Двадцать первый день!
Со Шмальфельдом случилось что-то непонятное. Он стал невероятно оживленным. В глазах появился блеск, восторг, экстаз. На его губах застыла блаженная, счастливая улыбка. Кунерта это очень испугало. Такая улыбка может быть только у ангела или у сумасшедшего. Шмальфельд начал бредить. Он звал свою невесту, называя имена людей, которые Кунерт впервые слышал. Потом приподнялся, попытался запеть, но тут же упал на дно яла. Его тело несколько раз содрогнулось, а затем замерло. Широко раскрытыми глазами он неподвижно смотрел на небо. Кунерт нагнулся над ним и сразу все понял:
— Юрген! Ты напился морской воды!
Ужас застыл в глазах Кунерта. Он тряс своего последнего товарища, все время называя его по имени. Но Шмальфельд не отвечал. Кунерт понял, что остался один.
Под вечер пошел дождь. Встав на колени, Кунерт подполз к мачте и, с величайшим трудом отвязав парус, расстелил его. Когда дождь усилился и на парусине появилась вода, Кунерт с жадностью начал пить. Он пил, пил и пил. Его вырвало, но он опять пил… Пил он долго, пока его высохшее тело не впитало нужное количество живительной влаги. Напившись, Кунерт опустил голову в скопившуюся в парусе воду, сполоснул лицо, шею, грудь. Он фыркал, плескался, радостно вскрикивая, как ребенок, барахтающийся в ванне.
Затем Кунерт подполз к своему мертвому товарищу и заглянул ему в лицо. Тот все еще лежал с открытым ртом. Осторожно и нежно Кунерт приподнял его безжизненное тело и плавно, не глядя, опустил за борт.
На следующее утро Кунерт лежал на дне яла так же неподвижно, как накануне Шмальфельд. Сознание возвращалось к нему редко и лишь на короткие мгновения. Маленький японский ял, никем не управляемый, одиноко покачивался на волнах Атлантического океана.
Над морем послышался какой-то шум. Тук- тук-тук-тук. Слух Кунерта уловил его, но сознание не воспринимало ничего. Потом он почувствовал, как его подняли и понесли…
* * *
Капитан португальского танкера «Компоамор» Гомес сделал в вахтенном журнале следующую запись: «30° северной широты, 21° западной долготы, взят на борт человек в бессознательном состоянии, национальность не известна. Шлюпка, вероятно, японского или китайского, возможно, и индонезийского происхождения также принята на борт».
Танкер «Компоамор» шел в один из портов Вест-Индии.
Тяжелое стальное тело танкера, разрезая волны, прокладывало себе путь через океан. Огромные водяные валы, гонимые ветром, набегали так быстро, что, казалось, старый танкер идет со скоростью не менее сорока узлов. На самом же деле он почти стоял на месте.
Кунерт без сознания лежал в каюте старшего помощника капитана. Когда-то очень сильный человек, он казался сейчас совсем маленьким под ветхим шерстяным одеялом. Тихо, почти неподвижно сидел около него боцман-испанец и неотрывно смотрел на ставшее похожим на маску лицо с впавшими щеками, ввалившимися глазами и спутавшейся бородой.
— Боже! — бормотал испанец, уже несколько лет плавающий на португальском танкере. — Боже милостивый, сохрани жизнь этому несчастному!
Очень медленно он поднес ко рту Кунерта чашку с мясным бульоном. Испанец осторожно приподнял голову моряка и влил ему в рот немного теплой жидкости. Кунерт сделал два слабых глотка, но после третьего поперхнулся, и бульон оказался на одеяле.
Боцман бережно опустил голову Кунерта на подушку и пошел доложить капитану о неудавшемся опыте. Врача на судне не было.
— Как бы нам не сделать ошибки, — сказал капитан. — В таком состоянии малейшая оплошность может стоить ему жизни.
Затем капитан решил, что сейчас самое лучшее— это дать пострадавшему немного коньяку.
Когда боцман с коньяком вошел в каюту старшего помощника, Кунерт все еще лежал с закрытыми глазами. Но боцману показалось, что это было уже не бессознательное состояние, а глубокий сон, который, возможно, вернет человека к жизни.
* * *
Время шло. Все теснее сжимались клещи вокруг гитлеровской Германии, все нервознее становилась работа немецких штабов, все больше и больше неудач терпела германская армия на фронте.
