— Борь, — спросила она однажды, наблюдая за тем, как брат переобувался. — Борь, война будет?
Борька целую вечность зашнуровывал ботинки, наконец высказался:
— Столкнулись два класса: лоб в лоб. Не разойтись без драки.
Господи, и Борька! И он о том же. Но почему, почему нельзя обойтись без драки? Человеку все дано, чтобы договориться. Сядьте за круглым столом. Вы хотите мирового рынка, господа? А мы считаем…
Дина начинала доказывать господам капиталистам, что она считает, и получалось: договориться невозможно.
Родители слали требовательные письма: только Дина окончит школу, чтобы ехала к ним. А ей не хотелось уезжать. Она любила свой город, жаркий и пыльный летом, с неустойчивой зимой, с красавицей осенью, с головокружительным запахом акаций по весне. К тому же здесь имелся пединститут, а в строительном городке, куда не так давно перевели отца, пединститута не было. Но если война… Не лучше ли отцу и матери возвратиться?
— Бабунь, вдруг война? Как тогда ты? Отец с матерью? Мы с Борькой?
— Как все, так и мы, — ответила бабушка.
И Дина успокаивалась. Но после очередной Шуркиной информации страх опять сжимал сердце, становилось душно, как перед грозой.
3В воскресенье Дине и Ляльке предстояло идти к родителям Михаила Бугаева. Удовольствие! Иди, докладывай почтенным гражданам, что сын у них — балбес. Дина хотела отказаться, но Лялька не попросила, а приказала: «Ты пойдешь». Идти? В таком случае, Лялечка, изволь выслушать лекцию на тему: как вести себя у Бугаевых. Не перебивать друг друга — раз, не распыляться по пустякам — два. О главном — дерзостях Михаила и его лени — сказать обстоятельно. Лялька молча слушала, размахивая, как всегда, в знак протеста руками. Дина сделала вид, что ей непонятен Лялькин протест.
Неожиданно Лялька огорошила вопросом:
— Какой, по-твоему, Мишка?
— Бугаев, что ли? Никогда о нем не думала. Отсидит положенные пять-шесть уроков, и айда. Смылся!
— А почему он смывается? Почему ни с кем не дружит?
— Спроси у него.
— Я у тебя спрашиваю.
— Да что я — совесть Бугаева?
Лялька недобро взглянула на Дину:
— Произносим красивые слова, а как доходит до дела…
— Какого дела?
Лялька промолчала. Дина подумала, что даже подругу неудобно расспрашивать, если она молчит.
— Шурка больно злой гоняет, — осторожно прощупывая почву, сказала она. — Вы поссорились?
— Скучно мне с ним.
— Скучно с Шуркой? Новость!
— Всегда одинаков. — В тоне Ляльки звучала неприязнь. — Я заранее знаю, что он скажет, о ком что подумает. Ошибки совершают другие, он — нет. Длинный ноготь отрастил на мизинце. «Обрежь, говорю, противно». — «Лялечка, у меня ничего не может быть противным». Самовлюбленный полуаристократ-полушут.
Вот это да! В прошлом году, бывало, скажешь что плохое о Бурцеве, Лялька просит: «Не надо, Дина. Ты его не знаешь». И вдруг — верь не верь — такая тирада.
— Верзила! — сказала Дина, не найдя ничего определенней, чтобы охарактеризовать Бугаева.
Лялька непонятно улыбнулась.
Отец Михаила при их появлении поднялся с кушетки и, не ответив на вежливое «здравствуйте», молча уставился на непрошеных гостей. Мать отложила штопку, огорченно вздохнула:
— Миши нету.
— Мы не к нему. Мы к вам, — храбро начала Лялька. — Видите ли, — Ляльку явно смущало, что ей не предлагают сесть, — ведет себя Миша несерьезно. Вы в школе не бываете и вам неизвестно…
Мишин отец дважды хлопнул себя по уху, словно выбивал из него вошедшую при купании воду, шумно чихнул. Мать пожелала ему здоровья и опять принялась за штопку.
— Разрешите сесть? — с вызовом спросила Дина.
Мать Михаила бросила быстрый взгляд на мужа, произнесла нараспев:
— Хороши хозяева. Садитесь. Вас что, учительница послала?
— Класс послал. Класс, возмущенный Мишей. Вам неинтересно знать, как ведет себя сын?
Лялька смягчила свой резкий вопрос улыбкой.
— Почему? Да так ли уж плох он, чтоб целый класс возмутился?
— Да.
Теперь Дина приказала Ляльке: «Помолчи». И заговорила. Она не жаловалась на Михаила. Она обвиняла. Обвиняла их — отца и мать. Разве они не знали, что Миша по физике отхватил подряд два «неуда»? Что его излюбленные словечки — «свинья», «псих»? Что для него нет авторитетов? Уважаемых людей? Недавно Ирочке сказал: «Отстаньте. Надоели».
— Что за Ирочка? — соизволил подать голос отец Михаила.
