— А все же, — заметил Бойко, — как мы с вами похожи, — и вы, и мы все валим на стрелочников…
В ответ Ланге неопределенно хмыкнул.
По второму пути прошел состав. Пока он громыхал на стрелках, Бойко успел спросить стрелочника:
— А чем это тут воняет? — спросил он у старика.
Тот молча пожал плечами — его расстреливать скоро будут, а тут спрашивают про какую-то вонь.
Бойко осмотрелся по сторонам. Собственно, характеристика преступления, данная Ланге, никуда не годилась — цистерна стояла на том же самом месте, что и вчера, прицепленная к эшелону. Но если вчера там керосина было три тонны, то сейчас его в цистерне оставалось хорошо если литров двадцать.
Потерю обнаружили утром. Состав задержали — в любом случае непорядок, надо менять документы, цистерну то ли отцепить, то ли найти в городе керосин…
— Вспомнил! Это креазотом воняет. Ведь так?
Обходчик кивнул:
— Ну да. Мы им шпалы пропитываем, чтоб их всякая тварь в труху не изводила, — и рукой показал на гору шпал за последним путем. — Вон, вчера мучались…
Бойко кивнул и, перепрыгивая через рельсы, ушел к куче. Но пробыл там недолго, прошелся вдоль полотна туда и назад, вернулся к цистерне, обошел ее, не побрезговав пролезть под вагоном, затем снова пошел вдоль путей. Отошел метров на сорок…
В то время судьба старика уже была решена. Сперва хотели расстрелять здесь, у стены пакгауза, но комендант заявил, что расстрел должен быть публичным и еще, желательно, расстрелять с десяток заложников. Дать урок жестокости.
Стрелочника подхватили.
— Стойте, остановитесь!
— Что случилось? — спросил Ланге.
— Керосин не вылили. Его украли. И здесь действовала банда!
— Was hat er gesagt?[13] — спросил комендант.
Ланге стал переводить то, что говорил Бойко.
— Ночью цистерну откатили от поезда на тридцать метров к сточному коллектору. Открыли кран и все стравили туда. Затем цистерну вернули на место, а керосин вытек за станцию, где его благополучно собрали.
— Да как они могли ее откатить?
— Цистерна двуосная, на пятнадцать кубов. Четыре человека могут ее запросто толкнуть. А если еще лошадь найти…
Конюшня оказалась совсем рядом. Маневровых паровозов не было, и вагоны по станции тягали огромные и флегматичные першероны.
— Тогда все сходится. Взяли лошадь, а затем и ее на место поставили.
— Не может быть! Копыта бы звякнули об рельсу, да и лошадь заржала бы, наверное…
— Цыгане лошадей когда уводят, ноги им в валенки заматывают. И любое животное они заговорят — и собака у них не забрешет, и лошадь не заржет.
— Zigeuner? In meiner Stadt? — встрепенулся оберштурмбаннфюрер, — das ist wirklich ein ernstes werk![14]
Затем Штапенбенек посмотрел на Бойко пристально и грозно. Тот выдержал взгляд и, не размыкая губ, улыбнулся.
Оберштурмбаннфюрер выругался, сплюнул, что-то быстро проговорил Ланге и пошел прочь. Сделав несколько шагов, задумчиво обернулся и бросил:
— Halt, kerzen Sie ihm sein wЖchentliches essen um die hДlfte — damit er besser arbeitet![15]
Потеря трехсот грамм хлеба не сильно омрачила стрелочника — совсем недавно он прощался с жизнью.
Теперь же мир опять казался прекрасным, а жизнь — безоблачной. Он долго лез на глаза к своему спасителю, только, пожалуй, не целовал рук, не становился на колени:
— Спасибо вам, Владимир Андреич, я внучке накажу, чтоб она вашим именем сына назвала…
Ланге стоял рядом, скрестив на груди руки и печально улыбаясь. Лишь когда старик-стрелочник удалился на порядочное расстояние, он заговорил:
— Ну и чего вы добились? Теперь Штапенбенек с вас шкуру спустит, если вы в три дня не найдете обещанных бандитов. И заложников расстреляет не десяток, а два. Кстати, возможно, старик сам связан с этой бандой.
— А если найду быстрей, то нашьет мне новую голову? Бандюг мы найдем, даже не сомневайтесь.
— А старик? Начнем за ним следить?..
Бойко покачал головой:
— Стрелочник тут вовсе не причем. Будь иначе, он бы не вышел сегодня на работу. Воровство — это или диверсия, он бы бежал… Во всяком случае так бы сделал я.
— А как вы поняли, что это воровство? По запаху?..
— Запах-то здесь ни причем. Это просто маленькая странность, которая ничего не значит сама по себе. Ведро с креазотом могли бы вылить рабочие. Да им всегда на станциях воняет, хотя обычно не с утра, а к вечеру, когда солнце нагреет полотно…
— Тогда что?..
