Рыбак понял: нет, с этим не выйдет! Но с кем тогда выйдет? И тут его, словно обухом по голове,
оглушила неожиданная в такую минуту мысль: удирать некуда. После этой ликвидации - некуда. Из этого
строя дороги к побегу уже не было.
От ошеломляющей ясности этого открытия он сбился с ноги, испуганно подскочил, пропуская шаг, но
снова попал не в ногу.
- Ты что? - пренебрежительным басом бросил сосед.
- Ничего.
- Мабуть, без привычки? Научишься!
Рыбак промолчал, отчетливо понимая, что с побегом покончено, что этой ликвидацией его скрутили
надежнее, чем ременной супонью. И хотя оставили в живых, но в некотором отношении также
ликвидировали.
Да, возврата к прежнему теперь уже не было - он погибал всерьез, насовсем и самым неожиданным
образом. Теперь он всем и повсюду враг. И, видно, самому себе тоже.
Растерянный и озадаченный, он не мог толком понять, как это произошло и кто в том повинен.
Немцы? Война? Полиция? Очень не хотелось оказаться виноватым самому. Да и в самом деле, в чем он
был виноват сам? Разве он избрал себе такую судьбу? Или он не боролся до самого конца? Даже
больше и упорнее, чем тот честолюбивый Сотников. Впрочем, в его несчастье больше других был
виноват именно Сотников. Если бы тот не заболел, не подлез под пулю, не вынудил столько возиться с
собой, Рыбак, наверное, давно был бы в лесу. А теперь вот тому уже все безразлично в петле на арке, а
каково ему-то, живому!..
В полном смятении, с туманной пеленой в сознании Рыбак пришагал с колонной к знакомым воротам
полиции. На просторном дворе их остановили, по команде всех враз повернули к крыльцу. Там уже
стояли начальник, следователь Портнов и те двое в немецкой жандармской форме. Старший полицай
громогласно доложил о прибытии, и начальник придирчивым взглядом окинул колонну.
- Вольно! Двадцать минут перекур, - сказал он, нащупывая глазами Рыбака. - Ты зайдешь ко мне.
- Есть! - сжавшись от чего-то неизбежного, что вплотную подступило к нему, промолвил Рыбак.
Сосед толкнул его локтем в бок.
- Яволь, а не есть! Привыкать надо.
«Пошел ты к черту!» - выругался про себя Рыбак. И вообще пусть все летит к дьяволу. В тартарары!
Навеки!
Команду распустили. Рыбак метал вокруг смятенные взгляды и не знал, на что можно решиться.
Полицаи во дворе загалдели, затолкались, беззлобно поругиваясь, принялись закуривать, в воздухе
потянуло сладким дымком сигарет. Некоторые направились в помещение, а один пошел в угол двора к
узкой дощатой будке с двумя дверками на деревянных закрутках. Рыбак боком также подался туда.
- Эй, ты куда?
Сзади с чуткой встревоженностью в глазах стоял Стась.
- Сейчас. На минутку.
Кажется, он произнес это довольно спокойно, затаив в себе свой теперь единственно возможный
выход, и Стась беспечно отвернулся. Да, к чертям! Всех и все! Рыбак рванул скрипучую дверь, заперся
на проволочный крючок, взглянул вверх. Потолок был невысоко, но для его нужды высоты, видимо,
хватит. Между неплотно настланных досок вверху чернели полосы толя, за поперечину легко можно
было просунуть ремень. Со злобной решимостью он расстегнул полушубок и вдруг застыл, пораженный -
на брюках ремня не оказалось. И как он забыл, что вчера перед тем, как их посадить в подвал, этот
ремень сняли у него полицаи. Руки его заметались по одежде в поисках чего-нибудь подходящего, но
нигде ничего подходящего не было.
За перегородкой топнули гулко подошвы, тягуче проскрипела дверь - уходила последняя возможность
свести счеты с судьбой. Хоть бросайся вниз головой! Непреодолимое отчаяние охватило его, он
застонал, едва подавляя в себе внезапное желание завыть, как собака.
Но знакомый голос снаружи вернул ему самообладание.
- Ну, ты долго там? - прокричал издали Стась.
- Счас, счас...
