— Полный порядок на седой революционной Балтике! — послышался ответ младшего лейтенанта Анисимова. — Никаких отклонений! Не считая собачьего холода.
— Над Штеттином будет теплее, — пообещал Ефремов. — Немцы с удовольствием подбросят нам огонька…
И опять длительное молчание. Наконец голос штурмана:
— Товарищ командир, подходим к расчетной поворотной точке маршрута. Мы над центральной частью Балтики. Прошу лечь на курс сто восемьдесят пять.
— Курс сто восемьдесят пять, — повторил Ефремов, разворачивая ДБ-3 почти строго на юг.
Снова молчание. В ушах беспрестанный, ровный рокот двух мощных моторов бомбардировщика. Где-то сзади следом идут ДБ-3 Беляева, Семенова, Трычкова и Леонова.
Стрелки часов давно уже перевалили за цифру «24» — начинались новые сутки, 5 августа 1941 года.
— Товарищ командир, подходим к береговой черте, — почти торжественным голосом передал Серебряков. Ефремову понятно было волнение штурмана: еще бы, они первыми подходят к территории фашистской Германии.
— Есть береговая черта! — воскликнул Серебряков. — Справа по курсу скоро будет Штеттин…
Сколько ни вглядывался Ефремов, внизу ничего не было видно. Штеттин закрыли толстые слои облаков, а спускаться ниже рискованно, можно напороться на аэростаты заграждения.
— Товарищи дорогие, друзья! — обратился по СПУ к своему экипажу Ефремов. Летим над фашистской землей! Поздравляю! Мы — первые!
— Проторим дорожку, — отозвался стрелок-радист младший лейтенант Анисимов. Потом сделаем из нее целый воздушный тракт Кагул — Берлин!
В томительном ожидании минуты полета тянулись медленнее обычного. Там, внизу, под крыльями родной «букашки» вражеская земля. И с нее вот-вот могли открыть огонь зенитки по неизвестному самолету.
Но фашистская земля упорно молчала. То ли немецкие зенитчики не слышат рокота моторов советского бомбардировщика, то ли не стреляют из-за того, что не видят в облаках цели. Даже прожектора для поиска не используют, не хотят демаскировать свои позиции.
— Товарищ командир, подходим к конечной точке маршрута! — доложил Серебряков. — Отдаленность от береговой черты — шестьдесят пять километров.
— Давайте на Данциг, штурман.
— А может, товарищ капитан, махнем до самого Берлина? — вмешался в разговор стрелок-радист Анисимов. — Ведь осталось-то совсем ничего!
— Наблюдайте повнимательней за верхней полусферой, — охладил пыл радиста-стрелка Ефремов.
— Есть, наблюдать за верхней полусферой! — понял свою оплошность Анисимов. — Извините, товарищ капитан…
В шлемофоне прозвучал голос штурмана:
— Курс на Данциг — семьдесят девять градусов…
Снова ожидание открытия огня немецкой зенитной артиллерией, но уже менее назойливое, чем раньше. Но немцы на земле по-прежнему молчат. А уже и Данциг. К нему ДБ-3 подходит с юго-запада, из глубины немецкой территории. Ни сам город, ни внешний рейд порта не видны, они надежно скрыты от наблюдения толстым слоем облаков.
— Данциг под нами! — сообщил Серебряков. — Подходим к цели. Даю боевой курс…
Внизу в темноте внешний рейд порта. На нем базируется немецкая эскадра во главе линейного крейсера «Тирпиц» и тяжелого крейсера «Адмирал Шеер». Но где конкретно корабли, в каком квадрате стоят на якорях, предположить невозможно. Поэтому бомбить приходится по расчетам штурмана, а они далеко не точны. За все время полета не было видно ни одного ориентира, чтобы определить истинное местонахождение бомбардировщика в воздухе. В данном случае скорее всего должен сыграть моральный фактор, пусть немецкие моряки теперь знают, что советские самолеты достанут их в своих портах.
Ефремов машинально посмотрел вниз: опять ничего не видно. Подумал, вероятность попадания бомб в цель ничтожна, ведь площадь данцигского внешнего рейда огромна.
— Боевой! Так держать! — послышался требовательный голос штурмана Серебрякова.
Ефремов крепче сжал рукоятки штурвала, взгляд прикован к приборам. Полминуты он должен строго выдерживать определенный штурманом боевой курс.
— Цель! — выдохнул штурман и нажал кнопку электросбрасывателя. Ефремов ощутил знакомый до боли толчок; бомбардировщик словно вздрогнул, даже подпрыгнул, избавившись от тяжелого груза.
— Поше-е-ел! — протянул Серебряков.
