— Руки вверх! Стреляем!
— О-о-о! — завопил один из солдат, подымая руки. — Не надо стреляй! Не надо стреляй! Мы — мирни сольдат. Мы ист мобилизованний.
Все трое стояли, подняв руки.
— Бросай автоматы! — скомандовал Сергей.
Первым бросил автомат тот, кто кричал, потом и остальные последовали его примеру.
— Гранаты, пистолеты есть?
— О-о-о! Нэт, нэт! Только это!
— Смотри, — грозно сказал Сергей. — Если обманываешь — пристрелю.
— О-о-о, нэт, нэт.
— Пять шагов назад!
Солдаты, прижимаясь друг к другу и не сводя глаз с Сергея, попятились.
— А ну, повернись лицом к лесу!
— О-о-о! — простонал все тот же солдат.
— Повернись, а не то стреляем!
Солдаты съежились и повернулись, стараясь спрятаться друг за друга, чтобы первая пуля, если будут стрелять, досталась другому.
Сергей выскочил на дорогу, схватил автоматы. Два перебросил через плечо, а третий навел на солдат.
— А ну повернись ко мне!
Солдаты повернулись. Вышла из-за облака луна, и Сергей увидел лица пленных, бледно-голубые, искаженные смертельным страхом. Конечно, можно было бы дать по ним очередь и конец, но Сергей не выстрелил, чтобы не всполошить тех, что сидят в селе.
— Счастье ваше, что в такое время попались! В другой раз шкуру спущу — «мо-би-ли-зо-ван-ные»! Снимай шинели!
Солдаты торопливо стали разматывать шарфы…
Через минуту они стояли перед Сергеем в одних нижних рубахах.
— Скажите там вашим, чтобы в лес не совались! Это лес наш. Партизанский. Ясно? А ну в село — бе-го-ом! Арш!..
Солдаты побежали по дороге к селу, то и дело оглядываясь и ожидая пули в спину. Но Сергею было не до них. Он быстро обшарил гимнастерки, вытащил документы, бросил одежду под мост и заспешил к лесу.
Трое посиневших солдат прибежали в село и рассказали о том, что на них напал большой отряд партизан, вооруженных пулеметами.
И два взвода залегли на краю села, ожидая нападения.
А в теплой избе сидел старик, щурил глаза и время от времени довольно хлопал себя по коленям и улыбался беззубым ртом.
В санках, повстречавшихся Коле на шоссе, когда он возвращался с пустым бидоном и мешочком муки, лежали гитлеровцы, в которых стрелял из дробовика Ванюша.
Раненых привезли в Ивацевичи и положили в госпиталь. Один под утро умер от потери крови. Над вторым колдовал госпитальный хирург доктор Краммер, маленький человечек с дряблым отекшим лицом и ловкими костистыми пальцами.
Когда на операционный стол клали раненого, Краммер меньше всего думал о том, что перед ним страдающий человек и он, врач, должен облегчить его страдания. Перед ним был «клинический случай», обычный или необычный, интересный или неинтересный, и только.
Вот и сейчас Краммер осматривал лежащего на столе солдата и тихонько причмокивал губами, будто сосал леденец. Никто не понял бы, что означало это причмокивание — доволен хирург или негодует?
Только один человек понимал его — медсестра фрау Китцен, немолодая, сухая и высокая, с желтым, как лимон, лицом. Она много лет работала с Краммером, еще до войны, в Гамбурге. Если бы у кого из работников госпиталя спросили, какой голос у фрау Китцен, вряд ли кто-нибудь смог бы ответить. Никто не слышал его. Никто никогда с ней не разговаривал, даже начальник госпиталя. Одни считали ее ненормальной, другие просто побаивались. Но Краммер работал только с ней. Она понимала его без слов. Стоило хирургу протянуть руку, и пальцы его наталкивались как раз на тот инструмент, который ему был нужен.
Краммер причмокивал, осматривая раненого солдата, и фрау Китцен понимала: он чем-то удивлен.
А удивляться было чему: девять ранений в голову и грудь, нанесенных выстрелом из непонятного оружия странными осколками свинца. Выстрел был сделан почти в упор, на лице раненого следы порохового ожога. «Клинический случай» казался интересным, и Краммер принялся за работу.
А через несколько часов к дому, окруженному проволокой, подошел немецкий солдат. Он сказал часовому пароль, вошел за колючую ограду, пересек дворик и, тщательно отряхнув с сапог снег, скрылся за дверью.
Господин Эрих Вайнер принял солдата в кабинете.
