Жаворонков показал шифровку комфлота полковнику Преображенскому.
— Цель архиважная, если учесть, что свою резервную дивизию немцы нацелят на наш Моонзунд, — проговорил Преображенский. — Надо послать звено. Подвесим по три ФАБ-двести пятьдесят на каждую «букашку». Думаю, хватит для начала.
— Кто возглавит звено?
— Разрешите мне вести звено, товарищ генерал?
Жаворонков не возражал. Лучше командира авиагруппы особого назначения никто не выполнит задание командующего флотом. Расстояние от Кагула до Пярну небольшое, чуть больше ста километров. Советские дальние бомбардировщики неожиданно появятся над приморским городом со стороны Рижского зализа.
— Когда возможен вылет?
— Ровно в полдень, — ответил Преображенский.
Жаворонков заулыбался, удовлетворенно склонив голову:
— Самое купальное время! В Пярну отличные песчаные пляжи, немцы наверняка ими воспользуются. День-то обещает быть солнечным.
Преображенский тут же вызвал к себе флагштурмана капитана Хохлова и летчиков капитана Бабушкина и старшего лейтенанта Дроздова.
— Летим звеном бомбить штаб 18-й немецкой армии в Пярну, — сообщил он и протянул Хохлову бланк. — Вот примерные координаты цели.
— В Пярну? — переспросил Хохлов, явно не удовлетворенный предстоящим боевым заданием. Нужно было передислоцировать авиагруппу особого назначения из-под Ленинграда на остров Сааремаа, чтобы отсюда бомбить Пярну. Берлин настоящая цель! Ему вчера очень хотелось участвовать в пробном полете на территорию Германии, но Преображенский и слушать не хотел об этом. А сегодня сам летит на довольно легкое боевое задание. — В Берлин надо уже лететь, товарищ полковник!
Преображенский неодобрительно покосился на флагманского штурмана, резко сказал:
— Придет время — полетим в Берлин. А сейчас летим в Пярну. Готовность, — он посмотрел на свои наручные часы, — через четыре часа тридцать минут.
Хохлов промолчал. Он знал, что командир непреклонен в своих решениях, Значит, так надо, полковнику виднее. А как хотелось Хохлову самому разведать маршрут на Берлин!
День выдался жарким. В полдень термометр показывал 27 градусов. Из-за повышенной влажности дышать было тяжело, как в жарко натопленной бане.
— Как в тропиках, — сказал Хохлов. — Ну и жара! Как-то наши моторы ее перенесут?
— Да, — ответил Преображенский, — самолеты у нас старые, все на них отражается. Ни к чему нам такое тепло.
К хутору, где стоял командирский ДБ-3, Преображенский и Хохлов подъехали на эмке. Стрелки-радисты сержант Кротенко и старший сержант Рудаков уже были на месте. С мотористами и оружейниками они снимали с бомбардировщика маскировочную сеть. Техник самолета старшина Колесниченко в последний раз обходил вокруг свою «букашку» (так летный и технический состав ласково называл ДБ-3). Вроде все в порядке, все исправлено, все проверено. Под фюзеляжем на внешней подвеске висели три фугасные авиационные бомбы ФАБ-250.
— Как машина? — поинтересовался Преображенский.
— Полный порядок, товарищ командир, — ответил Колесниченко. По его лицу текли капли пота, — Жарко только очень. Боюсь, двигателям станет невмоготу. Их и прогревать не надо. — Он дотронулся рукой до лопасти стального винта: — Словно из печи. А все палит! Не балтийская нынче погода.
— В воздухе, на высоте, будет прохладнее, — успокоил старшину Преображенский и попросил дать парашюты.
— От винта! — последовала команда.
Фыр-фыр-фыр-р-р, — как бы нехотя зафыркал правый мотор, и все вокруг заглушил нарастающий мощный гул.
Преображенский запустил и левый мотор, дал газ — двигатели работали нормально.
От хутора до взлетной полосы было около полутора километров. ДБ-3 медленно полз по рулежной дорожке.
У старта уже стояли два ведомых ДБ-3, под фюзеляжами у них тоже были подвешены по три ФАБ-250. Генерал Жаворонков полагал, что девяти таких бомб с избытком хватит, чтобы разнести в Пярну командный пункт и штаб 18-й немецкой армии.
Подрулив к взлетной полосе, Преображенский затормозил машину и приглушил двигатели. Кажется, все в порядке. Он открыл фонарь и вытянул руку: сигнал о готовности. Над полем аэродрома повисла зеленая ракета. Взлет!
Преображенский постепенно увеличивал обороты винтов на обоих моторах. Корпус самолета начал содрогаться. Отпустив тормоза, он дал газ, и ДБ-3 побежал по серовато-черной полосе к маячащей впереди стене зеленого леса. Главное — и этому он учил своих летчиков — выдержать точное направление. Уклонение в сторону хотя бы на метр-два и исправление этой ошибки удлинят пробег, а взлетная полоса в Кагуле и так коротковата для тяжелых бомбардировщиков.
