— Не хочу, — ответил Виктор, — да и смысла нет.
— Ну почему сразу нет?
Виктор промолчал. Он молчал довольно долго, потом потянулся за папиросами. В пустом желудке плескалась водка, но настроения отнюдь не улучшала, табачный дым щекотал горло, а в голове была каша.
— Мы победим, — наконец сказал он, — я это знаю. А за то, что после войны будет, я тебе скажу! Жопа будет. Вкалывать придется, до кровавого пота. Долго и нудно. Пока пуп не порвется.
— Почему это жопа? Война ведь закончится.
— Сашка, — озлился Виктор.— Ты же политработник, думать обучен. Ты совсем слепой или дальше газет у тебя глаза не видят, а в голове лозунги?
— Причем тут лозунги, — обиделся Литвинов, — ты по делу говори.
— Да ты посмотри вокруг, что ты видишь? Ты деревни, через которые немцы прошли, видел? В Ростове был? Да полстраны в руинах лежит. Все что не сожжено – взорвано.
— Построим заново, — убежденно ответил Литвинов, — будет лучше прежнего.
— Да кто строить будет? — взорвался Виктор, — ты голову включи, ты глаза открой! Вот тут, — он показал рукой на поле. — Вот тут люди должны жить, а их нет и взять неоткуда. Как ты не поймешь-то! Да война эта всех мужиков выбьет. Народ надорвется.
— Не говори ерунды, — мрачно ухмыльнулся Сашка.
Виктор пожевал губами, посмотрел вдаль. В небе, высматривая добычу, парил орел, ветер шелестел травами, все было как обычно. Можно было рассказывать Литвинову про будущее, можно и не рассказывать. В этой степи от этого ничего бы не изменилось.
— Я когда через линию фронта выходил, — медленно сказал он, — там целое поле бушлатами выстлано было. Наши морпехи наступали. Потом узнавал, ширина того наступления была километров тридцать и везде была такая картина. Где-то чуть меньше, где-то больше. А наши июльские бои? Слышал, что две дивизии в окружение попали? Говорят, от одного полка пятьдесят человек вернулось. Про Ржев слышал? А про Ленинград? Сколько там от голода умерло? Про армию Власова тебе, как комиссару не доводили? И ведь его армия далеко не первой в этом месте наступала. А что в начале войны творилось? Да ты ведь сам это видел…
— Может ты и прав, — потемнел Литвинов, — но это не повод опускать руки. Мы победим, мы обязательно победим.
— Победим, — эхом отозвался Виктор, — а после вот все это, — он обвел рукой степь, — нужно будет заселять. Заново земли распахивать, порушенное восстанавливать. Только вот работать, считай некому будет. Ты видел, как бабы в колхозах на себе пашут, чтобы хлеб фронту дать?
— Тяжело сейчас, — кивнул Литвинов, — и будет непросто. Но мы после войны все восстановим. И будут здесь цвести сады, и пшеница в полях колоситься. А ты, Витя, в людей не веришь. Зачем ты в партию-то заявление подал. С такими мыслями, так лучше сразу в гроб.
Виктор долго молчал.
— Надоело все, — буркнул он, наконец. — Тебе легче, ты в светлое будущее веришь. А я… — он надолго замолчал.
На дороге появилось пыльное облако, послышался топот сапог, и показалась воинская колонна. Видимо обитатели близ расположенного лагеря возвращались с учений: все красноармейцы были с оружием и в походной амуниции. Саблин с Литвиновым молча наблюдали за ползущей в каком-то десятке метров человеческой гусеницей. Бойцов было много, они шли и шли, равнодушно поглядывая на Саблина с Литвиновым. Виктор начал закипать.
— Хоть бы одна б…ь, — закричал он, — могилу поправила. Каждый день тут ходите.
Красноармейцы удивленно на него косились, но ничего не отвечали. Колонна невозмутимо пылила мимо.
— Вы так же лежать будете, — добавил он в неуемном бешенстве, — по воронкам, б…ь.
Колонна прошла, а Виктора все еще трясло.
— Всем все похрен, — хрипел он Литвинову, — никому дела нет. Ведь у самой дороги, не могли не видеть. Одного бойца послать, чтобы поправил, тут работы на пару часов. Не доходит сейчас, все некогда! Потом удивляться начнем, когда внуки станут орденами торговать…
— Что? — удивленно заморгал Сашка. — Какими орденами?
— Советскими, — Виктор понял, что наговорил лишнего, но остановится не смог, — боевыми.
— Ты ерунды не говори, — убежденно ответил Литвинов, — невозможно такое. А вот с могилами безобразие, конечно. Надо рапорт написать, показать все…
— Херня это все, — Виктор обреченно махнул рукой, — рапорты, срапорты, ордена… бесполезная херня.
— С тобой все в порядке? — Сашка выглядел ошарашенным. — Что-то из тебя прямо злоба прет. Может, к Синицыну сходишь?
— Полетели домой, — Виктор тяжело поднялся. — Ты не обращай внимания, это у меня пройдет. Устал сильно. Отлежусь, отосплюсь и пройдет.