Две бомбы ФАБ-250 и три ФАБ-100 полетели вниз на скрытый темнотой внешний рейд. На приборной доске тут же загорелись сигнальные лампочки, означающие: «бомбы сброшены, ложись на курс отхода». Ефремов развернул ДБ-3 строго на север. Корабельная зенитная артиллерия молчала. Должно быть, немецкие моряки-зенитчики прохлопали цель или, возможно, намерены открыть огонь по летящим следом бомбардировщикам капитана Беляева, старших лейтенантов Семенова и Трычкова и лейтенанта Леонова?
— Лиха беда начало! — удовлетворенно передал по СПУ своим помощникам Ефремов. — Возвращаемся на аэродром…
Летели опять в сплошной облачности. Лишь перед самым островом Сааремаа облачность стала редеть и появились сравнительно большие «окна».
Вот и Кагул.
— Штурман, сигнальную ракету! — приказал Ефремов.
Серебряков открыл астролюк и выпустил зеленую ракету. Тут же на земле темень вдоль посадочной полосы прорезал желтый луч, указывая направление. Ефремов с ходу повел ДБ-3 на посадку.
Едва бомбардировщик срулил с посадочной полосы на поляну, уступая место следом летящему ДБ-3, и заглушил моторы, как подкатила эмка, и из нее вышли Жаворонков, Преображенский и Хохлов. Они с нетерпением ждали доклада командира эскадрильи о первом результате пробного полета на Берлин.
— Товарищ генерал, задание выполнено, пробный полет экипажем проведен успешно, — доложил Ефремов.
— Ну а противовоздушная оборона у немцев как? — нетерпеливо спросил Хохлов. — Зениток понаставлено много?
— За все время полета над территорией противника нас никто не обстрелял.
— И даже эскадра в Данциге?
— И даже эскадра.
— Странно, — пожал плечами удрученный Хохлов, — Дрыхли беспробудно, что ли, немцы в это время?!
Примерно через полчаса появился дальний бомбардировщик капитана Беляева и, сделав круг над аэродромом, благополучно приземлился. Потом совершили посадку самолеты старших лейтенантов Семенова и Трычкова. Доклады у всех были примерно одинаковы: пробный полет прошел нормально, бомбы сброшены на внешний рейд Данцига, зенитная артиллерия противника огня не открывала.
— Непонятно как-то? — недоумевал Хохлов. — Словно у немцев и зениток нет.
— Есть одна, — успокоил своего флагштурмана Преображенский. — Для тебя специально оставили…
Ждали возвращения дальнего бомбардировщика лейтенанта Леонова, с нарастающей тревогой все чаще и чаще посматривая на юг, но самолет не появлялся. В томительном ожидании прошел час, потом еще полчаса. Уже начинало светать, а Леонова все не было. С посадочной полосы возвратились в штабную землянку, понимая, что ждать бомбардировщик лейтенанта Леонова теперь бесполезно, видимо, с экипажем случилось несчастье. И не мудрено. В такую отвратительную видимость можно проскочить мимо Сааремаа, и тогда садиться придется где-то на материке на аэродромах Палдиски, Таллинна, а то и в Котлах или Беззаботном под Ленинградом. Бензина хоть и на пределе, но должно хватить.
Летчики всегда ждут из полетов своих боевых товарищей, надеясь на лучший исход. Ждали с волнением и возвращения экипажа Леонова или хотя бы сообщения о его судьбе, но безрезультатно. И лишь к полудню радист передал Жаворонкову радиограмму из штаба ВВС Краснознаменного Балтийского флота с известием о катастрофе ДБ-3 лейтенанта Леонова, врезавшегося в землю при заходе на посадку на аэродроме Котлы. Летчик лейтенант Леонов, штурман майор Котельников и стрелок-радист сержант Рыбалко погибли.
Весь личный состав авиагруппы особого назначения тяжело переживал потерю первого экипажа еще только начинавшейся «Операции Б».
Рано утром 5 августа нарочный привез на мотоцикле из Курессаре в Кагул шифровку командующего Краснознаменным Балтийским флотом на имя генерал-лейтенанта авиации Жаворонкова. Вице-адмирал Трибуц сообщал, что, по сведениям разведки, в эстонском курортном городе Пярну разместились командный пункт и штаб 18-й немецкой армии. Оттуда осуществлялось боевое управление дивизиями этой армии, пытающимися пробиться к Финскому заливу и отрезать главную базу флота Таллинн от основных сил советских войск. В Пярну же находилась и резервная дивизия, которая могла быть передислоцирована в Виртсу для форсирования пролива Муху-Вяйн и захвата первого из островов Моонзундского архипелага Муху. Командующий флотом требовал сегодня же нанести бомбовый удар по штабу 18-й армии в Пярну.