- Начальство зовет!
163
Конечно, начальство не терпит медлительности, к начальству надлежит являться бегом. Тем более
если решено сделать тебя полицаем. Еще вчера он мечтал об этом как о спасении. Сегодня же
осуществление этой мечты оборачивалось для него катастрофой.
Рыбак высморкался, рассеянно нащупав пуговицу, застегнул полушубок. Наверно, ничего уже не
поделаешь - такова судьба. Коварная судьба заплутавшего на войне человека. Не в состоянии что-либо
придумать сейчас, он отбросил крючок и, стараясь совладать с рассеянностью, вышел из уборной.
На пороге, нетерпеливо выглядывая его, стоял начальник полиции.
Сотников
Повесть
Перевод с белорусского автора
М.: Дет., лит., 1987
1
Они шли лесом по глухой, занесенной снегом дороге, на которой уже не осталось и следа от
лошадиных копыт, полозьев или ног человека. Тут, наверно, и летом немного ездили, а теперь, после
долгих февральских метелей, все заровняло снегом, и, если бы не лес - ели вперемежку с ольшаником,
который неровно расступался в обе стороны, образуя тускло белеющий в ночи коридор, - было бы
трудно и понять, что это дорога. И все же они не ошиблись. Вглядываясь сквозь голый, затянутый
сумерками кустарник, Рыбак все больше узнавал еще с осени запомнившиеся ему места. Тогда он и еще
четверо из группы Смолякова как-то под вечер тоже пробирались этой дорогой на хутор и тоже с
намерением разжиться какими-нибудь продуктами. Вон как раз и знакомый овражек, на краю которого
они сидели втроем и курили, дожидаясь, пока двое, ушедшие вперед, подадут сигнал идти всем. Теперь,
однако, в овраг не сунуться: с края его свисал наметенный вьюгой карниз, а голые деревца на склоне по
самые верхушки утопали в снегу.
Рядом, над вершинами елей, легонько скользила в небе стертая половинка месяца, который почти не
светил - лишь слабо поблескивал в холодном мерцании звезд. Но с ним было не так одиноко в ночи -
казалось, вроде кто-то живой и добрый ненавязчиво сопровождает их в этом пути. Поодаль в лесу было
мрачновато от темной мешанины елей, подлеска, каких-то неясных теней, беспорядочного сплетения
стылых ветвей; вблизи же, на чистой белизне снега, дорога просматривалась без труда. То, что она
пролегала здесь по нетронутой целине, хотя и затрудняло ходьбу, зато страховало от неожиданностей, и
Рыбак думал, что вряд ли кто станет подстерегать их в этой глуши. Но все же приходилось быть
настороже, особенно после Глинян, возле которых они часа два назад едва не напоролись на немцев. К
счастью, на околице деревни повстречался дядька с дровами, он предупредил об опасности, и они
повернули в лес, где долго проплутали в зарослях, пока не выбрались на эту дорогу.
Впрочем, случайная стычка в лесу или в поле не очень страшила Рыбака: у них было оружие. Правда,
маловато набралось патронов, но тут ничего не поделаешь: те, что остались на Горелом болоте, отдали
им что могли из своих тоже более чем скудных запасов. Теперь, кроме пяти штук в карабине, у Рыбака
позвякивали еще три обоймы в карманах полушубка, столько же было и у Сотникова. Жаль, не
прихватили гранат, но, может, гранаты еще и не понадобятся, а к утру оба они будут в лагере. По крайней
мере, должны быть. Правда, Рыбак чувствовал, что после неудачи в Глинянах они немного запаздывают,
надо было поторапливаться, но подводил напарник.
Все время, пока они шли лесом, Рыбак слышал за спиной его глуховатый, простудный кашель,
раздававшийся иногда ближе, иногда дальше. Но вот он совершенно затих, и Рыбак, сбавив шаг,
оглянулся - изрядно отстав, Сотников едва тащился в ночном сумраке. Подавляя нетерпение, Рыбак
минуту глядел, как тот устало гребется по снегу в своих неуклюжих, стоптанных бурках, как-то незнакомо
опустив голову в глубоко надвинутой на уши красноармейской пилотке. Еще издали в морозной ночной
