Вскоре Аза принесла жеребенка. С белой залысинкой на лбу, с белыми чулочками па ногах. Шахтеры очень полюбили жеребенка и дали ему кличку Стригунок. Нельзя сказать, что это имя такое же красивое, как и у его матери, но Для нас оно было самым лучшим, потому что жеребенок был веселый и озорной, как и подобает всем стригункам. Кроме всего прочего, Стригунок был зрячим, и мы оставляли возле него несколько зажженных ламп, чтоб он не ослеп.
Когда Стригунок подрос, мы взяли его после смены в клеть и вывезли на свет божий. До этого, по совету опытного стволового[18], завязали ему мешковиной глаза. Ну, вывезли, повели в степной овраг, находившийся недалеко от шахты. В овраге журчала вода, росла густая трава, цвели цветы. Подождали немного, пока жеребенок привыкнет к яркому свету, потом совсем сняли повязку.
Посмотрел Стригунок на воду, на цветы, на небо и заржал от счастья. Бросился, понесся вприпрыжку! Хвост трубой, ржет от удовольствия, глаза блестят. Впервые увидел Стригунок красоту земли, испытал счастье свободы…
Мы, молодые шахтеры, тоже были рады, что не поленились и хоть на некоторое время вывели Стригунка из шахты.
Когда он вдоволь набегался, наелся сочной травы, напился из ручейка ключевой воды, мы снова его спустили вниз, к матери. Жеребенок сразу загрустил. Ходил по конюшне хмурый, прибитый горем, даже перестал есть. Ему и травки свеженькой и хлебушка давали — не хочет. А однажды разогнался, перескочил через ограду и побежал по штреку. Мы и так и сяк к нему — не дается, убегает. Ржет, кидается в разные стороны, увидит вдали огонек — мчится как шальной. Потом прыгнул неосторожно в яму и разбился…
Майор Залета умолк. На улице тяжело громыхал грузовик, с трудом преодолевая ямы и ухабы. Все молчали, вглядываясь в густые сумерки, которые разрезали острые ножи зажженных фар. Но вот грузовик отъехал, темнота покрыла комнату.
— Вот так, друзья, и с людьми, — сказал майор. — Если человек хоть раз познал свободу, он уже не сможет жить в неволе. Лучше смерть, чем прозябать без света, без радости… Нет, не покорится наш народ, никогда не покорится Гитлеру! Вот и по вас вижу — ничего у него не выйдет. Понимаю, сейчас вы, возможно, немного ошеломлены происходящим. Главное, не падать духом и бороться. Ну, там, на фронте, известно, какая борьба. А здесь? Здесь другое дело. Что можно вам посоветовать? Одно скажу: причинять вред оккупантам — тоже борьба. Например, фашисты из кожи вон лезут, стараются убедить всех людей на земле, что войну они уже выиграли, что армия наша разбита. Неправда это! Вы и разоблачайте вражескую пропаганду, сейте зерна уверенности среди наших людей, веру в победу. Может, именно это сейчас самое важное…
Расходились молча. Каждый думал о словах майора.
Когда расставались, Анатолий сказал Борису:
— Хорошо бы нам найти какой-нибудь радиоприемник…
— Если бы их не отбирали в первые дни войны… — с сожалением произнес Борис.
— Надо наших людей расспросить.
— Вряд ли найдем — все сдали. Но расспросить не мешает, — согласился Борис и исчез в темном переулке.
На другой день Володя сидел возле окна и ожидал прихода ребят. Иван, Анатолий и Борис должны были принести для майора необходимые продукты и теплую одежду. Прошел час, но никто не приходил. Это встревожило его.
Он вышел на улицу, посмотрел вдаль, но знакомых фигур не было. Собирался вернуться в хату, как вдруг заметил в конце улицы четырех полицаев. Сердце у него сильно забилось:
«Куда они?.. К кому?..»
Подойдя к Володиному двору, полицаи сняли с плеч карабины.
Увидев Володю, забросали его вопросами:
— Кто здесь живет? Кто в хате? Где мать, где отец?..
Не успел мальчуган произнести слово, как полицаи ворвались в хату, пораскрывали двери, полезли на чердак, перерыли все. Потом вышли во двор, зашли вчетвером в сарай, где стояла коза. Они кого-то искали…
Один полицай, длиннорукий верзила, подошел к копне, взял клюку, которой Володя дергал сено для козы.
«Зачем он ее взял?.. — Внутри у мальчишки все застыло. — Неужели будет втыкать в копну? Клюка острая, как копье, ею насквозь можно проколоть человека!..»
Полицай поднял клюку, замахнулся…
Володя закрыл глаза. Он представил ужасную картину: словно не майора, сидевшего в копне, а его самого сейчас проткнет острая клюка. Мальчуган схватил полицая за руки и истошным голосом заорал:
— Не надо!..
