— Да, это было в день убийства хорунжего Грицая.
— Мотивы убийства вам известны?
— Он был против восстания и требовал, чтобы бригада пошла на польский фронт. За это Сухенко приказал своему адъютанту застрелить его.
— А расстрел заложников тоже заранее обсуждался?
— За несколько дней до этого. На совещании у священника Кирилла. Заложники были расстреляны по инициативе и приказанию генерала Алгина.
— Откуда вам все это известно?
— Через моего брата — командира конвойной сотни.
— Скажите, кто такой генерал Алгин?
— Он прислан бароном Врангелем с полномочиями командующего повстанческими войсками на Кубани.
— Бригада Сухенко входит в эти войска?
— Да.
— Где работал генерал Алгин по приезде от Врангеля?
— В Староминском ревкоме.
— С кем он там был связан?
— Со своим адъютантом, есаулом Петровым, бывшим тогда начальником гарнизона.
— Вам известно, кто расстрелял заложников?
— Петров.
— То есть, адъютант генерала Алгина?.. Скажите, переход бригады, вернее, ее командного состава, был неискренним?
— Переход на сторону Советской власти был вынужденным и, по словам Сухенко и начальника штаба, временным.
— Довольно. Идите, командир… Ну, что ты теперь скажешь?.. Что ж ты молчишь? Травить Семенного в угоду белогвардейцам — на это ты легко идешь. Этот человек отдал революции всего себя, все, что ему было дорого. Ну, больше мне не о чем с тобой разговаривать. Сегодня на нашем бюро я поставлю вопрос о твоем пребывании в партии.
Дверь отворилась, в кабинет просунулась сияющая физиономия секретаря.
— Товарищ Семенной просит принять его.
— Семенной?! Как нельзя более кстати. Зови скорей! — и председатель, встав из–за стола, пошел навстречу вошедшему в кабинет Андрею.
— Я говорил, что такие, как ты, не пропадают. Как хорошо… — и не договорив, он обнял Андрея. Председатель отдельского ревкома, воспользовавшись удобным случаем, выскользнул из кабинета.
Председатель усадил Семенного в кресло и нажал звонок.
— Товарищ Арон, дай нам что–нибудь закусить… И не пускай ко мне никого… Ну, рассказывай, что случилось.
Андрей вздохнул:
— Дело дрянь. Староминский гарнизон разогнан, частью перебит. О Каневском гарнизоне ничего не знаю.
Зазвонил телефон. Председатель взял трубку.
— Слушаю! А, это ты? Да, да… Он уже нашелся. Сидит у меня в кабинете. Ага… Хорошо, сейчас едем.
Председатель повесил трубку и взглянул на Андрея.
— Справлялись о тебе. Сейчас начинается заседание штаба, просят нас с тобой приехать. Там же комиссар сухенковской бригады. Да, чуть не забыл… Твоего «друга», председателя Ейского ревкома, снимаем с работы… и, вероятно, отберем партбилет.
— Ну, она, пожалуй, больше по глупости накрутила… Глупость для коммуниста непростительна. А если речь идет о бывшей правой эсерке, то и подозрительна. Впрочем, разберемся. Сегодня вечером приходи на бюро, послушаешь.
2
— Вот, Тимка, ты на своего Котенка жаловался, а он, пожалуй, моему Урагану не уступит. С самой Кущевки на рысях идем, а ему хоть бы что!
Тимка ласково похлопал своего любимца по мокрой шее.
— Скоро дома будем, товарищ председатель. Тогда мы им отдых дадим. Первым делом, сена получат, а к вечеру в речке их выкупаю и ячменя толченого задам, страсть любят! Ну, а завтра опять в речку — и овса.
— Мы с тобой, Тимка, овса есть не будем, а вот борща с горьким перцем…
Андрей, не договорив, смолк. Тимка тоже был неразговорчив. Чем ближе они подъезжали к дому, тем тоскливее становилось у него на сердце. От председателя он узнал, что Сухенко отстранен от командования бригадой, привлечен к ответственности и скрывается в плавнях. Тимка чувствовал себя изменником: правда, и отец его, и есаул Гай разрешили ему служить в гарнизоне, но ведь никто не поручал ему помогать председателю ревкома в срыве подготовки восстания, — того восстания, о котором сам он, Тимка, мечтал уже давно и которое вернуло бы ему отца и брата.
Тимка знал, как свирепо расправляются в отрядах с теми, кого заподозрят в сочувствии большевикам. Их раздевают догола, связывают и бросают в топь. Там они, искусанные комарами, медленно тонут в вонючей грязи. А ведь он не только помог председателю добыть коня, но и сопровождал до Кущевки, где ожидал его возвращения, и вот теперь вместе с ним едет назад в Староминскую.
Не по себе было Тимке еще и по другой причине. Дожидаясь в Кущевке возвращения Семенного, он все время толкался на перроне вокзала среди едущих на Западный фронт воинских частей. Из разговоров красноармейцев и ответов на его вопросы Тимка с горечью понял, что слишком слепо верил в победу восстания, что большевики — это не кучка местных комиссаров и командиров, а почти весь народ, и что этот народ, раздавивший целые армии белых генералов, раздавит и повстанческие отряды.
