Как Владимир смог сдержать себя, чтобы не влепить по его мышиной роже – одному только богу известно.
- Что же ты, ублюдок, так хреново Родину охраняешь, а? – лишь осипшим голосом спросил он, и эти слова откликнулись в его душе еще большим отвращением к Асхакову. В нем билось желание сказать все, что он о нем думает, но не смог - горло перехватило. Стиснув зубы, он лишь смотрел горевшим ненавистью взглядом на Асхакова – человека, сломавшего ему офицерскую судьбу, и не мог найти должных слов, как он ни пытался. То ли их не было вообще, то ли у него от потрясения отшибло соображение.
Асхаков тоже сидел молча. Жалобно сморщившись и опустив глаза, он время от времени лишь втягивал в себя сопли и продолжал громко икать.
Молчание длилось около минуты, до тех пор, пока лейтенант не услышал скрип открываемой двери. Он взглянул в сторону барака и увидел в проеме двери начальника политотдела части майора Сазонова, он пальцем поманил: зайди, мол.
«Ну, вот и начинается второй этап – этап моральной экзекуции»,- мысленно взвыл Владимир, ощутив, как к горлу подступил какой-то комок, вызывающий мгновенное удушье. Судорожно сглотнув сухость, мешавшую в горле, он обреченно поплелся к двери - там, в почерневшем и покосившемся от времени бараке, сейчас будет решаться его офицерская судьба.
Подойдя к двери, он одернул гимнастерку, поправил портупею, кобуру с пистолетом на ремне и, открыв дверь, непослушными ногами переступил порог.
В плохо проветриваемом помещении дым лежал густыми пластами. Вдали, между двухъярусными кроватями, за длинным почерневшим столом из тесаных досок сидел генерал-майор, его должности и фамилии Владимир не знал, но понял, что это один из заместителей начальника Пограничного округа. Рядом с ним и напротив него сидели офицеры: командир части подполковник Егоров, начальник особого отдела части майор Багров, начальник политотдела части майор Сазонов и еще два неизвестных ему полковника с округа и майор.
На столе, поверх расстеленной карты, лежала генеральская фуражка, а чуть дальше, в сторонке, - до краев набитая окурками металлическая консервная банка.
- Разрешите, товарищ генерал?
Генерал поднял на лейтенанта хмурый изучающий взгляд и, кивнув головой, лаконично бросил:
- Да.
Владимир приложил руку к головному убору.
- Товарищ генерал-майор, заместитель начальника пограничной заставы по политчасти лейтенант Есипенко,- представился он и тут же, с трудом вдыхая прокуренный воздух, смешанный с резким запахом грязных портянок, висевших на одной из кроватей, уныло добавил: На посту произошло происшествие – самовольное оставление поста рядовым Асхаковым, а так же хищение им военного имущества с целью его обмена на спиртные напитки и их употребление.
Генерал нервно бросил на стол шариковую ручку, которую вертел в руках, и из-за густой завесы дыма с головы до ног и обратно оглядел тяжелым угрюмым взглядом стоящего по стойке «смирно» офицера.
В помещении воцарилась грозная тишина.
- Какое ты оканчивал училище, лейтенант?- наконец спросил генерал, строгим властным голосом.
- Голицынское, товарищ генерал-майор,- потупив взгляд, ответил лейтенант, почувствовав при этом, как у него еще сильнее защемило сердце, а по спине заструился холодный пот. Он знал, что через год после окончания училища на каждого офицера пишется аттестация, своеобразная характеристика, которую отправляют в училище с целью информировать командный и преподавательский состав о степени их работы по подготовке этого офицера к службе на границе.
«Представляю, что теперь обо мне напишут, - с горечью подумал Владимир.- Всего лишь год как на заставе, и уже такой ляпсус! Вот невезуха! Вот позорище!!!»- мысленно простонал он при этом ощутив тяжесть в желудке.
- Так тебя там, что, не учили, как нужно работать с личным составом, а? – все так же строго спросил генерал, не отводя от лейтенанта своего тяжелого взгляда.
- Учили, товарищ генерал-майор.
- Учили?.. Тогда в чем дело, лейтенант?!- генерал повысил голос.- Почему твои пьяные солдаты по границе бегают? Почему они военное имущество на водку меняют? Ты, что здесь, для того чтобы Государственную границу охранять, или для того, чтобы в бирюльки играть?!
Генерал встал, вышел из-за стола и, остановившись шагах в двух от лейтенанта, посмотрел на него в упор своим жестким, пронизывающим взглядом.
Не выдержав тяжелого генеральского взгляда, Владимир опустил свои нервно-воспаленные глаза. Он стоял, не шевелясь, молча, время от времени облизывая свои пересохшие губы.
