Анатолий Иванкин - Последний камикадзе

Прибывший в свите адмирала Ямамото контр-адмирал Миноби, близкий друг и единомышленник командующего, был еще более откровенен. В узком кругу старших офицеров «Акаги» он сказал, что полигон на острове Сиоку, который они так упорно штурмовали, является точной копией Пёрл-Харбора — главной базы Тихоокеанского флота США, — расположенного на острове Оаху — одном из островов Гавайского архипелага.

На следующий день четырехмоторная летающая лодка унесла адмирала и его свиту в Токио. А вслед за ней развернулись курсом на метрополию форштевни авианосцев. Исковерканный и выжженный Сиоку, словно дурной сон, исчез за кормой.

В середине октября 1941 года «Акаги» и «Кага», сведенные в первую дивизию авианосцев, прибыли в Йокосуку.

Ясудзиро Хаттори, полный радостных ожиданий, с удовольствием смотрел на грязные пятна ила, расплывавшиеся на воде под клюзами авианосца. Ил был поднят со дна бухты тяжелыми якорями. Ну а что такое для моряка якорная стоянка, могут понять только морские бродяги, пережившие долгие разлуки с берегом. А эта стоянка была особенной: она обещала не только отдых от напряженной летной работы, но и двухнедельный отпуск, предоставленный Ясудзиро командиром авиагруппы. За полгода плавания у молодого офицера, лишенного возможности бывать на берегу, скопилась изрядная сумма денег. Свой отпуск летчик мог провести на широкую ногу, не отказывая себе ни в чем. К полудню, закончив все процедуры, связанные с оформлением отпуска, Ясудзиро съехал на берег, опьяненный забытым чувством свободы.

Земля, о которой он так скучал в длинные месяцы плавания, встретила его праздничным осенним нарядом: красными листьями кленов, яркими цветами хризантем и ультрамариновой синевой неба, на фоне которого сиял заснеженный конус Фудзиямы. В душе Ясудзиро звучали музыкой строчки Сугавара:

За четверть часа электричка доставила летчика в Токио. Выйдя из-под кирпичных сводов огромного вокзала, построенного в европейском стиле ренессанс, Ясудзиро окунулся в сутолоку многомиллионного города.

Худой и морщинистый велорикша, получивший возможность заработать на обед, энергично нажал на педали. Лейтенант приказал отвезти себя в «Серебряный квартал» — Гиндзу, где он иногда находил себе приют в небольшом, отеле, принадлежавшем госпоже Кабаяси. Увидев своего давнишнего постояльца, госпожа Кабаяси, несмотря на почтенный возраст, встала на колени и почти пропела любезное «О-каэринасай! — С приездом!». Задав несколько вопросов о его здоровье и здоровье родителей, госпожа Кабаяси вручила ему ключ от комнаты, отмеченной иероглифом «луна».

Сбросив обувь, он переоделся в бордовое кимоно из тяжелого шелка и, распорядившись отутюжить свою форму, отправился мыться. Ясудзиро никуда не спешил и целый час блаженствовал в ванной комнате, облицованной черным кафелем. У него пока не было определенных планов, но отпуск он давно решил начать с розыска своей маленькой хиросимской соседки Тиэко Морисава, изучающей курс медицинских наук в частном университете.

Освеженный купанием, он вернулся в комнату и опустился на золотисто-салатовую циновку — татами, — от которой исходил едва уловимый запах высохшей травы. В записной книжке отыскался телефонный номер Тиэко.

Она с детства нравилась Ясудзиро, и хотя они еще не были официально помолвлены, оба знали, что этот вопрос давно решен их родителями.

Тиэко проживала в пансионате на улице Канда, в доме над большим универсальным магазином. Ясудзиро знал этот дом, хотя ни разу в нем не был. По японским нормам морали жених не должен встречаться до свадьбы со своей невестой. Но, поскольку они не были еще помолвлены, Ясудзиро захотелось повидаться с подружкой. Он несколько раз набирал номер, прежде чем чей-то женский голос, принеся тысячу извинений за задержку с ответом, не сказал ему о том, что Тиэко-сан два дня назад выехала в Хиросиму, вызванная телеграммой о болезни матери.

Все воздушные замки рухнули. Нужно было решать, как провести сегодняшний вечер. Вытянувшись на татами, он положил руки под голову и в ожидании, когда принесут отутюженный костюм, стал любоваться висящими на стенах репродукциями Хокусая из серии «Сто лиц Фудзиямы».

