Примерно в это же время в соседней деревне Коломовка вышел к железной дороге и оказался жертвой предательства Зуев. Не встретилась ли его группа с теми, кого вел Виноградов? Об этом, наверно, никто никогда доподлинно не узнает…
Но вот что тогда же писали немецкие авторы в книге «Битва за Ленинград», выпущенной штабом 18-й армии в городе Риге: «Обер-лейтенанту С., патрулирующему по дорогам, бургомистр одной маленькой деревни сообщил, что ему удалось захватить одного большевика вместе с сопровождавшей его женщиной и запереть в сарае…
Обер-лейтенант отправился с автоматом к сараю. Когда дверь открылась, переводчик окликнул находящихся в нем. Все с напряжением смотрели в открытую дверь, в которой появился большевистский солдат, одетый в длинную характерную блузу. На обветренном лице блестели большие роговые очки. «Возможно ли это? — подумал обер-лейтенант. — Судя по фотографии, это же разыскиваемый командующий большевистской армией». Обер-лейтенант еще внимательнее посмотрел на фигуру, которая начала говорить и на ломаном немецком языке выдавила слова: «Не стрелять, я генерал Власов». Одновременно человек вынул бумажник со своими документами и передал немецкому офицеру».
Исследование дальнейшей судьбы генерала Власова в немецком плену, а затем во главе Комитета освобождения народов России и Русской освободительной армии, вплоть до виселицы во внутреннем дворе Бутырской тюрьмы, выходит за временные и пространственные границы нашего повествования. Но приведем свидетельства, которые оставили потомкам враги и союзники Красной Армии.
Бывший генерал вермахта Курт фон Типпельскирх в фундаментальной «Истории второй мировой войны» записал:
«В течение лета в ходе длительных боев было сжато кольцо окружения вокруг русских войск западнее Волхова. При этом русский генерал Власов попал в плен к немцам. Впоследствии он возглавил крупные добровольческие части, сформированные из советских военнопленных. Эти части возникли первоначально для того, чтобы включением „добровольцев“ в тыловые службы высвободить немецких солдат для использования на фронте. Постепенно при дивизиях армейских корпусах и армиях были сформированы целые подразделения численностью до батальона…
Как правило, эти «добровольческие» подразделения на фронте не использовались… Их моральный дух и, следовательно, надежность колебались в зависимости от обстановки на фронте. Пока им казалось, что немцы сильнее русских, на них можно было положиться. Но когда в 1943 г. немецкие войска начали терпеть повсюду крупные поражения, которые привели к большим отступлениям, использование этих «добровольцев» на Востоке стало невозможным. Только тогда немецкая пропаганда в связи с изменившейся военной обстановкой и нехваткой людских резервов заговорила о «русском человеке», которого нужно было завоевать на свою сторону. Однако было уже слишком поздно, чтобы воодушевить людей Востока и мобилизовать их на борьбу за интересы Германии. Таким образом, «власовская армия» была мертворожденным плодом».
Непроясненной до конца остается и история освобождения Праги в сорок пятом году, восстание в которой началось не в мае, как привыкли указывать наши военные историки, а еще 5 апреля. «Одной из самых странных историй на том этапе войны была роль, — пишет английский журналист Александр Верт в книге „Россия в войне 1942–1945“, — которую сыграли в боях в Праге власовцы, бросавшие своих немецких хозяев…» Эти события не такого уж давнего времени все еще ждут искреннего и добросовестного летописца.
Бывший же командующий 2-й ударной армией генерал-лейтенант Власов, попавший в немецкий плен 15 июля 1942 года, за измену Родине и пособничество врагу Военной коллегией Верховного суда СССР 1 августа 1946 года был приговорен к высшей мере наказания — смертной казни через повешение.
Второго августа приговор приведен в исполнение.
Руди Пикерт не знал, что, оставь он автомат в блиндаже, разыгравшиеся события не были бы столь трагичными. Да и событий бы никаких не случилось, пойди он безоружным навестить фельдфебеля Венделя, который стал ротным обером и жил теперь со старшим писарем в отдельной землянке. Но откуда Пикерту было знать, что охотятся вовсе не за ним, а за его автоматом…
Удар по затылку был достаточно сильным, чтобы навсегда избавить фюрера от ефрейтора по имени Рудольф Пикерт. Но пилотка, сдвинутая назад, помешала рослому старшине Паше Хрестенкову отправить студента-богослова к праотцам. Когда же вместе со Степаном Чекиным оттащили его в кусты, Хрестенков поднял руку с ножом, чтобы добить оглушенного немца. Сержант остановил его.