Полицаи сразу догадались. Быстро разобрали сено и вытащили майора, бледного, как полотно.
Володя посмотрел на ворота и увидел входившего во двор Анатолия.
Полицаи тут же схватили Анатолия, отобрали узелок с продуктами, обыскали. Через несколько минут они вели всех троих в комендатуру.
Там уже толпилось много задержанных. Их по одному водили на допрос. Когда возле дверей образовалась сутолока, Володя, улучив момент, незаметно спрятался за стоявшую рядом машину.
Анатолий пришел в отчаяние. Неужели все пропало? Майор не доберется до линии фронта, не перейдет к своим, попадет в лапы фашистов… Суетятся полицаи, берут из толпы по одному, по двое и ведут в комендатуру. Там каждого записывают и допрашивают. Допрашивают просто так, для порядка, ибо судьба всех этих людей предрешена. Не расстреляли бы еще!
Сначала повели на допрос майора, потом Анатолия.
Переводчик щурил уставшие глаза, машинально бросал вопросы:
— Фамилия?.. Имя?.. Комсомолец?..
Вопросов было около десяти. Ответы переводчик говорил по-немецки седому остроносому офицеру, который сидел за столом и записывал их в большую толстую книгу.
Анатолий вдруг опомнился, понял, что и его уже занесли в список и впереди — неизвестность. Начал объяснять, что он, мол, случайно зашел во двор и потому ни в чем не виноват. Неужели даже днем запрещено ходить по улице? Неужели новый порядок запрещает ходить к своим школьным товарищам?..
Переводчик все же поборол усталость, растолковал немцу, что перед ним стоит ученик, но тот отрицательно покачал головой:
— Weg![19]
Анатолия вытолкнули во двор. Здесь уже были майор Залета и человек двадцать задержанных.
День выдался пасмурный, дул порывистый холодный ветер. Часовые курили немецкие сигары, что-то весело рассказывали, не обращая внимания на задержанных. Воспользовавшись этим, майор Залета подошел к насупившемуся парню и тихо сказал:
— Кто-то среди ваших ребят или слишком болтлив, или просто предатель… Имейте это в виду.
— Но кто? Кто? — развел руками Анатолий.
Им не дали поговорить — во двор вышел немецкий офицер, отдал команду. Отворились ворота, всех вывели на улицу, построили по двое и погнали через город.
«Куда нас ведут?» — беспокоился Анатолий.
Рядом шел с обнаженной грудью плечистый юноша в матросском бушлате. Моряк. И откуда он взялся здесь, в сухопутных краях? Анатолий шепотом спросил:
— Не знаете, куда нас ведут?
— Дорога у них одна — в лагерь для военнопленных. Не так далеко — в Хорол. Я там буду второй раз…
На улице люди останавливались, смотрели на колонну, женщины вытирали уголками платков глаза, дети старались передать махорку или подбросить кусок хлеба.
«Ну вот, — думал Анатолий, — теперь и я пленный, как и те, для которых вместе с ребятами раскладывал по дороге яблоки и огурцы, катил с пригорка тыквы… И никто теперь не скажет матери, куда девался, никто не махнет рукой на прощание…»
И ему стало жаль себя… Вот бросят за проволоку, там он и погибнет. Не успел ни разу выстрелить во врага, не сходил в атаку, не завоевал права называться бойцом… Какая бессмыслица! Нет, мириться нельзя. Надо хорошо осмотреться, приглядеться к страже и, как только стемнеет, сразу скрыться в бурьяне…
На перекрестке улиц стояла группа девушек. Вдруг Анатолий увидел черноглазую киевлянку Люсю. Она держала в руке кошелку и пристально смотрела на него. Затем быстро подошла к колонне, но стража заметила.
— Передай матери, я в Хороле, в лагере!.. — крикнул ей Анатолий и сразу почувствовал, как что-то горячо обожгло спину.
Оглянулся. Скуластый полицай заносил нагайку над головой другого пленного.
— Подтянись! Разговаривать запрещено, за нарушение приказа — расстрел!
Сбили строй в кучу, не отходили ни на шаг — боялись потерять хоть одного пленного.
Только к вечеру их пригнали к воротам лагеря. Часовые с голубыми повязками на рукавах принимали прибывших. Впереди всех стоял одутловатый немец и держал в руке банку с краской и малярную кисть. Он внимательно осматривал каждого и ставил клеймо на спине. Анатолий видел, как вытаращил гитлеровец глаза на моряка и, мазанув его краской по спине, крикнул:
— Большевик! Матрос!..
Анатолий пробрался к майору и, взяв его за руку, сказал:
— Здесь и затеряться легко, а с вами мне будет веселее.
