— А насчет земли как?
— Да земли в юрте больше на душу приходится, чем раньше, при Миколе–то.
— Иногородним–то наравне с казаками дали, а видишь — всем хватило.
— Да за землю разговоров нема, а вот новый слух
прошел… будто кто будет хлеб сеять, все равно заберут… Земля, мол, ваша, а хлеб наш… Ну, и сам бачишь: степь за станицей — волчья радость, к осени бурьяны в рост человека повырастают.
— Да… После таких разговоров одна дорога — в плавни… Читать не забыл?
Остап Капуста обиженно взглянул на Андрея.
— Сдается мне, Андрей Григорьевич, что колись сам
тебя грамоте учил…
— Ладно, не для обиды спросил. На, прочти, — и Андрей передал Капусте листовку, — тут и про вас, и про хлеб, и казачество сказано.
Капуста бережно, обеими руками взял листок и, отдалив его от глаз, стал читать.
Андрей отошел к окну. Прошло минут десять. Обернувшись, Андрей увидел, что Капуста в одной руке держит листовку, а другой утирает глаза.
— Ну?
— Да!.. Сурово, Андрей Григорьевич, написано… но
справедливо.
— Только так и могут писать и говорить большевики. Мы не обманываем, не виляем, мы с народом говорим начистоту. Нам нечего от него скрывать и нечего от него прятаться.
Андрей подошел к Капусте и сел напротив.
— Дядя Остап, надо, чтобы эти листовки прочитали
там… в плавнях. Десятка листовок тебе хватит?
— Маловато.
— Ладно, дам больше. Кто повезет?
— Сына пошлю старшего…
— Скажи ему, что в следующее воскресенье сам буду в Каневской и соберу на площади митинг, чтобы все, кто захочет, без боязни на митинг тот пришли.
— Не пустит их полковник, а тайком боязно: узнает,
перевстренет в степи с конной сотней, всех повырубает.
— Не перевстренет, я туда отряд вышлю с пулеметными тачанками… Ты свою сотню к этому времени закончишь формировать?
— Надо бы…
— Ну вот, ты и поедешь.
— Я?!
— Ну да, ты. Кстати, у тебя с полковником Гринем кое–какой разговор есть…
Капуста тяжело вздохнул:
— Племянницу он мою понасильничал, а отца ее — брательника моего зарубал.
— Это за что же?
— Из отряда ушел.
— Да? Так, значит, собирай к тому времени сотню, поедешь с моим конвоем. Тачанки дам.
5
Андрей сквозь сон слышал собачий лай, чей–то голос. Он даже пытался понять, о чем говорят, но не мог. Кто–то заглянул к нему в комнату и звонко рассмеялся. «Наталка!» — узнал Андрей и открыл глаза. Было уже совсем светло. За окнами бушевал сильный ветер. Он гнул деревья, обивал завязь в садах и подымал тучи пыли на улицах.
Андрей вскочил и стал поспешно одеваться. Войдя в кухню, увидел там Бабича и Семена Хмеля. Оба сидели за столом перед большой миской с варениками.
— Садись, Андрей, пока горячие.
— Здорово, хлопцы, сейчас… Умоюсь. Доброе утро, Наталка.
Андрей ушел во двор. Когда он опять появился в кухне, Хмель, захватив на вилку сразу три вареника, говорил Бабичу:
— За ужином у них было совещание, на котором они разругались.
Андрей подсел к столу и взял поданную ему Наталкой вилку.
— Вот что, Семен, сегодня же ты, как начальник гарнизона и военком станицы, вызови Сухенко к себе и предложи ему, чтобы он в двухдневный срок выбрался отсюда вместе со своим Запорожским полком. Такое же предложение сделает ему и начальник гарнизона в Каневской. Будешь с ним говорить, скажешь, между прочим, что получили сообщение о подходе Уральской бригады. Да приведи сотни в боевую готовность! Сегодня вечером собираем всех коммунистов. Надо сформировать коммунистическую роту.
Хмель одобрительно кивнул головой.
— Хай Абрам формирует, я ему пулемет и патронов дам. Винтовки у нас есть.
Бабич посмотрел в окно, поежился, как от холода, и с надеждой посмотрел на Андрея. Какой ветер поднялся!.. Всех командиров поразгонял… и верно, с севера — бо холодный, а тут лихорадка клятая, аж губы покорежились…
Хмель, догадавшись, куда клонит Бабич, положил вилку.
— Так чего ж молчал? Давно бы сказал, ежели знобит. — Он потянулся к окну и взял флягу. Андрей усмехнулся.
— Вас обоих, должно, лихорадка трусит, ежели за стол без горилки не садитесь. Лечитесь, грец с вами, видно, уж вас не отучишь.
Лица Бабича и Хмеля сразу прояснились.
