— С вашей стороны очень любезно, Андрей Григорьевич, что вы навестили меня.
Андрей взглянул ей в лицо и почувствовал, что его неловкость исчезла.
Ему показалось, что он уже давно знаком с этой девушкой со смелыми глазами и милой застенчивой улыбкой.
— Я приехал к вам, Зинаида Дмитриевна, по просьбе Наталки. Вы хотели меня видеть?
— Очень. Я так много о вас слышала.
— От кого?
— От Наталки и от станичников. Ведь вас знают даже ребятишки.
— Я вам не помешал?
— Нисколько. Мне немного нездоровится, лежать надоело, читать тоже.
— У вас целая библиотека.
— Вы любите книги?
— Читать–то я люблю, да мало приходилось…
— Заходите ко мне, я вам буду давать книги.
— Спасибо.
— Что вас интересует?
— Выберите сами, Зинаида Дмитриевна, я ведь почти ничего не читал.
— Вы не притворяйтесь таким неуком, Андрей Григорьевич, я слышала вашу речь на площади. Замечательная речь!
Андрей посмотрел на нее недоверчиво: он не знал, шутит она или говорит серьезно.
— Какая уж там речь… — он стал рассматривать корешки книг на этажерке.
— Я вам дам пока «Войну и мир» Толстого, хорошо?
— Я читал, Зинаида Дмитриевна, когда курсантом был, «Войну и мир», «Анну Каренину» и «Воскресение».
— А говорите — ничего не читали. Ну, тогда я дам вам «Тараса Бульбу».
— Тоже читал. Очень понравилось. Дайте мне, если есть у вас, «Мертвые души» — начал читать, да не кончил, досрочный выпуск помешал…
— А Пушкина и Лермонтова читали?
— Читал… В лазарете, в Орле… врач один давал. Люблю читать, когда время есть, а вот писать почти не умею: что ни слово, то и ошибка.
— Хотите, я вам помогу? Я с Наталкой занимаюсь и с вами буду.
— Наталка учится?
— О, она у меня прилежная. Книги запоем читает.
— Вот она какая, а мне не сознается. То–то она меня все к вам отсылает.
— Это я ее просила прислать. У меня к вам один вопрос есть.
— Говорите.
— Скажите, Андрей Григорьевич, вы Сухенко хорошо знаете? Он как–то мне говорил, что вы с ним друзья.
— Волки в степи с ним друзья, а не я, — вырвалось горячо у Андрея. Зинаида Дмитриевна вздрогнула и побледнела.
— За что, за что вы его так?..
Андрей увидел слезы на ее глазах,
— Простите, Зинаида Дмитриевна, за грубость. Вы его… вы дружите с ним?..
— Может быть. Вы что–то плохое про него знаете, да?
— Почти ничего.
Андрею стало жаль учительницу. Он не выдержал ее молящего взора и встал. «Надо же было ей с таким негодяем встретиться!» — подумал Андрей. Он не знал, что ему теперь делать, и стоял перед учительницей молча и смущенно.
— Простите, Зинаида Дмитриевна, но я не знал, что вы его друг, иначе я не сказал бы вам этого. Рассказать же больше я не могу… да и нечего.
Она тоже встала.
— Вот видите, вы сами говорите что нечего. Вы его,
очевидно, не любите потому, что он был офицером?
— Может быть… Прощайте.
Андрей протянул учительнице руку. Она грустно улыбнулась.
— До свидания. Пришел, расстроил и уходит… Заходите, будем заниматься.
Андрей вышел на улицу и вытер рукавом черкески лоб.
— Фу, как в баке побывал!..
Он вспомнил, что не взял книгу, но лишь махнул рукой и, сев в тачанку, поехал в ревком.
2
В ревкоме Андрея ожидал фельдъегерь из Ейска с секретным пакетом.
Андрей принял пакет, сел к столу и стал читать. По мере чтения лицо его все больше бледнело, а под левым глазом судорожно забилась синяя жилка. Дочитав бумагу до конца и перечитав внимательно вновь, он с отвращением отшвырнул от себя. Потом бросился к телефону.
— Гарнизон! Да, да, дайте гарнизон! Позовите сейчас же Хмеля. Это ты, Семен? Немедленно приходи в ревком. Скорей! Сейчас же!..
Через несколько минут в кабинет вбежал Хмель. Позади него встали четверо казаков с винтовками. С улицы и со стороны двора доносились стук копыт и звуки отрывистой команды.
Хмель бросился к Андрею.
— В чем дело? Что с тобой? Я думал, что у тебя Сухенко, случилось что–нибудь… Я дежурную сотню в ружье поднял… Фу… и напугал же ты меня!
Хмель движением руки отпустил бойцов. Потом подошел к Андрею.
— Э-э, брат, да на тебе лица нет!
Андрей взял со стола полученную бумагу и протянул ее Хмелю.
— Читай.
