотил банду, теперь сшибает с торгашей вроде местового.
— Как это так?..
— Да просто. Раньше был директор рынка, при нем служба: весы давали под залог, проверяли, чтоб гири без обмана. За это торгующие платили местовые. Теперь директор неизвестно где, ну а пусто место, сами понимаете. Вот Гайтан и сшибает дань, вместо старой власти. Весы, правда, не занимает. Только охраняет…
— От кого? Для охраны базара есть солдаты Новой Европы, полицейские, наконец…
— От себя и охраняет. Недавно продавали забитых кроликов, так кто-то из его бандюков керосин на мясо и шкурки плеснул…
— А отчего патрулю не пожаловались? Смелости не хватает?
— Смелости, может быть, и хватит, а вот немецкий язык никто не знает…
— И что вы собираетесь с ним делать?
Бойко пожал плечами:
— Ничего. А что я могу сделать. Я только ваш гид.
— Вы мой помощник. И мы не можем терпеть, чтобы кто-то занимался подобным. Мы его арестуем. Где он?
— В генделике, у Алика Грека. Только он не один и, вероятно, вооружен.
— Тем более мы должны его дезавуировать — он не имеет никакого права носить оружие.
* * *
Как-то сложилось, что в забегаловке, где главным поваром работал такой себе Алик Грек, всегда ошивался люд подозрительный. Бойко рассказывали, что до революции там держал штаб-квартиру некто Витя Хан, владелец первого автомобиля в этом городишке. Кстати, автомобиль его и погубил — летом, сразу после того, как в город пришли вести о корниловском мятеже, его конкурент, Изя Небельмес, нанял мальчишек, чтобы те давили на клаксон машины Хана. Витя выскочил на шум, желая надрать мальчишкам уши, и тут же был расстрелян людьми Небельмеса, как потом говорили «в четыре руки».
Небельмес забрал себе машину, стал тоже обедать у Алика, но продолжалось это недолго.
После революции первой операцией начисто сформировананной милиции было то, что в обычный базарный день забегаловку окружили, Небельмеса и его людей вывели на задний двор и расстреляли, исходя из революционной необходимости.
Торговый люд вздохнул с облегчением и сразу жутко стал уважать милицию.
— Господин Ланге?.. — спросил Бойко, когда они были внутри забегаловки.
— Что?
— У вас есть деньги?
— Да? Сколько вам надо?
— Нисколько. Закажите для нас два пива и две отбивные. Я вам потом отдам с зарплаты, сколько надо.
— Вы голодны?
— Не в том дело…
— А, понял: без заказа мы привлекаем внимание…
Бойко кивнул — пусть думает так…
Приняли заказ. Пахло чем-то вкусным, жирным. Недопустимо вкусным для военного времени.
— А вы знаете этого…
— Гайтана?
— Да… Вы его как хорошо знаете?
— Не то, чтобы хорошо. Сталкивались пару раз. Биндюжник средней руки. Пару раз был под следствием, раз будто закрыли в тюрягу…
Дальше, пока не принесли заказанное, молчали. Две кружки, два куска мяса с кусочком хлеба. Две вилки, два ножа, солонка. Соль в солонке слежалась, была одним куском. Переверни ее вверх ногами, вероятно, и крупица не выпадет.
— Пиво лучше не пейте, — посоветовал Бойко. — Хозяин его разбавляет и сыплет всякую гадость вроде транквилизаторов. Они замедляют реакцию.
— А мясо?..
— Мясо можете попробовать.
Ланге так и сделал. Попытался надрезать кусок, но нож был тупой, мясо жестким. Лезвие перелетало через сухожилья и только царапало тарелку.
— Скажите, это конина? — спросил у Владимира Ланге.
— Все может быть… — неопределенно ответил тот.
Бойко поступил совершенно иначе рекомендованному: к мясу он не притронулся, зато сделал маленький глоток из кружки.
— Не пойму вас, славян… Вы говорите, что пиво разбавлено и напичкано наркотиками, но сами его пьете. Warum?
— Водку пьют совсем не потому, что она вкусная — ее пьют из-за эффекта. То же относится и к местному пиву.
— Варвары… — прошептал Ланге.
Бойко сделал вид, что этого не заметил. Будто от нечего делать он ножом долбил в солонке соль.
Открылась дверь, в забегаловку зашли двое.
— Они… — прошептал Бойко и спрятал нож в рукав.
Поднялись на ноги. Бойко деланно громко отодвинул стул. Гайтан обернулся на шум:
— Кого мы видим! Товарищ Бойко! Владимир Андреич! Вас ли я вижу! — крикнул он через зал, и вместе со своим подручным подошел поближе.
Руки никто подавать не стал. Впрочем, если бы кто и подал, то никто бы не пожал.
— Здравствуй, Степа. Тебя же вроде бы призвали в армию.
— А я демобилизовался… Сам себя и демобилизовал. Да и вас, помниться, тоже призвали, товарищ начальник. Или сейчас надо обращаться «господин начальник».
— Меня не призвали. Я сам пошел, — скривив скулу, бросил Бойко, — добровольцем…
— Ну раз так, то дурак! — засмеялся Степа. — На войну и сам…
— Да и какой он начальник теперь, — захохотал в тон его приятель, — кончилась его власть.
— А вы к нам по делу, Владимир Андреич? Или так, языком почесать… Может статься, желаете к нам с приятелем пристать.
— Ходят слухи, Степа, что ты стал бабок щипать на предмет избыточного продукта. А это не есть хорошо.
— А что вы хотите, — идет первичное накопление капитала. Новая Европа все же.
— В Новой Европе гарантируется неприкосновенность собственности, — вдруг заговорил Ланге.
— А это хто? — спросил Гайтан.
— Мой друг, — ответил Бойко.
— Друг, — ухмыльнулся Гайтан, — в твоем возрасте пора бы с подругами ходить…