— Доставим «языка» командиру, — шепнул он, громко говорить не полагалось, ведь рядом проходила жердевая дорожка, по которой сообщались немцы. — Авось и пригодится, проходы нам покажет.
…Отряд Олега Кружилина, который вот уже месяц действовал в немецком тылу, превратился в довольно боеспособную единицу, перешедшую к партизанским методам борьбы с врагом. Пригодился опыт, который накопил Олег за время службы при Особом отделе. Надежным помощником оказался сержант Чекин. В свою группу Кружилин брал далеко не каждого, понимая, что чересчур разросшийся отряд станет в условиях болотистого леса неуправляемым, уязвимым и небоеспособным. И собирал вокруг себя таких людей, которые в состоянии были и не отсиживаться в кустах, и не спешить очертя голову к линии фронта, чтобы попасть в расставленные гитлеровцами сети, а умело драться, нанося врагу максимальный урон. Конечно, и Кружилин мыслил вырваться на свободу. Только он, много раз ходивший в тыл врага, хорошо понимал, что сейчас передний край стабилизировался, и пройти через него весьма непросто.
Надо было отойти на запад, оборудовать в непроходимых местах хотя бы относительно безопасный лагерь, дать людям прийти в себя, а затем двинуться на север. Сначала по дальним тылам, затем повернуть на восток, перейти Октябрьскую железную дорогу и выйти к линии фронта там, где нет сплошной линии обороны, и в одно из таких окон провести своих людей.
Сейчас они решили главную проблему — добыли продовольствие, удачно напав на машину немецких фуражиров. Операция была так тщательно спланирована, что люди Олега не получили ни царапины, а вермахт потерял добротный грузовик, его утопили, предварительно разгрузив, в болоте, а с ним фельдфебеля и двух солдат.
В машине обнаружили мешок соли, что было как нельзя кстати: кое-какой скот удалось реквизировать на подворьях старост и полицаев, из него приготовили впрок солонину. Теперь очередь за оружием. Кружилин понимал, что им надо перейти на немецкие автоматы, ибо к немногим русским автоматам и винтовкам патронов почти не осталось. Был у них и ручной пулемет с одним диском, но его надолго не хватит. Надо вооружить отряд заново, а затем уже предпринять налет на небольшой гарнизон, где можно разжиться и продовольствием, и боеприпасами.
Боевой опыт подсказывал Олегу, что только внезапность будущих акций обеспечит успех действий, ибо нет защиты от истинной внезапности. А пока он разослал наиболее ловких бойцов попарно, чтоб охотились на одиночных, зазевавшихся немцев, вооруженных автоматами. На долю Чекина и Хрестенкова достался ефрейтор Пикерт. Когда его доставили в лагерь, старший лейтенант удивленно посмотрел на долговязую фигуру. Лицо ее пока скрывал вещмешок, который Хрестенков набросил пленному на голову.
— А это что за чудо? — спросил Кружилин.
— Степаша вам сюрприз сготовил, — усмехнулся Хрестенков, так и не уверовавший в то, что этот белобрысый черт может им быть полезен. Но спорить с Чекиным, который был правой рукой командира, не стал.
— «Язык», товарищ старший лейтенант, — объяснил Степан.
— Мешок-то снимите, — распорядился командир.
Хрестенков повиновался. Под мешком оказалась всклокоченная голова белокурого парня. Руди Пикерт ошалело посмотрел на старшего лейтенанта и замычал. Едва Степан вынул изо рта пленника кусок портянки, тот с отвращением сплюнул.
— Unrat! — сказал он. — Дерьмо!..
Олег Кружилин оживился и с интересом посмотрел на «языка».
— Кто вы? — спросил он по-немецки.
Пикерт вытянулся так, словно перед ним находился командир батальона майор Гельмут Кайзер, и четко ответил на вопрос, сохраняя достоинство солдата германского вермахта.
— Я хотел бы узнать, кем вы были в гражданской жизни, — заметил Олег. — До призыва в армию…
Тот удивленно посмотрел на русского офицера, вид у которого был, прямо сказать, далеко не элегантный. Хотя Кружилин и старался изо всех сил продлить жизнь выцветшей гимнастерке и хлопчатобумажным брюкам, но, увы, сказывался месяц лесной жизни… Удивил Пикерта не сам вопрос, о духовном образовании его уже спрашивали, когда он попал в плен впервые. Этот русский говорил с ним на чистом немецком языке.