— Ирочка — наш классный руководитель, преподавательница языка и литературы Ирина Михайловна Володина.
Реакция оказалась неожиданной. Отец Бугаева расхохотался. От смеха на глазах его выступили слезы, он вытер их рукавом рубахи.
— Отстаньте, сказал? Вот оклохома! Назаровна, — обратился он к жене, — слыхала? Сынок-то наш…
Мать Михаила не успела ответить. В дверях стоял «оклохома». Михаил был в шерстяном свитере, в огромных сапогах, на затылке болталась кургузая фуражечка. В руках он держал удочку и корзину с рыбой.
С легкостью девочки поднялась мать Бугаева, засуетилась, забегала. Она поглядывала на Мишу, опасаясь, не отчитает ли он ее за ненужное гостеприимство? Отец, увидев сына, что-то буркнул, пересел с кушетки к столу. Михаил принялся стаскивать сапоги.
Дина посмотрела на Ляльку. Вот положение! Как повести себя? Им откровенно дают понять: «Зачем пожаловали? Убирайтесь…» Хороша семейка!
А тут, как на грех, погас свет. Назаровна заохала:
— Господи, опять пробки. Сызнова просить у Лопуховых? Не дадут.
В темноте раздался спокойный Лялькин голос:
— Клавдия Назаровна, у вас есть кусок шнура? Любой. Дайте мне. И нож, пожалуйста. Теперь посветите.
«Откуда она знает, как зовут мать Бугаева?» — удивилась Дина.
Лялька уверенно оголила поданный Назаровной шнур, отрезала несколько медных проволок, пошла в коридор, где висел счетчик:
— Миша, принеси табуретку.
Бугаев вскочил:
— Уйди, сам сделаю.
— Где тебе?! — в голосе Ляльки звенела насмешка. — У тебя по физике сплошные «неуды».
— Уйди, сказал!
— Очень вежливо. Надеюсь, ты не обзовешь меня психом и не стукнешь? Как-никак, я у тебя в гостях.
Михаил попробовал отнять у Ляльки медные волоски, но она отвела его руку, влезла на поданный отцом Михаила стул, вывернула пробки. Она укладывала на них «жучки» с такой сноровкой, будто делала это каждый день. Вспыхнул свет, и все увидели пламенеющие Лялькины щеки.
Петр Евстафьевич с иронией глянул на сына. Они были как капля воды — отец и Михаил. Одинаковые носы с горбинкой, серо-черные, точно не промытые, волосы, огромный рост, длинные руки. И грубость, надо полагать, отец щедро передал сыну. Поди знай, с кого первого спрашивать? А Назаровна суетилась, стараясь сгладить неловкость, просила девочек повременить с полчасика, пока поспеет ушица, обещала напоить добрым кофейком.
Петр Евстафьевич прервал излияния жены:
— Погоди угощать. Так чем, говорите, прославился Мишка? «Неудами» по физике? Сквернословием? — Он буквально вонзал тяжелый взгляд в сына. — Выкладывайте дальше.
— Мы все выложили, — сказала Лялька. — Ты, Миша, не обижайся: десятый класс — выпускной. До конца года осталась кроха времени. Что же касается Ирины Михайловны… — Лялька помедлила. — Ты, конечно, обидел ее, Миша. Непременно извинись перед ней. — Лялька подошла к Бугаеву: — Извинишься?
— После дождичка в четверг, — отрезал Бугаев.
— Мишка! — крикнул отец. — Я вот сейчас съезжу тебе.
— В том месяце у Ирины Михайловны умер муж. Мы всем классом ходили к ней. Ты не пошел. Почему?
Восклицание Бугаева «Да ты что!» не оставляло сомнения: он не знал! Он ничего не знал о своей школе, он приходил, чтобы отсидеть положенные часы, и исчезнуть. Он был инородным телом, в любую минуту готовым оторваться от класса.
— Оклохома несчастная! — в сердцах бросил отец.
— Понял, Миша, почему тебе надо извиниться? — Лялька не дождалась ответа. — Между прочим, «неуды» по физике с твоей головой ликвидировать — пара пустяков. Хочешь, я помогу тебе?
— Без тебя справлюсь.
— Как с пробками, — съязвил отец.
— И справился бы. Нечего ей было лезть.
— Чего ж ты к Лопуховым прошлый раз бегал? Да по сей день не купил людям пробок. Я, кажется, велел.
— «Велел, велел…» — огрызнулся Миша. — А денег дал?
— Молчать! — Шея Петра Евстафьевича побагровела. — Много тебе мать воли дала.
Назаровна, чистившая рыбу, пояснила:
— Не я, рыбалка всему виною. Вы его спросите, что он делает каждое воскресенье? С удочкой над прорубью просиживает. Ни кино ему, ни книжка не нужны. Прямо больной на это дело.
— Теперь он у меня увидит рыбалку!
Отец и сын непримиримо поглядели друг на друга. Нож в руках Назаровны замер. И опять Дину поразил необычный Лялькин голос:
