- Одно главное условие: тишина и никаких излишних возлияний, товарищи!
- Всё будет тихо, как в раю…
- В полночь чтобы в расположении батальона никого из связисток не было.
- Замётано командир.
- Мне же не положено быть при вашем бале-маскараде!
- Нет проблем! - Сто благодарностей прозвучало в адрес мудрого командира.
Ночь прошла наполовину весело, но к утру всё закончилось мирно-тихо.
- У нас командир с женским полом всё происходит исключительно по любви!
Даже особист этот бал прозевал, а комиссар Калачёв благоразумно промолчал. С этого часа у представителей серьёзного воровского мира, Калмыков стал больше, чем товарищ!
- За тебя комбат мы кого хочешь порвём!
- Рвите немцев…
С первого боя они старались защитить командира от шальных пуль, подставляя себя, боясь потерять такого комбата.
***
После счастливого выхода из окружения Григория крепко взяли в оборот особисты. Командир 33-й стрелковой дивизии Утвенко действительно не забыл своего спасителя. Только вместо обещанной награды Григорий был вынужден отвечать на многочисленные вопросы недоверчивых служащих НКВД.
- Хорошо, што хучь не бьют. – Радовался недавний заключённый Шелехов.
Годы, проведённые в лагерях, научили его многому. Ему даже не верилось, что когда-то он мог упорствовать на допросах. Теперь Григорий просто рассказывал по несколько раз всё, что происходило в плену. Следователи пытались поймать его на нестыковках, но потом плюнули.
- Работы нам подвалило многовато. – Жаловались они друг другу. – Из окружения выходят тысячами.
- А нам всех проверяй!
Формирование штрафбатов носило характер кампании: есть приказ - найдутся и виновные. Командование требовало быстрее сколотить штрафные роты, поэтому дело Григория засунули в формирующуюся штрафную команду.
- Благо далеко вести не надо. – Потирали руки довольные особисты. - Штрафбат 62-й армии формируется под Сталинградом.
- Хай искупают кровью!
Так по воле случая и пресловутого приказа №227 Григорий оказался в штрафном батальоне, спешно занимавшем позиции перед прорвавшимся клином гитлеровцев.
… Компания в штрафной роте подобралась колоритная. Бывшие пленные кучковались отдельно. Григорий сдружился с Александром Васильевым, рассудительным сержантом лет сорока.
- Я в плен попал ещё в начале войны. - Рассказывал он соседу по стрелковой ячейке. - Потом бежал, пробрался к своим и воевал. А когда вышел приказ «Ни шагу назад», меня сразу отправили сюда.
- Бывших военнопленных дюже много. – Сказал Григорий в перерывах между долблением высохшей земли. - Есть, конешно, и люди, попавшие к нам за уголовно наказуемые деяния.
- Хотя, что такое уголовно наказуемое деяние на войне? – Пожал потными плечами Васильев. - Сдал высоту - вот тебе и наказуемое...
Рывший ячейку справа от Григория рослый человек громко выругался по матушке и зло сказал:
- Да за что угодно сюда упечь могут.
- А тебя за што?
- Я капитан Сидоров. – Представился сосед и помрачнел. – Вернее бывший…
- Все мы зараз бывшие!
- Рота моя воевала, обороняя рубеж по Дону, и хорошо воевала. Были сильные бои за одну станицу, половина роты там легла, половина осталась… Вышли из боя, послал я своего старшину получать продовольствие и забыл указать потери, получили на полную роту. Ну что, водка есть, закуска есть - давайте хоть поминки устроим тем, кто погиб.
- Святое дело!
- Да и ордена получили - надо обмыть... Ну, а кто-то стукнул - ага, так значит, я ограбил государство!
- Получается так. – Согласился Григорий и сел на тёплую землю перекурить.
Васильев устроился рядом и начал сворачивать малюсенькую самокрутку, бумаги и махорки было мало. Он послюнявил край оторванной от газеты бумаги и сообщил:
- Утром разговаривал со штрафником из нашего взвода. Он служил в Азовской флотилии начальником радиомастерских по ремонту корабельных радиостанций, в совершенстве знает немецкий… Как-то отремонтировал радиостанцию, стал проверять на всех диапазонах, да и наткнулся на речь Геббельса. И по простоте душевной говорит: « О, Геббельс!»
- Во дурак! – крякнул Григорий.
- Все кто сидел рядом пристали к нему: «А что он говорит?». Ну, тот и начал переводить. Донесли. Так и попал в штрафбат за помощь вражеской пропаганде.
