— И как оно нам на руку играет, товарищ капитан? — поинтересовался Вася.
— Мы доказали, что «Балалайка» в бою лучше «семнадцатого», — пожал плечами капитан. — Теперь любой ценой надо пленки ФКП сохранить…
— А вот и полковник… — вздохнул Вася, разглядев приближающийся джип.
— Что ж, пойдем, поговорим… — усмехнулся Хваленский.
…Ни полковник Цзинь, ни прилетевшие вечером из Ханоя свои, советские особисты не добились от летчиков ничего. Все трое упрямо твердили одно и то же. Впрочем, полковник оказался нормальным мужиком и особо не возражал против участия советских летчиков в бою — но вот особисты думали иначе.
— Ты что, капитан, совсем охренел? — спросил Хваленского плотный майор из особого отдела. — Как ты вообще посмел летать с боевым оружием на борту? Поохотиться вздумал?! Приключений не хватает?!
— Нет, оружие на мишени опробовать хотел.
— Какой еще мишени?
Капитан объяснил, какой и зачем. Майор утер потный лоб и продолжал:
— Ну и стрелял бы по мишени… Но нахрена в бой вступать было?! Запрещено ведь!
— Я бы с радостью не вступал… — вздыхал летчик. — Пришлось…
— Что значит — пришлось?
Хваленский рассказал про то, как у него не выпускалось шасси.
— Тебе открытым текстом сказано было — лети на запасной аэродром! Почему не выполнил?
— Не мог. Американцы уже близко были. Да и летели куда быстрее меня. Я у самой земли шел, скорость едва за пятьсот перевалила, а они на высоте чесали, и скорость у них тысяча двести была. Мне у земли больше тысячи ста не выжать, они же там, на высоте, и до двух с лишним могут разогнаться. Пока бы я высоту в два-три километра набрал, пока бы разогнался — уже б сбили меня…
— Ну, ладно… — вздохнул майор. — Как ни крутись, выхода у тебя не было. Но по-русски-то чего трепался? Неужто не мог блюсти секретность?!
— А вы бы там на вьетнамском переговаривались? — ехидно спросил Хваленский, поняв, что гроза миновала.
— Не передергивай, капитан… — сурово молвил особист. — Зови своих орлов.
Васю допрашивали недолго. Спросив, как в его руки попал самолет, и уточнив детали боя, майор поинтересовался происхождением пробоины в крыле.
— А черт его знает… — с честным видом сказал Вася. — Может, где выше самолет взорвался, или шальная ракета, а обломок в меня попал…
— Гм… — майор нарисовал на листе бумаги контуры самолетов, зачеркнул один из них, прикинул траекторию падения обломков. Та выходила замысловатой. Даже чересчур замысловатой.
— Говоришь, обломок… — задумчиво пробормотал особист. — Как-то мудрено он летел…
— Аэродинамика, товарищ майор… — Вася многозначительно поднял глаза к потолку. — Завихрения на крыле такие бывают в полете, что ой…
— Думаешь, обломок попал в такое завихрение?
— Вероятнее всего.
— Понятно, — майор раздраженно скомкал листок. — Свободен. Зови Газаряна.
— Есть, товарищ майор.
Ашот пробеседовал с особистом дольше всех.
— Почему взлетели? — спросил майор.
— Спасал вверенную мне технику, — бодро доложил Чапай.
— А чего не уехал на самолете в укрытие, а взлетел?
— А в укрытие без тягача не заедешь, товарищ майор, — вздохнул Ашот. — Оно как гараж, узкое-узкое, еле крылья помещаются… Да и заднего хода у самолетов не бывает. А тягачей у нас мало, не хватило бы на все самолеты…
— Скажи… а твой командир никогда не предлагал вам слетать на свободную охоту? — вдруг резко сменил тему особист.
— Нет, — покачал головой лейтенант. — Нам ведь нельзя. А когда мы при том налете поднялись, чтобы спасти самолеты, он так и вовсе потом наорал на нас…
— И что говорил?
— Что нам не следовало вступать в бой. А за спасенные самолеты сказал спасибо.
— А откуда ты узнал, что вас бомбить будут? — допытывался особист. — Не бомбили же раньше…
— При нас не бомбили. Но раньше, еще до приезда, налеты бывали. Вон, ангары видите?
— Ну и чего дальше было?
— Ну, я вернулся с тренировочного полета, дрючу курсанта, Вася взлетать готовится, — и тут вдруг сирена, вьетнамцы забегали, перехватчики взлетели… все, думаю, амба…
— А пленки ФКП ваши где?