Хмель читал медленно, шевеля губами. Время от времени он вздыхал и ругался. Дочитав до конца, повернулся к Андрею и хриплым голосом, но внешне спокойно проговорил:
— Стало быть, меня обвиняют в бандитизме, а тебя — в формировании банд, — под видом гарнизона, — и в сочувствии генералу Врангелю. А цена нам, выходит, одна… обоих к стенке… Не иначе, как этот Сухенко зробил?
— Сухенко или кто другой, а ехать надо.
— Обоим?
— Нет, один поеду.
— Почему — один? Ведь мы оба сняты с работы и
отзываемся в Ейск. Мне приказано сдать дела начальнику сухенковской конвойной сотни, а тебе — просто явиться в Ейск. А там нас, наверно, арестуют.
— Ну, знаешь, я не Ейском на работу прислан. Примешь от меня ревком и смотри… дел без меня никому не сдавай, слышишь?
— Слышу.
— Собрание коммунистов проведешь сам. Роту организуйте немедленно. После собрания собери бюро ячейки и объясни там все. Если я через двое суток не вернусь, шли верного человека в Ростов с письмом к председателю Бюро ЦК… Письмо я сейчас напишу, — Андрей подошел к столу и, наклонившись, начал писать.
— Гарнизон держи в боевой готовности. Расследование по делу об убийстве хорунжего закончил?
— Почти.
— Кто убил?
— Свои, сухенковские… И, полагать надо, — по приказанию Сухенко. Или хорунжий слишком много знал и был опасен, или для провокации его кокнули, чтобы свалить дело на наших ребят.
— Сообщи об этом немедленно Ростовской Ч К. Материал пошли с комвзвода Кравцовым. Дай ему для охраны несколько хлопцев.
Андрей кончил писать.
— Запечатаешь письмо сам. Ну, прощай… Будь осторожен! За Сухенко следи в оба. Если возвратится комиссар бригады, расскажешь ему все и поступишь в его распоряжение.
— А если Сухенко вздумает разоружить гарнизон?
— С боем отступай по направлению Кущевки.
3
Тщедушный, с рассыпанными по всему лицу веснушками парень с отчаянием отложил в сторону ручку.
— Я же вам говорю, что председателя сегодня не будет. Понимаете, не будет! А ты, сосунок, не горячись. Я ведь тебя спрашиваю, где мне его найти. Дело у меня такое, что ждать нельзя.
Андрей снял бурку и бросил ее на стол. Парень хотел обидеться, но, взглянув еще раз на Андрея, заметил орден Красного Знамени, приколотый выше чеканных газырей, и кривую вызолоченную саблю. Он резко изменил тон.
— Да вы кто будете?
— Комбриг Семенной.
— Простите. Я сейчас доложу… — Он вскочил со стула и скрылся за дверью кабинета.
— Председатель просит к себе.
Андрей быстро прошел в кабинет.
За огромным столом, заваленным бумагами, сидела немолодая женщина со стриженными черными волосами. Она, не дав ему произнести ни слова, укоризненно проговорила:
— Ай–я–яй, товарищ Семенной! Сколько времени уже работаешь и ни разу не заглянул ко мне. Разве так можно?..
Андрей подошел к столу и положил полученную им из Ейска бумагу.
— Ты подписала?
— Я должна была подписать этот приказ.
— Даже должна?
— Да. Сядь, Семенной. Ты пойми, что собранные тобой сотни почти поголовно состоят из вчерашних бандитов. И это в то время, когда мы стоим перед выступлением Врангеля… Твои сотни надо немедленно разоружить. Потом… этот твой Хмель, ведь он, разъезжая по хуторам, грабил казаков…
— Довольно! Мне теперь все понятно… Ты это дело сама расследовала?
— У меня есть данные, им нельзя не верить.
— Письма куркулей, в которых они жалуются на «бандита» Хмеля?
— Хотя бы и так.
— А ты интересовалась, почему Сухенко не выполняет приказа командующего о выступлении на фронт?
— Потому, что дожидается отмены этого приказа. Я сама послала письмо в Ростов с просьбой хотя бы временно задержать бригаду на Кубани… Уж не на твои ли банды прикажешь рассчитывать?
— Значит, гарнизон разоружить, Хмеля — к стенке, а меня снять с работы и отдать под суд?
— Совершенно верно. Только тебя мы пощадим. Ты будешь направлен в другую станицу военным комиссаром.
— Никуда ты меня не переведешь, а Хмеля я вам не отдам — ни тебе, ни Сухенко.
— Как это понимать?
— Очень просто. Я ведь не только председатель ревкома, а и председатель комиссии по борьбе с бандитизмом и прислан на работу не Ейском, а по решению Юго — Восточного бюро ЦК партии. Гарнизон я разоружать не позволю и сегодня же выезжаю с докладом в Ростов. У меня есть данные считать твоего Сухенко изменником и требовать немедленного его ареста.
