Не только старший лейтенант Загоскин, все его матросы при каждом удобном случае в голос твердили это. Потому, услышав, что их догоняет крейсер «Киров», капитан Исаев повернулся лицом в ту сторону, куда призывал посмотреть старший лейтенант Загоскин. Поспешно оглянулся, хотя сегодня мог рассматривать крейсер с самого рассвета и до тех пор, пока их транспорт не снялся с якоря; от увиденного утром сейчас в памяти только и осталось, что он — большущий корабль, у которого приподнятый нос и две широкие дымовые трубы с косым срезом к корме. И еще запомнил (казалось — на всю жизнь) его переднюю мачту. Огромную. Являющую собой нагромождение мостиков и самых различных служебных помещений; названия их не запомнил с первого раза.
И сейчас, хотя крейсер был значительно ближе, чем сегодня утром, он не увидел ничего, кроме этой мачты и орудий главного калибра, пока будто дремавших в своих массивных башнях: слишком стремителен был ход крейсера.
Казалось — мгновение назад крейсер был за кормой транспорта, а теперь уже пролетел мимо, наполнив уши людей ровным и мощным гулом турбин; капитан Исаев заметил, что над его двумя трубами — широкими и скошенными к корме — дрожал раскаленный воздух.
Настолько огромен был интерес, капитана Исаева к крейсеру, что он лишь значительно позднее, глядя уже вдогон, увидел и эсминец «Яков Свердлов», собой прикрывавший старшего товарища от предательского внезапного удара с северного берега залива. Глянул на эсминец и сразу отвел глаза: по сравнению с крейсером он показался малышом, недостойным внимания. В тот момент, когда отводил глаза, вдруг увидел, что эсминец переламывается почти пополам, выстрелив в небо высокий столб голубоватой воды. Окончательно еще не понял, что же случилось, еще не хотел верить своим глазам, а слева от крейсера, где минуту назад полнокровно жил эсминец «Яков Свердлов», уже ничего не оказалось. И что особенно поразило, кольнуло в самое сердце — на крейсере будто не заметили, что эсминца не стало, крейсер, по-прежнему ровно и мощно гудя турбинами, ходко бежал на восток, острым носом своим, как плугом, разваливая волны, подминая их под себя.
Капитан Исаев растерянно посмотрел на старшего лейтенанта Загоскина, стоявшего рядом. И увидел, что лицо его будто окаменело, что он, сорвав со своей головы фуражку, стоял по стойке «смирно», стоял у самого борта лицом к тому квадрату моря, где оно поглотило эсминец. Люди, толпившиеся вокруг него, тоже обнажили головы. Поспешил сделать это и капитан Исаев. Он, как и другие, стоя «смирно», отдавал честь павшим, тем, кто ценой своей жизни спас сотни товарищей. Но в душе у него был полный сумбур, в душе у него такое творилось… Где же оно, хваленое морское братство, если все идут мимо, даже хода не сбавив, если только один морской охотник застопорил моторы на месте гибели эсминца?
Никогда бы не подумал, что моряки способны на такое равнодушие к судьбе еще живых товарищей…
И он спросил, всем телом повернувшись к старшему лейтенанту Загоскину, спросил голосом, полным горечи и разочарования:
— Как прикажете это понимать?
Старший лейтенант Загоскин, похоже, не удивился ни самому вопросу, ни тону, каким он был задан. Он ответил, цедя слова сквозь стиснутые зубы:
— Рекомендуешь всем кораблям останавливаться там, где так славно погиб эсминец «Яков Свердлов»? Будто бы для спасения людей, а на самом деле для того, чтобы фашисты и их попытались торпедировать?
— Ты считаешь…
— Ничего я не считаю, ничего я не знаю, кроме того, что пока и вражеский торпедный залп не исключен.
Вот и весь разговор. За ним последовала длительная пауза, после которой старший лейтенант Загоскин и сказал извиняющимся тоном:
— Прилягу, вздремну… Надеюсь, разбудишь, если потребуется?
Капитан Исаев не ответил. Только свою шинель положил так, чтобы она могла сойти за подушку.
Павел Петрович Загоскин опустился на голые доски палубного настила, подсунул под голову предложенную шинель. Даже глаза закрыл. Будто действительно намеревался уснуть. Но он, Дмитрий Исаев, все невысказанное разгадал сразу и безошибочно: Павел Петрович намеревался просто, может быть, лишь на полчаса обязательно отключиться от окружающего; выходит, и его нервы — нервы подводника! — стали сдавать под этими почти непрерывными бомбежками. Только не удалось даже видимость создать, будто он спит: после гибели эсминца «Яков Свердлов» фашистские самолеты, как казалось капитану Исаеву, вовсе осатанели, «Красный Дагестан» и другие транспорты они не оставили в покое даже глубокой ночью: бомбили, из пушек и пулеметов обстреливали, проносясь на бреющем. Мощными взрывами, от которых, казалось, стонало само море, не давали забыть о себе и мины. Как плавающие, так и таящиеся в морской глубине. Словом, ночка еще та выдалась…
А под утро, когда сквозь легкую туманную дымку стал просматриваться остров Гогланд, похожий на спину двугорбого верблюда, торчащую среди волн, нагрянула новая волна фашистских самолетов, летчики которых хорошо отдохнули за ночь. Они, полные сил и желания победить, так положили первую же серию бомб, что три из них рванули вовсе рядом с правым бортом «Красного Дагестана». И, радостно бурля, хлынула вода в его трюмы, почти положила транспорт бортом на волны.