- Ну, что молчишь?- обрывая молчание, жестко спросил генерал.- Отвечай, когда тебя старшие по званию спрашивают!
Мысли в голове лейтенанта метались, в душе кипело. Он знал, что виноват в том, что произошло на посту, и понимал, что побег Асхакова можно было бы ему предотвратить, если бы он своевременно, не послушав своего начальника заставы, настоял бы на необходимости принять по Асхакову меры дисциплинарного воздействия и попытался бы убрать его с заставы. Получалось так, что его недостаток опыта в работе с личным составом - сыграл свою негативную роль, и теперь он, получив свой первый жестокий урок, будет еще долго пожинать плоды своей допущенной ошибки. Но вместе с острым ощущением своей вины за произошедшее на посту, Владимир также понимал и то, что к происшествию привели и некоторые другие причины, независящие от его работы. Его распирало желание сказать генералу о том, что уже давно наболело: что помимо порядочных, добросовестно относящихся к службе молодых людей, на заставу присылаются люди с низкими моральным и психологическим качествами, и, как не копайся в их душевном хламе, все равно не узнаешь, что у них на уме и кто из них «почетную обязанность» выполнять, как полагается, не желает.
«Конечно же, - думал Владимир, - я обязан изучать свой личный состав, но я же не господь бог, чтобы уметь безошибочно читать в душах человеческих, ведь даже сам великий мыслитель Достоевский когда-то говорил, что «человек есть тайна». Да тут и без Достоевского должно быть всем понятно, что Погранвойска – это не то место, где можно было бы заниматься разгадкой этих тайн, что пограничная застава это не место для перевоспитания негодяев и, что на заставах не должно быть таких, как Асхаков… Но, прикусил язык. Все это была «лирика», объяснение, влекущее за собой еще более тяжкие последствия, потому что не то это было место и не та ситуация, чтобы, объясняя причину случившегося, он мог диалектически вслух мыслить, то есть заглядывать куда-то подальше и поглубже.
- Не уследил я, товарищ генерал-майор, не доработал, - подавленно пробормотал Владимир иссохшим языком. Он сказал генералу то, что он должен был сказать, то, что генерал хотел услышать от него.
Владимир уже давно знал и глубоко усвоил, что начальство любит, когда их подчиненные самобичеванием занимаются. Не зря же кто-то придумал пропускать офицеров через партийное сито, чтобы еще и еще раз ему внушить, какой он не хороший, а на последней инстанции - на заседании парткомиссии, офицер бы безвольно встал и сказал: «Да, товарищи коммунисты - вот такое я говно!». А после того, как ему еще и впаяют партийное взыскание, он бы добавил: «Спасибо, товарищи коммунисты, что вы помогли мне в жизни разобраться и на правильный путь меня направить».
- А, что же ты так хреново работаешь?- продолжал допытываться генерал, не отрывая от лейтенанта своих пронизывающих глаз.
- Я, товарищ генерал, не думал, что от моих подчиненных можно ожидать чего-либо подобного, - чуть слышно пробормотал Владимир.
- Не думал… Так думай, - генерал повысил голос, - для этого тебя и учили. А не будешь думать, то твои подчиненные завтра и тебя на водку обменяют… Растяпа!
Генерал еще с минуту смотрел на лейтенанта своим жестким взглядом, затем он повернулся и, подойдя к окну, стал смотреть на сидящего на валуне Асхакова, о чем-то размышляя.
На какое-то время в помещении воцарилась напряженная тишина. Все офицеры понуро молчали, сверля взглядом лейтенанта, а начальник политотдела майор Сазонов сопел, багровея лицом от едва сдерживаемого гнева.
Лейтенант Есипенко, вытянувшись, мучительно ждал конца разговора, а с ним - и поворота своей судьбы.
- Ладно, лейтенант,- не отрывая своего взгляда от окна, наконец, заговорил генерал,- мы подумаем о целесообразности твоего дальнейшего использования. А пока,- генерал посмотрел на командира части подполковника Егорова,- его от должности отстранить. Иди, лейтенант,- через минуту бросил он Владимиру через плечо.
- Есть! – лейтенант вскинул руку к козырьку фуражки и с видом побитой собаки вышел из помещения.
Он отошел за угол барака и сел на деревянный пожарный ящик с песком. Горечь и обида мрачной волной вновь подкатилась к сердцу, не давая ему возможности спокойно дышать. Он вялыми руками расстегнул воротник гимнастерки и, устало закрыв глаза, откинулся спиной на покосившуюся стену барака. Только сейчас, после мучительного разговора с генералом, он вдруг почувствовал, как какая-то пустота влилась во все его тело, как он смертельно устал, выдохся, а душа его, будто бы улетела куда-то в небеса, не выдержав бешеной перегрузки.