— Мы только по чарке, Андрей Григорьевич. Тебе налить?
— Нет уж, мы с Наталкой лучше молока выпьем. Верно, Наталка?
— Верно, дядя Андрей.
Наталка уселась рядом с ним и налила ему и себе по чашке молока из большого глиняного кувшина.
«Красивая дивчина! — подумал Андрей, незаметно посматривая на Наталку. — В глаза глянешь, — голова кружится».
Во двор въехало двое всадников. Наталка выбежала на крыльцо и прикрикнула на собаку.
— Глядите–ка, хлопцы, сам комбриг пожаловал, — сказал Андрей. Он и Хмель переглянулись. А Сухенко уже вошел быстро в кухню. Не поздоровавшись, сел на Наталкин табурет, молча налил себе стопку, выпил залпом, взял рукой из миски вареник и пробормотал:
— Ночью одного командира моего застрелили… Бывшего хорунжего Грицая…
Бабич свистнул.
— Было за что?
— Значит, для кого–то было, — ответил угрюмо Сухенко и взглянул на Андрея.
— Ты кого подозреваешь?
— Твоих гарнизонцев. Должен тебе заявить, Андрей,
что твой начальник гарнизона натравливает своих казаков на моих командиров. Я не удивлюсь, если в эту ночь еще несколько командиров перестреляют.
Хмель крикнул:
— Брехня!
— Молчи! — бросил на него сердитый взгляд Андрей. Сухенко полез в карман и, достав лист бумаги, сложенный вчетверо, подал Андрею.
— Вот официальное заявление. Требую немедленного расследования. Копию послал в отдел.
Андрей взял заявление, пробежал его глазами. Вынув карандаш, написал что–то на углу, потом передал бумагу Хмелю.
— На, Семен. Сегодня же произведи самое тщательное расследование и найди убийц. Аресты можешь сделать как в своем гарнизоне, так и в бригаде.
У Сухенко дернулась верхняя губа.
— Я не позволю производить аресты в моей бригаде!
— Тогда мы вряд ли сможем найти убийц. Запомни: если расследованием будет установлена виновность некоторых твоих командиров, я арестую их и отправлю в Ростовскую ЧК.
— А, ты так?!
— Не грози, Сухенко. Ты ведь меня не первый день знаешь.
— Ты тоже не грози, Семенной. С огнем шутишь!
Хмель запальчиво бросил:
— Мало тебе под Новороссийском бока помяли, еще хочешь? И… вот что, Сухенко, получил приказ, выполняй: чтоб в два дня очистил район от своего полка.
— Что, мешаю тебе грабить хуторян?!
Все встали, Сухенко с перекошенным от злобы лицом схватился было за рукоятку маузера, но овладел собой и быстро вышел из кухни, хлопнув дверью. Хмель бросился к полевому телефону, проведенному от гарнизона, но Андрей крикнул:
— Не дури, Семен!
— Вот собака! — удивленно протянул Бабич, кивнув на дверь.
— Не собака, хлопцы, а волк! — поправил Андрей.
1
Днем вместе с ветром налетела гроза. Прошумела в листве ураганом капель, смыла дорожную пыль, с грохотом и огненными вспышками умчалась к морю. Ветер стих. Выглянуло солнце. Низко над землею помчались стрижи, а в синеве неба огромною дугою расцветилась радуга.
Андрей, только что отпустивший начальника продотряда, посмотрел на часы. Было четверть пятого. В шесть — собрание всех коммунистов станицы. «Надо пообедать», — подумал Андрей, но вспомнил, что обещал Наталке заехать сегодня к учительнице. Он позвонил и приказал подать тачанку.
Зинаида Дмитриевна, единственная преподавательница двухклассной школы, построенной во время войны для детей иногородних, жила в небольшой комнатке при школе — одноэтажном кирпичном здании с большим садом.
Молодая, худощавая, с подвижным лицом и вьющимися светло–каштановыми волосами, она была бы красивой, если б не нижняя, немного тяжелая челюсть. Большие серые глаза Зинаиды Дмитриевны смотрели на людей смело и вызывающе, если с ней спорили или ссорились. Но когда ее за что–нибудь хвалили, серые глаза смотрели растерянно, а на губах появлялась детски застенчивая улыбка.
В ее комнате, обставленной скромно и скупо, очень много места занимали книги. Они загромождали этажерки, лежали на полках, установленных в стенной нише, и на подоконниках двух окон.
Андрей с минуту осматривался и лишь после вторичного приглашения хозяйки сел на стул. Зинаида Дмитриевна, видя, что гость не знает, с чего начать разговор, заговорила первая.
— С вашей стороны очень любезно, Андрей Григорьевич, что вы навестили меня.
Андрей взглянул ей в лицо и почувствовал, что его неловкость исчезла.