— Цистерна. Ваши земляки намусорили вокруг нее, и кто-то даже бросил окурок в лужу с керосином. И тогда я подумал: если бы я делал диверсию, я бы керосин не вылил, а пожег. Пожар бы был — приходи, кума, любоваться. Дня бы два тушили, не меньше. Значит, это была не диверсия. Затем мне осталось только пройти к коллектору…
— А что мы будем делать сейчас?..
— Вы начальник, вы и решайте…
* * *
Ланге решил найти место, где вылитый керосин собирали. Карт вокзальных коммуникаций не нашли. Зато первый же попавшийся обходчик подробно описал, где искать место стока:
— Идите к водонапорной башне, затем от нее — к морю. Дойдете до разбитого баркаса — повернете, вот метрах в двадцати за ним будет желоб. Оно и есть…
Так оно и получилось. Желоб смотрел прямо в море, и порой, когда ветер нагонял волну, морская вода бежала по туннелям, вырывалась иногда меж рельс станции.
— Интересно, — спросил Ланге, — а как они вывезли керосин?
— Да проще простого. Телегу-дерьмовозку взять, к примеру, там бочка на полтора-два куба. За два захода весь ваш керосин вывозится.
Действительно, вдоль побережья шла дорога, разбитая колесами телег и машин.
Креазотом здесь воняло меньше, зато на воде в море были ясно видны масляные пятна.
Тут же валялись камни, обмазанные глиной. Очевидно, бетонный желоб перегородили плотиной и черпали керосин прямо ведрами.
— Даже если сюда попала вода, — заметил Бойко, — то ничего страшного. Керосин легче воды и довольно легко его отстоять или перегнать.
Ланге проявлял чудеса активности, чуть не рыл носом, но вся его добыча сводилась к масляным пятнам, которые медленно таяли в море.
Бойко же откровенно скучал, сидя на камне. Наконец, Ланге не выдержал:
— А вы не хотите мне помочь в поисках?
— Если не секрет, что вы ищите.
Ланге пожал плечами:
— Когда найду — скажу…
— Ну-ну… — ответил Бойко, но с места не сдвинулся.
Наконец, немец устал, утер пот и сел рядом с Бойко.
— Пусть это останется между нами, но я сдаюсь. Чтобы сделали вы… Но не как преступник, а как сыщик?
— А который час?
Ланге отщелкнул крышку брегета:
— Девять — тридцать.
Бойко покрутил головой, разминая шею:
— Надо же всего полдесятого… Поехали в комендатуру.
— И там вы собираетесь искать преступников?
Бойко не ответил, задумчиво глядя на море. Ланге пожал плечами и пошел к машине.
Когда были в комендатуре, Бойко остановился у дежурного:
— Вызовите ко мне… К нам… Вызовите Зотова! Срочно, найдите его хоть из-под земли.
Дежурный опешил, русского он не знал, но по тону понял, что этот штатский не просто говорит, а приказывает. Он не знал, что делать с этой наглостью, пока Ланге не перевел это на немецкий, добавив от себя несколько фраз покрепче. На кого он злился — на Бойко или на дежурного, никто не понял.
Когда Зотов появился на пороге кабинета, Ланге и Бойко пили чай:
— А вот и Михаил Филиппыч… Присядь, чайку с нами попей. Чай налили ему в стакан. Кипяток уже изрядно остыл, но вместо сахарина полицая угостили настоящим рафинадом. Полицай сахар взял, но не бросил его в стакан, а бережно завернул в платочек:
— Для внучат…
— Ну что с тобой делать… — пробормотал Бойко и бросил в стакан с чаем таблетку сахарина. — Подсласти себе жизнь…
Когда стаканы опустели наполовину, Бойко опять заговорил.
— Филиппыч… Мы ведь к тебе по делу. Сейчас ты винтовочку оставь, сними повязку и домой сбегай. Щец похлебай, вздремни… А твоя хозяйка пусть тем временем на базар сходит, потолкается, посмотрит кто керосином торгует, почем он… И особенно присмотрится к тем, кто вчера керосин не продавал. Вернется — запишешь и дуй к нам. Уразумел?
* * *
Баба Марфа, жена полицая Зотова, писать не умела, зато считала хорошо: и в целых, и в дробях десятичных, и в обычных. В уме просчитывала сколько в рейхсмарке рублей, золота сусального, старых царских серебряных монет. Только интегралы и производные, пожалуй, не брала.
Стоило ей лишь раз пройти по ряду, она уже знала у кого керосин лучше и дешевле.
Цена на керосин кусалась, и баба Марфа у трех торгашей купила по чекушке керосина.
Уже к полудню перед Бойко лежала бумажка с ценами и пояснениями — на память бабка Марфа тоже не жаловалась.