Раздался вежливый стук, и в дверях показалась миловидная служанка с его лейтенантским мундиром на вытянутых руках. С изящным поклоном она вручила его владельцу и, зардевшись под пристальным взглядом Ясудзиро, выскользнула из комнаты.

Этот сам по себе малозначащий факт — появление в его комнате молодой и приятной женщины — взволновал лейтенанта… Еще бы — такого никогда не случалось за полгода плавания. В его каюту по ночам заглядывала только любопытная луна. Ясудзиро почувствовал, как его потянуло в веселую компанию. Черт возьми! Как давно он не слышал звона струн сямисэна и нежных мелодий, звучащих в домиках гейш! Как давно он не видел их гибких и грациозных движений, сверканья лукавых глаз из-за играющих вееров!

Только не будет вместе с ним старых соратников и обязательных участников холостяцких попоек Кэндзи Такаси и Хоюро Осада. Не будет и его учителя Моримото, рядом с которым он чувствует себя птенцом. Двое из них ждут своего отпуска на борту «Акаги», а Хоюро обрел покой на дне океана. Летчику стало грустно. Невольно вспомнились стихи:

Привычка жить и находиться в обществе морских офицеров оказалась сильна. Но кто долго грустит в двадцать один год? «Не буду терять скупо отпущенного отпускного времени», — подумал Ясудзиро.

Быстро надев униформу, он вышел из дома. Теперь все его мысли были о женщинах. Взволнованный предвкушением их ласк, лейтенант поспешил в лабиринт переулков Иосивара, знаменитого токийского квартала «красных фонарей», заселенного гейшами и продажными жрицами любви.

Еще не стемнело, но окна большинства домов были ярко освещены, а двери гостеприимно распахнуты. Из окон выглядывали подкрашенные женщины, одетые в яркие кимоно, с неправдоподобно сложными прическами.

Ясудзиро шел вдоль домов, разглядывая этот живой товар. Многие из женщин были хороши собой, но офицер проходил мимо в поисках чего-то особенного и необыкновенного. Пройдя несколько улиц, он остановился у большого окна, за которым молодая женщина, играя веером, о чем-то разговаривала с очень милым мальчиком — пажом камура, находящимся у нее в услужении. Дама сразу заметила, что привлекла внимание морского офицера, но женская скромность, так высоко ценимая в Японии, запрещала даже ей, куртизанке, приглашать мужчин в комнату. Да этого и не нужно было делать. Для тех, кто решил бы зайти сюда, двери были широко открыты. «Это, вероятно, «тайфу»[13] — подумал летчик, но он мог себе позволить и такое дорогое удовольствие.

Сделав выбор, Ясудзиро шагнул в комнату, затянутую золотистым шелком. Его здесь встретили как дорогого гостя. Гейша, прошедшая в ранней юности специальную выучку, великолепно разбиралась во вкусах и запросах сыновей Ямато. Ей не нужно было выставлять напоказ красоту ног, как это делают европейские женщины, или прятать лицо под паранджой, подобно мусульманкам. Она знала, что эти атрибуты женской красоты занимают очень мало места в ритуале обольщения мужчин-японцев. И Ясудзиро привлекла к ней не красота сильно накрашенного лица и не стройность фигуры, почти неразличимой под просторным кимоно, перехваченным широким оби. Его взгляд остановился на вороте ее одежды. Пока дама, согнувшись в низком поклоне, позволяла созерцать через глубокий вырез ворота кимоно шею и верх спины, паж поднес салфетки, увлажненные горячей водой, для освежения лица и рук.

Дама великолепно владела искусством «югэн» — красноречием, каждая ее фраза открывала простор для полета фантазии, и даже молчание было каким-то волшебством, уносящим в другой, сказочно-сладостный мир.

Ясудзиро пил сакэ и слушал ее нежный, как пение птицы, голос:

Госпожа Кабаяси была удивлена, что ее постоялец не поднялся к завтраку и едва не проспал обед. Когда она его разбудила, он попросил подать суси[14] и бокал сакэ.

Пока ел и пил, к нему пришло решение — немедленно, ехать в Хиросиму — город своего детства, туда, где жили его родители, и туда, куда умчалась встревоженная болезнью матери малютка Тиэко-сан.