ДБ-3 пробежал больше половины полосы, но еще не оторвался от земли. Преображенский выжал газ до предела. В нагретой солнцем кабине жарко, а в затянутых меховых регланах вообще спасу нет. Пот заливает лицо, мешает наблюдению. Преображенский то и дело дует вверх, стараясь сбить капельки с ресниц. Руками смахнуть их нельзя, пальцы крепко держат рукоятки штурвала. Наконец ДБ-3 нехотя оторвался от земли и, едва не задевая шасси за верхушки деревьев, с трудом перевалил через зеленую стену. Моторам явно не хватало тяги, это Преображенский сразу же почувствовал при разбеге, но почему? Старшина Колесниченко доложил: двигатели в порядке. А он очень опытный техник.
Слух резанули хлопки: начал «стрелять» правый мотор, его тяга быстро падала. Перегрев! Преображенский убрал шасси, чтобы уменьшить сопротивление воздуха, но бомбардировщик все равно не набирал высоты. Силы одного мотора недостаточно для этого, к тому же машина перегружена. Развернуться и сесть на аэродром нельзя, так как скорость слишком мала, на развороте может опрокинуть, и тогда конец… Единственный выход — немедленно садиться прямо по курсу.
Поглядел вниз: перед глазами мелькают кусты, серые пни и темные камни-валуны. Леса, к счастью, нет. Опасны лишь валуны. Садиться на «брюхо» нельзя, под фюзеляжем бомбы. Один удар — и взрыв.
Выпустив шасси, Преображенский все же приземлил бомбардировщик. Самолет, ударяясь о неровности, запрыгал, затрясся, сзади что-то заскрежетало, хвостовая часть поднялась вверх, грозя опрокинуть машину навзничь. Преображенский изо всех сил тянул на себя штурвал, но рули бездействовали, не срабатывали и тормоза. На пути вырос хутор, обнесенный дощатым забором. ДБ-3 легко протаранил его. Прямо перед кабиной летчика — хуторские постройки. «Не задавить бы кого», — пронеслось в голове Преображенского. Самолет, заметно теряя скорость, катился на сарай. Хвостовая часть наконец опустилась вниз и зацепилась за валун. ДБ-3 резко затормозил, его левая плоскость уперлась в камышовую крышу сарая. Машина развернулась и встала как вкопанная.
Хохлов тут же открыл нижний люк штурманской кабины и первым выпрыгнул на землю. Не устояв, повалился на бок. Над ним, чуть поскрипывая, угрожающе покачивались три фугасные бомбы. Держатели оказались крепкими. «Повезло нам!» — подумал штурман.
Оба стрелка-радиста, как только бомбардировщик коснулся земли, легли на пол кабины, чтобы уберечься от болтанки. Но тут на них обрушилась груда земли, прижав к перегородке бомболюка. Оказалось, что камень-валун распорол дно фюзеляжа и в образовавшееся отверстие набился грунт.
Кротенко и Рудаков открыли колпак, выскочили из самолета и бросились на помощь летчику и штурману. «Как они там?» Хохлова они увидели лежащим на земле под авиабомбами, а летчика — сидящим в кабине с открытым фонарем. Преображенскому никак не удавалось отстегнуть парашют, руки его дрожали, из носа текла кровь: видимо, при посадке он ударился о приборную доску.
— Живы? — спросил Преображенский.
— Живы, живы — одновременно ответили обрадованные стрелки-радисты.
— Везучи же мы, черт подери!
— Мать говорила, я под счастливой звездой родился, — засмеялся Кротенко.
Встал Хохлов и, потирая ушибленную руку, подошел к стрелкам-радистам.
— Со вторым рождением вас, дорогие товарищи, — через силу улыбнулся он.
— И вас, товарищ капитан, — ответил Рудаков.
«Со вторым рождением, — Преображенский повторил про себя слова штурмана. Нет, дорогой Петр Ильич. Меня надо поздравлять с третьим…»
…В тот памятный день он летел в штаб авиабригады вместе со своим товарищем боевым летчиком Николаем Челноковым. Старенький, видавший виды самолет Р-6 тянул нормально. И вдруг его словно подменили, он стал неуправляем: сначала задрал нос, потом завалился на левое крыло и, кувыркаясь, пошел к земле. Напрасно пытался Преображенский вывести Р-6 в горизонтальное положение, рули не действовали.
Удар о землю отозвался в ушах далеким эхом…
Придя в себя, Преображенский первым делом подумал о Челнокове. Жив ли он? С трудом выбравшись из кабины, увидел неподвижно лежащего в крови товарища. В горле будто застрял колючий комок, не хватало воздуха.