…Темнело. Слева, впереди, показался хутор. Справа тянулась балка, заросшая терновником и камышом. Тимка подозрительно покосился на балку и снял с плеча карабин. Он больше всего боялся теперь встретиться со своими и готов был драться с ними — только бы его не задержали и не отвели в лагерь, где придется держать ответ за помощь Семенному. «Можно, правда, сказать, что вел лошадей на хутор и по дороге встретил председателя… Да только не поверят, собачьи дети».
Когда балка была от них в сотне шагов, из нее вынырнули всадники и галопом направились к ним. Было их с десяток.
«Гаевцы!» — испуганно подумал Тимка. Он до боли стиснул зубы и достал наган. — «Кони заморились, не уйти!» Он посмотрел на Андрея.
— Ваш Ураган посвежее, езжайте, а я их задержу! Но Андрей, тоже заметивший всадников, уже отстегивал с пояса гранату. Неожиданно лицо его осветилось улыбкой:
— Тимка, да то наши!.. Вон и Бабич на сером коне.
Когда гарнизоновцы с радостными возгласами окружили их, Андрей спросил Бабича:
— Вот это и все?..
— Еще есть, товарищ председатель, — на хуторе шестьдесят человек.
— За Хмеля ничего не чули?
— Отбили Хмеля сегодня утром. Капуста со своими хлопцами подследил, когда его, Абрама и еще семь человек на расстрел вели, ну и… выручили.
Андрей облегченно вздохнул и взглянул на Тимку. Тот радостно улыбался. Оба они подумали о Наталке.
— Ну, хлопцы, едем на ваш хутор, а вечером — до дому.
И Андрей коротко рассказал им о снятии Сухенко и его бегстве в плавни.
3
Начальник штаба бригады, грузный пожилой полковник с пышными черными усами, сопел, поворачивался с боку на бок и никак не мог проснуться.
Андрей стоял в стороне и молча наблюдал, как Бабич и Хмель пытаются разбудить полковника. Наконец он не вытерпел, подошел к кровати и резко тряхнул спящего. Начштаба открыл глаза и приподнялся с кровати.
— Что?! Что такое?.. Ах, это вы, товарищ Семенной. Что–нибудь случилось?
— Где Сухенко?
— Не… не знаю. Он уехал еще до получения приказа об его аресте.
— Один?
— Нет, со своей конвойной сотней.
— Вы приняли командование бригадой?
— Да, хотя мне ее никто не сдавал.
Ну, это неважно… Приказ о выступлении получили?
— Да, думаю денька через два выступить.
— Вы выступите завтра утром.
— Но, товарищ Семенной…
— Без «но»! Довольно морочить голову! Или вы выступите, или я арестую весь ваш штаб.
Начштаба постарался изобразить на лице улыбку.
— Зачем так волноваться, товарищ Семенной? Хорошо. Завтра утром бригада выступит. Вы удовлетворены?
Андрей пошел к двери.
— Товарищ Семенной, я надеюсь, вы не сердитесь на меня?
Андрей остановился у порога, ответил гневно:
— Вы разоружили мой гарнизон, вырубили моих бойцов и хотите, чтоб я улыбался и жал вам руку?
— Мы действовали по распоряжению Ейского ревкома.
— А сдача оружия и имущества гарнизона бандитам, а попытка расстрела коммунистов — это тоже приказ ревкома?
Начштаба изменился в лице:
— Я не знал этого. Распоряжался Сухенко.
Но Андрея уже не было в комнате.
Выйдя на улицу, Андрей отослал Хмеля в ревком с приказом выслать патрули на улицы. Потом спросил Бабича:
— У нас саман есть?
— Есть, от конюшен осталось.
— На дом хватит?
— Ну да, еще останется.
— Надо будет Семену новую хату поскорее поставить. Ты зайди в ревком, посоветуемся. Да чтобы Семен ничего пока не знал.
4
Накануне возвращения Семенного в Староминскую Сухенко получил письмо от генерала Алгина:
«Обстоятельства резко изменились. Открытое выступление в данный момент немыслимо в условиях, когда еще не все части красных ушли с Кубани и не выяснен точный срок выступления армии барона Врангеля. Наше преждевременное выступление было бы заранее обречено на провал и могло бы сильно повредить общему плану. С другой стороны, нельзя, конечно, допустить увода бригады с Кубани. Поэтому предлагаю вам спрятать пулеметы, патроны и казну в надежные места. Пулеметные тачанки разбросать по хуторам, а людей частью распустить по домам, частью же, по вашему усмотрению, увести с командным составом в гривенские, бриньковские и челбасские плавни, как ближайшие к месту высадки десанта. Перед уходом разоружайте станичные гарнизоны, расстреливайте беспощадно коммунистов и всех, кого найдете нужным. Если удастся поймать живым Семенного, препроводите его ко мне под сильным конвоем».
