— Ее нет, — Михалыч посмотрел мимо Саши. — Ты думаешь, власть ошибается. Это не так, власть никогда не ошибается, она сакральна. Человек может ошибаться, власть нет.
— Власть состоит из людей!
— Люди могут ошибаться, а власть никогда. Если ты думаешь, что власть ошибается, значит, ошибаешься сам. Власть всегда все делает правильно. Ты ищешь справедливости? Ее нет, это мираж.
— Не понимаю, — покачал головой Саша.
— Если власть что-то делает, значит, все так и задумано, — сказал Михалыч.
— Даже если власть поступает плохо?
— Плохо и хорошо тоже субъективные категории.
— Не вижу логики, — Саша уже пожалел, что затеял этот разговор. Но ему надо было выговориться и подвернувшийся сумасшедший показался подходящей кандидатурой в собеседники. Только вот сумасшедший оказался совсем не сумасшедшим.
— Логика, — каркнул Михалыч. — Ло-ги-ка. Логика это крючок. Чтобы рыбу поймать, на крючок надо червяка насадить. А люди, особенно те, которые мнят себя умными, ловятся на пустой крючок. На логику и стремление все рационализировать. В твоих жизненных установках четко прописано, что власть должна обслуживать людей. Этот факт ты принимаешь на веру без сомнения. Поэтому тебе кажется, что власть поступила с тобой несправедливо, неправильно. Но ты ищешь логику там, где ее нет. Вот взять тебя: ты ведь одобряешь все, что делает власть. За одним маленьким исключением — кроме того, что она сделала с тобой. Или не сделала. И остальные точно так же думают, что только по отношению к ним допущена ошибка. А с другими она все правильно делает. В этом ваша беда.
— Ничего не понимаю, — помотал головой Саша. — То у тебя власть права, то нет. Ты бы определился.
— Власть всегда права, — усмехнулся Михалыч. — Главное — не искать в ее действиях логику или справедливость. И тогда сразу станет легче жить.
— Как жить, когда эти ходят, дышат, жрут, срут — а от моих даже могил не осталось! Как?
— А ты не живи, — предложил Михалыч.
— Покончить с собой? На радость ублюдкам? Ни за что!
— Есть и другие варианты, — пожал плечами Михалыч.
— Это какие же? Убить их и сесть в тюрьму? Под расстрел пойти? — Саша грохнул кулаком по столу.
— Забудь про власть, — наклонился к нему Михалыч. — Нет ее. Есть ты, есть твои враги и все, что между вами, пусть останется между вами. Как тебе с этим жить и жить ли вообще, решать только тебе. Но ты помни, что от своей судьбы не уйдешь, что тебе на роду написано, то и будет. От себя еще никто не убегал. Еще пивом угостишь?
Больше Саша Михалыча не видел. Некоторое время он избегал той пивной, опасался нового разговора. Этот странный человек, с его непонятной прозорливостью, сумел разбередить уже начавшую затягиваться рану. Пламя ненависти в груди у Саши заполыхало с новой силой. И Саша боялся не выдержать, сорваться. Когда же он снов пришел в пивную, то Михалыча не застал. Продавщица по секрету шепнула ему, что того забрали. Может, органы, может в дурдом. Саша снова остался наедине со своими мыслями.
— Ты сказал, что он понял насчет тебя что-то, о чем ты не знал, — выслушав Сашу, спросил Генрих. — Что он имел в виду?
— Все просто, — усмехнулся Саша. — Он уже тогда понял, что я убью Прасковью. Не знаю, как он это сделал. Но понял и дал мне ключ… Показал направление. И когда я это осознал, то стал об этом думать. Бросил пить и стал готовиться… Нож купил и всюду с собой носил. Однажды чуть не сорвался. Представляете, сидим мы с мужиками во дворе, козла забиваем, а тут она идет, эта тварь. Меня увидела, подошла и при всех сказала: «Что, жидок, не убило тебя? Ничего, погоди, придет время, мы вам еще не такой Бабий Яр устроим!». Не знаю, как я тогда сдержался…
— Да, — покачал головой Давид. — Могу себе представить. Мозес, а ты что по этому поводу думаешь?
Мозес, за весь вечер не проронивший ни слова, что-то пробурчал, лег и повернулся к друзьям спиной.
— Да что с тобой такое? — склонился к нему Давид.
— Отстань! — отмахнулся Мозес. Давид отстал.
— Я не стал ее тогда при всех убивать, хоть и был в шаге от этого. Я себе тогда сказал: «спокойно, не тот расклад, останешься без двух». Понятно, что если бы я ее там же зарезал, то меня бы скрутили на месте. А тюрьма в мои планы не входила. Поэтому я дождался ночи, и…
— Убил их обоих? Ее и мужа? — с горящими глазами подхватил Генрих.
— Да, — Саша опустил голову. — Это был первый и пока единственный раз, что я убил не на войне.
— А что было дальше?
— Я пошел домой, переоделся и отправился на вокзал. Без командировочного билеты не продавали, я уже хотел уходить и искать другой путь. Но совершенно случайно познакомился с одним инженером. Того посылали в Германию, восстанавливать там что-то, от организации Южгипрошахт, что бы это не значило. Это все я узнал из бумаг, которые у него украл. Там было все — паспорт, командировочное, талоны… Я тогда решил, что это перст судьбы, знак. Вроде как два туза в прикупе. Сначала-то я не собирался уезжать из Советского Союза. Думал поехать на Север, затеряться. Ну а тут карта пошла, — Саша оскалился. — Надо было слушать Михалыча. Он же сказал, что от судьбы не уйдешь. Это ж надо — сбежать из Советского Союза, пробежать всю Европу, чтобы в итоге оказаться здесь. Судьба…
— Он был прав, этот твой знакомый, — не поворачиваясь, глухим голосом сказал Мозес.
— Что это с ним? — спросил Саша у Давида. Тот пожал плечами.
— Ладно, уже поздно. Давайте спать, завтра, чувствую, поднимут нас ни свет ни заря, — сказал Саша и прикрутил фитиль у фонаря.
На следующий день началась служба. Некоторым, чей гардероб оставлял желать лучшего, со склада выдали потрепанную британскую униформу песочного цвета и разнокалиберные ботинки. Большинство осталось в чем были. Давид окинул товарищей критическим взглядом и выдал: «армия ланцепутского шаха». Оказалось, что стоя в строю, человек в белой рубашке, клетчатом жилете и туфлях выглядит до невозможности комично. А уж когда такой строй по десять раз кричит, надсаживаясь: «Да, командир! Да, командир!», это уже юмор за гранью.
Глядя, как бежит подчиненный ему взвод, Цви только тяжело вздыхал. После первого круга, не пробежав и километра, «сдохла» половина новобранцев. Четвертый круг Цви бежал вместе с Сашей, остальные плелись позади. Потом были подтягивания, отжимания, качание пресса. Результаты оказались плачевны. Кроме Саши, подтянуться хотя бы раз смогли лишь трое. Концлагеря, послевоенная жизнь впроголодь не добавили людям здоровья. Бледных, субтильных новоприбывших легко было отличить от старожилов. Мускулистые, сытые и загорелые парни из соседних палаток поглядывали на них с презрением. Два часа строевой подготовки вымотали весь взвод до изнеможения, и Цви отвел подчиненных в тень под растущими возле учебного плаца акациями.
— Да, печальное зрелище. Вы смотритесь, как кучка бледных спирохет, — построившись неровной буквой «П», тяжело дышащие, красные и расхристанные солдаты слушали, как командир изливает на них желчь. — И это вам еще оружие не выдали. Как воевать собираетесь?
— Командир? — Саша поднял руку.
— Да? — разрешил Цви.
— Мы подтянемся. Это дело наживное, нужно только время, — сказал Саша.
— Подтянетесь, никуда не денетесь, — согласился Цви и глянул на часы: — Ладно, отдых десять минут, потом продолжим. Саша ко мне, есть разговор.
Он отвел Сашу в сторону и ткнул пальцем в грудь:
— Тебе, как фронтовику, не надо объяснять, что такое дисциплина. Поэтому я тебе говорю в первый и последний раз: не спорь со мной. Не перебивай и не обсуждай мои приказы. Здесь армия, а не бардак. Служи как все и не выделывайся. Понял?
— Командир, я и не собирался тебе мешать. Наоборот, помочь хочу. Посмотри на них — куда им воевать? — примирительно сказал Саша.
— А что ты предлагаешь? Распустить всех? Сразу тебе говорю — этого не будет! Да люди и не согласятся, не все такие, как ты! — взвился Цви.
— Не понял ты меня, командир, — вздохнул Саша. — Признайся, это твой первый опыт самостоятельного командования? Только честно?
— Да и что с того? Что это меняет?
— Давай я тебе помогу, хотя бы советом. Да и делом тоже — их ведь обучать надо, — предложил Саша.
— Ну, хорошо, — успокоился Цви. — И что ты мне посоветуешь?
— Прекращай гонять людей. Они ведь уже не сопляки безголовые, а взрослые люди. А ты, я вижу, всерьез собрался их выжать досуха. Сорвутся, люди ведь не железные. А ты меры не знаешь, передавишь и все. Вместо этого понемногу надо объяснить им насчет дисциплины, научить стрелять. А физкультурой можно потом заняться. Составим план и будем каждый день понемногу увеличивать нагрузку. И через месяц ты их не узнаешь.
— Месяц, — присвистнул Цви. — У нас нет месяца.
— Ты знаешь, или предполагаешь? — прищурился Саша.
