— Ничем помочь не могу, дорогой! — развел руками оглохший и почерневший саперный комбат. — Валяй на Маныстырскую!.. Некоторые туда идут!
— Да ты полюбуйся, красавец какой. Башню залатаем, пушку сменим и в бой, — не терял надежды танкист.
— Хочешь на себе — давай!..
Новый столб воды и щепы у восточного берега. Теперь уцелевший настил удерживал только стальной канат. На песчаной косе среди повозок, машин, артиллерийских упряжек стали рваться мины. Люди скопом шарахнулись на разбитый мост. К левому берегу поплыли на автомобильных камерах, отодранных от бортов машин досках, бревнах, огородных плетнях.
— Вылазь!
Т-34 струился жаром, подрагивал от бившегося под броней мощного мотора, как живое существо, покорно ждал решения своей судьбы. Командир танкистов влез на башню, обернулся в сторону, откуда летели мины. Там скороговоркой зачастили танковые пушки. Повыше элеватора с паузами им отвечало одинокое наше орудие. Из выхлопных вылетели тугие мячики черного дыма. Т-34 вздрогнул и, оставляя на песке широкие рубчатые следы, двинулся к воде. У самой воды командир танка выпрыгнул из машины, а Т-34, раздвигая мощной грудью серебристую чешуйчатую зыбь, погнал перед собою крутую волну.
На какой-то миг замерла самодеятельная переправа.
Танкист отошел к товарищам. По грязному, багровому его лицу вместе с потом текли слезы.
Впереди безмолвно вырос дымный куст песка и пламени. Огонь и еще что-то острое, режущее вошло в Андрея безболезненно, мягко, словно не было в нем ни костей, ни нервов. Андрей сделал усилие вырваться из плотных объятий чего-то тяжелого и липкого и не смог. Бухая сапогами, мимо пробегали солдаты, явственно слышались всплески воды, близкие разрывы. Огненная вспышка в его мозгу не гасла, и в свете ее четко вырисовывались меловые кручи над Доном и бугры поверх элеватора. На этих буграх делалось что-то страшное, отчего все бежали. Хотелось крикнуть, остановить бегущих, обратить на себя внимание, но тяжелое и липкое все плотнее и плотнее пеленало его, прижимало к горячему песку, кидало в душную тьму.
Очнулся далеко за полночь в мелколистых кустах тальника (сам заполз или оттащил кто?). Осторожно ощупал себя всего: вроде бы цел. Попробовал встать — в красном тумане перед глазами залетали черные мухи. Отдохнул, с усилием сел. Прямо над водой стегали длинные светлые плети: из сада над обрывом била батарея. Метрах в пятидесяти Андрей увидел темную громаду. По рокоту догадался: танк. Двое подошли к воде, поплескались, о чем-то заговорили, смеясь. Немцы!.. Где-то у элеватора строчил пулемет. Андрей пошарил на себе — оружия никакого. В кармане — двухсотграммовая толовая шашка с куском бикфордова шнура. Днем нужно было перебить кусок рельса под стальной трос для мостовой оттяжки. Переждал кружение в голове, пополз по берегу. В том месте, где Т-34 входил в воду, лежал боец в защитных шароварах с лампасами. Андрей высвободил из его окостеневших пальцев карабин, перевернул бойца на спину и отшатнулся — боец улыбался. «Фу-ух! Померещится же!» Однако потрогал ледяную руку. Только после этого, стараясь не глядеть убитому в лицо, расстегнул брезентовый патронташ на его поясе, достал золотистые обоймы патронов. Вооружившись, снова пополз к танку, устроился совсем близко под разбитой повозкой. Мотор танка работал. Один немец стоял впереди танка, вглядываясь в противоположный берег. Те двое куда-то исчезли. Тщательно прицелившись в голову, Андрей выждал очередной залп батареи и выстрелил. Немец подпрыгнул, вскинул руки кверху, упал и больше не двигался. Минут через десять от огородов показался второй. Наверное, в землянки саперов ходил.
— Wo bist du, Otto?[11]— Натолкнулся на убитого — Otto! — вырвалось чуть громче.
Андрей подождал залпа и снова выстрелил. Третий пропал надолго и вернулся от моста. Подойти к танку Андрей долго не решался. Наконец снес к берегу широкую плаху от кузова повозки и, задыхаясь от толчков сердца, колотившегося где-то под самым горлом, через люк механика залез внутрь танка. Мотор продолжал работать, и танк ритмично подрагивал. Жарко блеснули гильзы снарядов по борту. Андрей дрожащими руками сунул меж их телами толовую шашку и, весь сосредоточившись на звоне в голове и горячих толчках в виски, поджег шнур. Выбравшись из танка, он успел еще бросить карабин, обламывая ногти, выдернул из кобуры одного из убитых им немцев пистолет и, шатаясь, побежал к берегу.