В это время от острова и прибежали сторожевой корабль «Ливень» и два морских охотника. Они помогли на время отогнать фашистские самолеты, с помощью их матросов были заделаны пробоины, на их палубы и в их кубрики перешла часть людей с «Красного Дагестана», перешла, чтобы хоть чуточку разгрузить транспорт, ватерлиния которого во время всего перехода от Таллинна на несколько сантиметров была ниже поверхности моря.
На этом сторожевом корабле капитан Исаев и его люди в ночь с 30 на 31 августа и пришли в Кронштадт. Усталые, потрясенные тем, что довелось пережить и увидеть, и в то же время довольные собой: они совершили то, что казалось невозможным, они и сами пришли на помощь сражающемуся Ленинграду, и многие корабли увели буквально из-под носа фашистов.
Пришвартовались к причальной стенке Минной гавани; только соединили трапом сторожевой корабль с берегом — какой-то майор нашел капитана Исаева и старшего лейтенанта Загоскина, первого попросил следовать за собой, а второму велел немедленно бежать в штаб флота. Капитан Исаев и майор, фамилия которого была неизвестна Дмитрию Ефимовичу, шли затемненными улицами Кронштадта, где особенно отчетливо и грозно звучали шаги редких патрулей. Потом, когда вошли в кабинет майора и, будто хорошо знакомые, уселись за стол, на котором благодатно попыхивал паром большой зеленый чайник, майор и начал расспрашивать о семье и многолетней службе в армии, о том, свидетелем чего стал он, капитан Исаев, за последние два месяца. Почти три часа длился этот разговор. А закончил его майор такими словами:
— Пока, товарищ капитан, побудете в резерве.
Капитан Исаев ожидал чего угодно, но только не этого. Его, кадрового командира, проэкзаменованного самой войной, и в резерв?
Настолько возмутился несправедливостью решения майора, что спросил лишь после длительной паузы:
— А как сложится судьба моих товарищей?
— Судьба старшего лейтенанта Загоскина, думаю, уже решилась в штабе флота. А ваши люди… Они вольются в первую бригаду морской пехоты. В ту самую, которая тоже пришла из Таллинна.
А дальше майор с гордостью поведал, что, кроме этой бригады, Балтийский флот для защиты Ленинграда уже сформировал из корабельного состава еще семь бригад морской пехоты, что не только винтовки, карабины и автоматы, но и пулеметы, даже пушки свои дал флот защитникам города!
— Девять орудий, снятых с крейсера «Аврора», сейчас отдельной батареей стоят от Петергофа до Пулкова!
Сообщил это и побыстрее, словно стыдясь, что позволил себе дать волю чувствам, ткнулся глазами в какую-то служебную бумагу. Но почти сразу вновь поднял глаза и сказал с неподдельной теплотой:
— Хотите получить совет? Бесплатный?.. Так вот, далеко не каждому человеку даруется судьбой побывать в Кронштадте, для многих он навсегда будет тайной за семью замками. Короче говоря, попробуйте полностью использовать ту возможность, какую вам нечаянно подарила война.
Поселили капитана Исаева в какой-то казарме постройки чуть ли не петровских времен — стены были толщиной почти в метр. Надеялся, что сюда же прибудет и Павел Петрович, но тот словно в воду канул.
Здесь же, в этой же казарме, неизвестно чего ждали еще восемнадцать армейских командиров в чине от старшего лейтенанта до подполковника. Из разговоров с ними, которые обязательно велись вечерами, когда комендантский час всех безжалостно загонял в помещения, капитан Исаев узнал, что его новые товарищи не только в войне с финнами участвовали, но изрядно лиха уже и в этой хлебнули: почти каждый с пулевой или осколочной отметинкой. Еще с неделю назад их, командиров, принявших крещение войной, здесь было около сорока. Куда делись остальные? С бригадами морской пехоты ушли на фронт. Командирами батальонов или начальниками их штабов. Почему их, оставшихся в казарме, не взяли? Раны полностью еще не зажили, временами напоминают о себе. Потому командование пака и обходит своим вниманием. Однако и другая причина не исключается…