Командующий подводными силами переместился вместе со своим штабом в убежище. Обстановка в Париже стала очень опасной, и командующий не хотел рисковать собственной жизнью.
В кабинете начальника оперативного отдела уже несколько часов шло совещание. Двадцать минут назад по приказу командующего для доклада прибыл командир подводной лодки «U-43» капитан-лейтенант Тен Бринк. В совещании участвовали все начальники отделов и служб. За письменным столом сидел адмирал. Капитан-лейтенанту Тен Бринку предложили занять место напротив начальника оперативного отдела. Смущенно и даже растерянно начал Тен Бринк свой доклад. Собравшиеся очень внимательно слушали его, время от времени одобрительно кивая. Перед их глазами оживала картина нападения подводной лодки «U-43» на английский транспорт. Тен Бринк подробно описал также характерные особенности потопленного судна. Каждому из присутствовавших было ясно, что за потопление английского транспорта Тен Бринк заслуживает высокой награды.
Начальник оперативного отдела порывисто встал. Поправив очки и многозначительно откашлявшись, он торжественно произнес:
— Атаку, господин капитан-лейтенант, вы провели блестяще! Только жаль, что потеряли фенриха. Видно, была очень большая волна!
Тен Бринк, поднявшийся одновременно с адмиралом, вытянулся и с окаменевшим лицом ответил:
— Так точно, господин адмирал! Страшное волнение! Никакой возможности не было его спасти. Кроме того, акустик услышал шум винтов корабля противника. Ожидалось появление самолетов… Очень жаль, господин адмирал!
— Я, конечно, понимаю. Фенрих был отличным парнем. Как вы считаете?
— Так точно, господин адмирал! Отличный моряк! Из него вышел бы блестящий офицер.
— Гм, так… — адмирал с минуту раздумывал, потом сказал: — Я думаю, мы наградим фенриха Вильдхагена посмертно. Нужно наградить. Он из хорошей семьи. Его отец занимает высокий пост в министерстве иностранных дел, близок к Риббентропу.
Достав из стола маленькую коробочку и обежав семенящими шажками огромный письменный стол, адмирал подошел к Тен Бринку:
— А вас, мой дорогой Тен Бринк, от имени фюрера и верховного главнокомандующего награждаю германским золотым крестом. — С этими словами начальник оперативного отдела прикрепил орден на грудь Тен Бринку.
Адмирал пожал капитан-лейтенанту руку и обвел взглядом присутствующих, давая понять, что церемония окончена. Затем он вышел через предупредительно распахнутую адъютантом дверь. В конце коридора адмирала догнал молодой офицер из его штаба:
— Извините, господин адмирал. Покорнейше прошу разрешения задать один вопрос. Как быть с «Хорнсрифом»?
— Ах, не приставайте ко мне с этим «Хорнсрифом»! Ничего не делать, ждать! — прервал его адмирал. — Вам что-нибудь известно о потоплении? Нет? Ну вот! Завтра все это дело будет выглядеть совсем иначе! — с этими словами начальник оперативного отдела повернулся и пошел дальше, оставив молодого офицера в недоумении.
Приняв поздравления офицеров штаба, Тен Бринк тоже вышел из комнаты. На улице его догнал капитан 1 ранга, бывший командир подводной лодки, теперь служивший в штабе командующего подводными силами:
— Послушайте, Тен Бринк. Не делайте так больше. Никогда не подходите близко к атакованному вами судну. Это может вам дорога обойтись!
— Так точно, господин капитан первого ранга! Впредь я буду уходить от них.
Тен Бринк, получив отпуск, решил провести его в Гамбурге, в доме своего тестя консула Хуземана. Дом, в котором родилась его Ютта, был одним из лучших домов города.
В зимнем саду, лениво развалившись в кресле, сидел консул Хуземан, перед ним — его зять командир подводной лодки капитан-лейтенант Тен Бринк.
Хуземан был не в духе. Приходится отпустить Анни, которая хозяйничала у него, пока Ютта была в деревне. Теперь дочь вернулась в город. В деревне, хотя и скучно, но зато безопаснее — нет таких страшных бомбардировок. Но все-таки консул был озадачен не только этим. Что же произошло?
Власти узнали, что у консула есть служанка и заставили Анни пойти работать на военный завод, где изготовляли снаряды. Еще год назад консул использовал бы все знакомства и, будучи владельцем нескольких работающих на военную промышленность фирм, не допустил бы, чтобы его оставили без прислуги.