Уже в воде услышал за спиной звук взрыва, и эхо у берегов повторило его. Тревожно запрыгали огни, затрещали автоматы, пулеметы.
* * *
Подполковник долгим взглядом посмотрел на плечистого ловкого парня у порога. Лысеющий лоб сбежался морщинами.
— Подойди ближе. Сколько тебе лет?
— Уже скоро восемнадцать.
— Уже скоро… Когда ж это скоро?
— В апреле, второго числа.
— Через восемь месяцев. Больше даже… Хм… — Густые брови подполковника нависали над глазами, и потому он казался угрюмым и нелюдимым. — На тот берег пойдешь, Казанцев?
— Пойду.
— Нам нужен человек, хорошо знающий эти места.
— Хорошо не хорошо, а знаю. На ссыпку хлеб возил. Есть знакомые в Галиевке.
Широкий язык пламени на гильзе качнулся от близкого разрыва. Матово блеснули толстый нос, лоб, щека подполковника. Цепкие глаза под нависшими бровями придирчиво ощупывали сапера.
— Не боишься?.. Убить могут, а то и в плен. А-а?
Казанцев, стоя все там же, у порога, пожал плечами. Смуглое лицо раздвинула улыбка:
— Все может случиться.
— Ну что ж, сынок, иди.
— Сегодня идти?
— Скажу потом. Завтра придут полковые разведчики. Готовься, — морщины на лбу подполковника разгладились, — И молчи. Никому. Даже взводному.
* * *
Два дня ползали на животах по пескам и высохшим, затканным паутиной вырубкам тальника, цепкому ежевичнику, выбирали место переправы.
— Капустные низы у озера — лучшего места не придумаешь, — советовал Андрей.
— Почему? — сомневался лейтенант, внимательно щупая берег по-своему.
— На кручи под элеватором не залезть — метров семьдесят, а то все сто высота, до самой Грушевки. По тальнику и песчаной косе ниже хутора у них непременно заставы. Капустники — место глухое, под самым носом у них, да и подход по рукаву.
Из садов левее спуска к переправе ударил пулемет.
— Он у них все время там. И не один. От капустников и в саму Галиевку попасть легче.
В кустах меж меловых размывов кручи у элеватора замелькал немец. Впереди солдата на поводке рвалась собака. Андрей выбрал за кочкой место поудобнее, не спеша приложился щекой к нагретому дереву винтовочного ложа.
— Не промахнись! — предупредил лейтенант.
У крутой дорожки, сбегавшей к затопленным лодкам, овчарка взвилась вверх, волчком закружилась на месте, бешено кусая рваный бок, и наконец упала. Немец с первого же выстрела бросился бежать, успел скрыться в низине.
Лейтенант тоже выстрелил, и в крайнем к спуску дворе завыла вторая собака.
— Ну, у них, кажется, две всего и было, — сказал лейтенант и сполз вниз. По мясистому багровому лицу его градом катился пот.
— Спускаться нужно отсюда, лейтенант, — сказал Андрей, глядя на зеленую, в чешуйчатых блестках, гладь реки. — Течением как раз и вынесет к месту.
* * *
По Дону третий день шла мотылика — пора стерляди. Первый день — полная, теперь же плыли одни крылышки: брюшки обгладывала рыба.
Разведчики спустили баркас. Луна всходила поздно, маслянистая вода тускло отражала звездное небо, воронками свивалась на середине. С нажаренных за день бугров спускался горячий воздух, чуть заметно колыхал меж берегов прохладу.
— Плавать все умеют? — обернулся Андрей к лейтенанту.
— Умеют. Садись на весла, — подтолкнул лейтенант Андрея в плечо.
Вышли, куда и рассчитывал Андрей. Подождали у воды некоторое время, затопили баркас в кустах. Из дубняка на той стороне пулемет выбивал лихую чечетку. На болотце, в стороне Терешково, простонал и затих кулик, квакали лягушки. Товарищи Андрея оглядывались и прислушивались с тем же чувством оголенности и утери безопасности, что и он. У самой воды сырость была чувствительнее, чем на песчаных буграх, под гимнастерку воровато крался озноб.
— Пошли! — махнул рукой лейтенант.
Впереди, первое время озираясь и поднимая ноги, как в воде, пошел Андрей. Капустниками, садами, кукурузищами вышли на окраину Галиевки и поднялись через дорогу вверх. За старой клуней нос к носу столкнулись с дюжим гитлеровцем. Из-за спины Андрея бесшумно, по-змеиному, метнулась тень, холодно вспыхнула сталь ножа, прозвучало задушенно, хрипло!..
— Держите! Держите его! Ноги, ноги!..
Немец был большой, сильный. От него разило потом и еще чем-то чужим и отталкивающим. Ноги под Андреем все тише и тише вздрагивали, волной прошла несколько раз судорога. Из горла, как из опрокинутого кувшина, булькала, била ручьистая, тяжелая на запах кровь.