— Проявляются, товарищ майор. Там сложная технология, проявка много времени занимает…
Проявка пленок фотокинопулеметов действительно была сложным делом, но длилась отнюдь не несколько дней. Впрочем, майор этого не знал, и потому сказал:
— Ладно, лейтенант, свободен…
Летчиков еще несколько дней допрашивали, силясь выявить нестыковки в их показаниях, — но в конце концов оставили в покое. Допросили и техников, и вьетнамских офицеров. Те сообщили детали, в целом подтверждавшие рассказанное летчиками, и особистам пришлось успокоиться. Ограничившись строгим выговором капитану и технику, они улетели в Ханой. Хваленский, провожая взглядом их вертолет, облегченно вздохнул:
— Кажется, обошлось… Ашот, пленки проявили уже?
— Проявили, — ухмыльнулся лейтенант. — Пойдемте, посмотрим…
В сборочный цех притащили киноаппарат, а на стену повесили белую простыню; потом Ашот, исполнявший роль киномеханика, вставил в проектор первую бобину с пленкой.
— Туши свет! — скомандовал он.
В ангаре стало темно. На экране замелькали черно-белые небо, земля и самолеты. Восхищенные зрители воочию увидели пуск ракеты и разваливающийся после ее попадания «Фантом». Потом экран перечеркнули прерывистые дымные пунктиры пушечных очередей, — и от появившегося в кадре американского самолета стали отлетать куски обшивки.
— О, это ж я стрелял! — удивленно воскликнул Ашот.
Еще одна очередь, на этот раз с другого ракурса — и «Фантом», разваливаясь на куски, пошел к земле. Фильм закончился, и все зааплодировали. Хваленский шутливо поклонился, а потом негромко сказал Ашоту:
— Завтра ты будешь вести у вьетнамцев занятия по применению оружия. Покажи им этот фильм. Пусть посмотрят, что «Балалайка» умеет.
Старлей кивнул.
…Вскоре на боевое дежурство заступила первая вьетнамская эскадрилья, вооруженная МиГ-21. Передачу самолетов союзникам Хваленский постарался провести максимально торжественно — на рулежную дорожку выкатили три новеньких истребителя, возле них построился весь личный состав эскадрильи, одетый в чистенькую повседневную униформу, и капитан от лица советских инструкторов поздравил их с завершением обучения.
— Ваши самолеты — лучшие истребители в мире, — сказал он между прочим. — Мы надеемся, что с их помощью вы одолеете американцев и изгоните их из Вьетнама.
— Ура-а-а! Ура-а-а! Ура-а-а! — раскатилось над окрестностями.
Лейтенанты в парадных мундирах стояли позади своего командира и усердно изображали на лицах внимание к происходящему, как вдруг Вася громко прошептал:
— Ашот! Глянь на самолеты! Видишь?
— Вижу. Знаки вьетнамские нанесли, — негромко ответил Чапай.
— Нет же, дубина! Борт возле фонаря…
— А! Понял! — воскликнул, присмотревшись, Ашот. — Они наши машины выкатили!
— Не ори на все поле! Угадал!
На бортах истребителей были нарисованы маленькие красные звездочки. У одного самолета — две. У второго — одна.
— У них обычай такой — рисовать на самолете звездочки за сбитых, — сообщил Вася. — Прям как у наших в войну…
— Ага… — Ашот сиял, как начищенная монета.
Вьетнамский замполит прочитал перед строем длиннющую речь, суть которой Хваленский перевел весьма лаконично: «Слава партии и смерть врагам». Потом выступил полковник Цзинь; он был куда более лаконичен и ограничился двухминутным напутствием пилотам. Снова раскатилось троекратное «ура», и на этом официальная часть закончилась. Вьетнамцы направились на торжественный обед; туда же пригласили и советских офицеров. Увы, трапеза особо не отличался от обычной — разве только замполит вещал куда больше прежнего. Не выдержав его ура-патриотических речей, лейтенанты по-тихому сбежали оттуда и направились в лагерь. Ашот с Васей уехали на попутном джипе, а опоздавший Володя пошел пешком через поле.
Он брел по аэродрому и мысленно проклинал себя за то, что не пересел тогда по-быстрому со «спарки» на один из истребителей. Пока вырубил двигатель, пока отстегнул ремни и добежал до вооруженных машин, вьетнамцы уже блокировали их — и не дали ему даже сесть в кабину… Теперь, после того боя, ребята словно отдалились от него. Ну, не то чтобы поглядывали исключительно с чувством превосходства, — но что-то такое в отношениях изменилось. «Обстрелянные пилоты, блин… — размышлял лейтенант. — А я, надо думать, зелень, пороху не нюхавшая…».
— Володь… — услышал он за спиной и обернулся. Это оказался Хваленский.