Солдат стоял навытяжку перед письменным столом и, не мигая, смотрел на Вайнера, на его свежее выбритое лицо, на аккуратно стриженные усики, на тщательно причесанные светлые волосы. От Вайнера веяло тонким запахом хорошего одеколона. В душе солдата этот запах вызвал воспоминания о давно утраченном мире, покое. О мире, в котором тихая квартира пахла книгами, теплая вода в сияющей белизной ванне — хвоей, кухня наполнялась ароматом жареного рождественского гуся и тушеной капусты, улицы были пропитаны свежестью моря. Солдат подавил печальный вздох и всхлипнул. Вайнер удивленно взглянул на него:
— Что с вами, Отто?
— Все от этих проклятых морозов, господин Вайнер, — промямлил солдат. — Как тут живут люди?
— Славяне, скоты, вот и живут.
— Так точно, — сказал солдат.
Вайнер улыбнулся, на щеках его обозначились ямочки.
— Что нового, Отто? Вы пришли в неурочный час…
— У нас в госпитале появились пациенты с очень странными ранениями.
— Вот как? — Вайнер насторожился.
— Один умер от потери крови. Второго оперировал Краммер. Извлек восемь осколков из девяти. Свинец, знаете ли. Будто шрапнель. Стрелял партизан из неизвестного оружия. Солдат уверяет, что это новая ручная пушка.
Вайнер нахмурился:
— Чепуха!
— Вы просили докладывать обо всем…
— Правильно, Отто. Вы поступили правильно! Но разговоры о пушке — чепуха. Я сам поговорю с солдатом. Он что-нибудь перепутал от страха. Больше ничего?
— Ничего.
— А как фамилия солдата?
— Крашке.
— Хорошо. Я побеседую с ним. — Вайнер что-то записал в книжку, лежащую на столе, и снова улыбнулся. — Вы так на меня смотрите, Отто, будто я начал стареть.
— О, нет. Вы отлично выглядите! А вот я… Устаю от этих слепых, сквозных, касательных, рваных ран, от раздробленных костей, от вечного запаха крови!
— Война скоро кончится, — сказал Вайнер. — Неужели вы не довольны, Отто? Я забрал вас к себе, как старого университетского товарища. Забрал из батальона, который должен был идти в прорыв. По-моему, в госпитале лучше быть в качестве санитара, чем в качестве пациента.
— Так точно, господин Вайнер.
— В домашней обстановке можете звать меня просто Эрих. Мы же старые друзья, однокашники. Извините, Отто, но я больше не располагаю временем. До свиданья.
Вайнер медленно поднялся с кресла и протянул солдату белую, холеную руку с аккуратными овальными ногтями.
Солдат вышел за колючую ограду и побрел по заснеженной улице к госпиталю. По дороге он с горечью подумал о том, что его «однокашник» даже не предложил ему сесть.
Через две недели Эрих Вайнер посетил госпиталь. Его сопровождали комендант Штумм и двое автоматчиков. Предупрежденный начальник госпиталя встретил их у дверей и провел к свой кабинет.
Вайнер и Штумм уселись в кресла. Автоматчики остались в коридоре.
— Пригласите сюда доктора Краммера. Меня интересует один его пациент.
— Слушаюсь, — сказал начальник госпиталя, неловко пошатнулся, стараясь повернуться по-военному, и выбежал из кабинета.
Через несколько минут он возвратился с Краммером.
— Садитесь, доктор Краммер, — любезно пригласил Вайнер.
Краммер сел.
— Извините, что мы побеспокоили вас, но нас очень интересует Крашке.
— Кто?
— Крашке, раненый, которого вы оперировали две недели назад.
— Две недели? — переспросил Краммер. Одутловатое лицо его вдруг покраснело, рыжие брови поползли вверх. Он засмеялся хрипло и прерывисто, будто залаял. — Две недели… А что, он умер?
— Как будто нет…
— Так что же вы, черт побери, от меня хотите?
Начальник госпиталя побледнел.
Вайнер усмехнулся.
— Мы хотим знать, каково его состояние. Может ли он разговаривать?
Краммер развел руками.
— Понятия не имею. А что у него за ранение?
— Вы извлекли восемь осколков из девяти, — четко сказал Вайнер. — Осколки были свинцовые, неизвестного происхождения.
Краммер сдвинул брови и, вспомнив, улыбнулся:
— О, славный малый! Из него чуть было не сделали решето! Я штопал его часа четыре.
Штумм засмеялся. У начальника госпиталя от ужаса подкосились ноги. Он прислонился к дверному косяку. Смех Штумма был подобен раскатам грома. Грузное тело его сотрясалось. Глаза налились кровью. Между раскатами вырывались слова:
— Решето… штопал…
Вайнер поморщился, будто перед ним припадочный, и терпеливо ждал. Наконец Штумм отсмеялся и хлопнул Краммера по спине так, что у того лязгнули зубы.