Литвинов недоверчиво покачал головой и принялся собирать инструменты. К этому разговору они больше не возвращались.
Солнце уже заходило. Землю окутал легкий туман, от воды потянуло запахом болота, налетела орда комаров. Но все это не стоило внимания. Виктор сидел на поваленном дереве, на берегу мутноватой речушки и задумчиво ковырял прутком мокрую глину. В голове роились предположения, возникали гипотезы, строились логические цепочки – он, который уже раз, размышлял о том, кто и зачем запихал его в эту мясорубку. Над этим Виктор мог сидеть часами. Иногда казалось, что еще немного и решение будет найдено и все станет простым и понятным. Вот только время шло, а ответы не находились: он до сих пор знал о случившемся не больше, чем в тот ноябрьский день сорок первого года, в день попадания.
В самом деле, зачем кому-то понадобилось вытаскивать, далеко не выдающегося представителя человечества из его времени и засовывать в пекло самой кровопролитной войны? В чем смысл этого эксперимента, где пряником была его удача, а кнутом его увечья и гибель, ставших близкими ему, людей? Зачем его тащат по этому лабиринту, как щенка наказывая, за его ошибки и награждая за неясные пока достижения? Виктор уже сбился со счета, вспоминая ситуации, когда он должен был погибнуть практически со стопроцентной вероятностью, но его каждый раз вытаскивали, наказывали и снова запускали в безжалостную молотилку войны. Может у этого "кто-то" была какая-то цель? Но кто этот "кто"?
Периодически ему приходила мысль, что этот очень и очень могущественный "кто-то", просто смотрит сериал с его участием. Смотрит и смеется, глядя на жалкое барахтанье глупого человечка. Но если это так, то сериал получается весьма странным, потому что на роль Главного Героя Саблин откровенно не тянул. Но если он, Виктор, не главный во всем этом иновременном кино, то кто и зачем?
Также логичным казался и вариант с возложением на Саблина испытания или некоей миссии. Вот только испытание подразумевает собой некую награду по завершению, а ничего кроме как вернуться домой, в будущее, Виктор придумать не мог. И возвращение это воспринималось скорее наказанием. Слишком уж мало в Викторе осталось от себя прошлого, слишком далеким и чужим стало будущее. Единственное, что он научился в прошлом, это водить самолет и убивать людей – занятие в двухтысячных годах не самое популярное.
Также оставалось непонятным, как собственно быть ему в дальнейшем? Барахтаться или дрейфовать по течению. Дрейфовать пока что удавалось более-менее успешно. По крайней мере, он до сих пор жив, заслужил среди летной братии определенный авторитет. Поставленная еще в госпитале цель потихоньку выполняется. Но не надоест ли просмотр скучного сериала таинственному "кто-то"? Может, имеет смысл потрепыхаться? Лягушка жива, пока она барахтается, а жить Виктору хотелось. Нужно было что-то делать, но что?
Единственное, что в нынешнем состоянии радовало, это подаренное ему Небо. Он полюбил его, он полюбил полет, эту прозрачную чистоту, свободу… Вот только в это подаренном Небе хозяйничали чужие самолеты. Так может его и направили сюда, чтобы их стало меньше? Кто бы подсказал, кто бы направил…
Он сидел и бездумно рисовал на песке кружочки с треугольниками и квадратиками, соединял их линиями в различных комбинациях, так и этак. Фигура не выходила. Понимание ситуации не прояснилось ни на йоту. Наконец Виктор затоптал исписанный схемами берег и, ссутулившись медленно побрел в расположение. Хотелось напиться, и он не видел ни одной причины, этому препятствующей…
Новостей было море. Братский штурмовой полк, летчики которого столько раз приходилось прикрывать, наконец получил гвардию. Штурмовики ходили пьяные от радости, а на вечер намечалось что-то поистине грандиозное. Новости были и по их сто двенадцатому полку, но какие, пока никто не знал. Шубин вернулся от начальства злобный: зачем-то наорал на дежурного, поговорив по телефону с дивизией, грохнул трубкой об аппарат так, что треск, должно быть, слышали даже на улице. Полковые сплетники замерли в ожидании…
Обо всем этом Виктор узнал едва ли не последним в полку. Причина была банальна, сложно быть в курсе новостей, находясь под домашним арестом. Вчерашняя пьянка несколько затянулась: распитого в компании Иванова литра оказалось мало, и друзья отправились за добавкой, которую успешно приобрели. В чью светлую голову пришла идея наловить рыбы, Виктор уже не помнил. Процесс лова тоже стерся из памяти, но что-то подсказывало, что не стоило посреди ночи бросать в реку гранаты. И вообще не стоило. Пьяных комэсков скрутили бойцы из патруля расположенного неподалеку автобата и утащили в расположение части, запихав до выяснения в холодную. Утром за героями явился Шубин, вздрючил и засадил под арест. Впрочем, дрючил командир слабенько, гудящая с перепою голова и жуткий сушняк, мучили гораздо сильнее, мешали проникнуться и осознать свою вину. Командир же подозрительно быстро прервал воспитательный процесс в самом разгаре и, посматривая на часы, куда-то умотал.