Разжалованный в рядовые капитан Сидоров сморщил курносый нос и отрезал:
- Так ему и надо!
- Почему же?
- Не надо варежку открывать.
- Тут почти все такие…
- Нет не все, - признался Сидоров и плюнул на красные ладони. – Во втором взводе служит мой товарищ по военному училищу, не буду называть его фамилию.
- Ну и что?
- Он здесь за другое дело. Был ранен, лежал в госпитале в Куйбышеве, потом из госпиталя крюк сделал - завернул домой. Заходит, а там жена с другим кувыркается. Обоих по-фронтовому рассчитал и попал к нам.
- Убийца, конечно, но и понять его можно, война есть война, она влияет...
- Само собой!
Последняя история окончательно расстроила штрафников. Они быстро докурили свои цигарки и молча разошлись рыть спасительные окопы.
***
В пять часов утра 18 августа 1942 года 29-я моторизированная дивизия 4-й Армии Гота начала атаку южнее Сталинграда. Внезапная артподготовка должна была парализовать противника. Степь перед Абганерово содрогнулась от смертоносного грохота. Обычно русская артиллерия в такие минуты молчало, но не на этот раз.
- Што энто такое, чёрт возьми!
- А хрен его знает…
Когда позади штрафников что-то с чудовищным скрежетом зашипело, Григорий невольно втянул голову в плечи. До этого он слышал о «катюшах», но никогда не видел их в действии и вообще не знал, как они выглядят.
- Ночью, по дороге от Зет к Абганерово, нас обгоняла колонна больших грузовиков, - вспомнил Григорий и присвистнул: – У них вместо кузова было што-то неясное, плотно прикрытое толстым и плотным брезентом.
- Мне говорили про новые реактивные миномёты «Катюша». – Сказал зачарованный Сидоров.
- А почему «Катюша»?
- Как в песне…
Шелехов вытянул шею, чтобы лучше рассмотреть чудо-машину и был даже разочарован:
- Самые што ни есть обыкновенные рельсы, соединённые между собою и поставленные под углом сразу же за кабиной грузовика марки «ЗИС-5».
- Дело не пусковой установке, - с видом знатока поведал бывший капитан, - а в особых реактивных снарядах…
Сообразив, чтобы это значило, Григорий оглянулся и был потрясён величественным и грозным зрелищем. Над головами красноармейцев, шипя, пролетали огненные стрелы. Степь огласилась криками:
- «Катюша»! Давай, милая, жги!..
Страшное зрелище перед окопами поражало мозг. На добрый километр в ширину, над всем совхозом Юркина, заплясали белые смерчи, и казалось, сам посёлок подскакивал в бешеной безумной пляске.
- Человек не может пережить такое! – прошептал Сидоров, сосед по окопу.
- Человек может пережить всё… - откликнулся знающий Григорий.
Наивные солдаты передовых батальонов тоже подумали, что там, где рвались выпущенные снаряды, и где пространство почернело, обуглилось, не останется ни одной живой души. По команде командиров в атаку поднялись пехотинцы.
- Ура!!!! – закричал нервно дёрнувшийся капитан.
- Дави их!
Они сближались с противником не короткими, как полагалось, перебежками, а в полный рост, стараясь как можно быстрее достигнуть вражеского рубежа. И в горьком удивлении падали, сражённые кинжальным и яростным огнём немцев. Повсюду был слышен сплошной лай автоматического оружия, поэтому оставшиеся в живых, отхлынули на свои позиции.
- Что?.. Залегли?
Командир штрафного батальона майор Калмыков стоял на возвышении, по грудь в наспех вырытом окопе, и только на короткое время отрывался от бинокля, чтобы передать через связного новое распоряжение.
- Передай Шатурному, чтобы «басмачи» его стреляли плотнее.
- Не понимают они моих приказов! – пожаловался командир роты.
- А ты их пинками гони!
- Они даже из окопов не высовываются, палят в небо…
Начштаба Лобанов докладывал комбату обстановку по телефону:
- Командиры рот не могут поднять бойцов!
- «Фриц» огнём поливает? - кричал в трубку Калмыков, - а ты что думал, он тебя одеколоном поливать будет?.. Подымай бойцов в контратаку! Отбили? Так! Даю тебе миномётчиков.
Непрекращающийся ливень огня, бесконечная бомбёжка с воздуха вынудили роты залечь прямо на открытой местности, где нет ни кустика, ни бугорка. И в это время поднялись немцы.
- О, как же их много!
- Как могли они, похоже, чуть ли не до единого, уцелеть под адовым «катюшиным» огнём? – изумился Васильев и покачал лысеющей головой.
