— Просто хочется посмотреть.
— Не боитесь?
— Чего же бояться. Служим-то вместе, на одном корабле. Только разве что нас отделяют переборки…
— Не обижайтесь. Был тут у нас один чудак. Мчался мимо реактора полным ходом. А мы крутимся вокруг него целыми днями, и ничего не случается…
Геннадий посмотрел на его круглое лицо с завидным румянцем и подумал: такую цветущую физиономию не грешно поместить на обложке журнала «Здоровье». Энергетик взял Геннадия за плечо:
— Идемте! Ничего сверхъестественного вы не увидите. Но все же…
Они вошли в отсек, большую часть которого занимал пульт управления атомной энергетической установкой. В самом деле, на первый взгляд ничего особенного, как везде: офицеры за пультом, а перед ними циферблаты, шкалы, кнопки. Но за всем этим будничным, привычным — сложный мир ядерной физики, высшей математики, электроники…
— Прошу сюда!
Энергетик подвел Геннадия к толстому смотровому стеклу, через которое опять-таки ничего особенного нельзя было увидеть. Стенки котла — и все.
— Смотрите, вот это и есть реактор. Увы, процесс распада ядра увидеть невозможно. Поверьте на слово: какие-то ничтожные граммы ядерного горючего унесут нашу махину на край света…
Геннадий поблагодарил и, вспомнив строгое лицо командира корабля, поспешил в кают-компанию.
Пересекли море и приближались к заданному квадрату. До старта осталось несколько часов, и все находившиеся на вахте с сосредоточенным вниманием готовились к тому долгожданному моменту, когда ракета вырвется из недр атомохода и уйдет ввысь.
Таланов и Кормушенко сидели за одним столом, занятые обычным делом: один был поглощен расчетами, другой колдовал над графиками, только ему понятными.
Взгляд на приборы. Записи. Расчеты. Поток цифр. Быстрый и точный анализ. Каждый миг надо знать место корабля, вести счисление, вовремя вносить поправки, призывая на помощь теорию ошибок и теорию вероятностей.
Все шло своим чередом. Геннадий только что снял показания приборов, отложив на графике несколько точек, соединил их разноцветными линиями, бросил карандаш, поудобней уселся в кресле, ожидая, когда надо будет произвести очередные наблюдения. И вдруг прямо перед глазами вспыхнули две сигнальные лампочки. Казалось, они озарили красным светом всю штурманскую рубку. В тот же миг раздался противный голос ревуна. У Геннадия до боли сжало горло. Он выключил ревун. И, посмотрев в полное тревоги лицо Таланова, тихо доложил:
— Прибор вышел из строя.
— Сам вижу, — жестко отозвался Таланов. — Идите узнайте, в чем дело.
Геннадий бросился в гиропост. Голубев и остальные электрики копошились в приборах.
— Товарищ лейтенант, прибор не работает, — виновато доложил Василий.
— Знаю. А что случилось?
Голубев пожал плечами.
— Как минимум — обрыв в цепи, как максимум — авария.
Геннадий открыл первый шкаф, посмотрел: вроде все на месте.
— Ну что, Геннадий Данилович? — нетерпеливо спросил вошедший Таланов.
— Должно быть, сгорел транзистор или полупроводниковый диод в схеме приборов управления.
— Ах ты черт!..
Выждав минуту и немного успокоившись, Таланов передал по громкоговорящей связи в центральный пост:
— Товарищ капитан первого ранга! Вышла из строя система курсоуказания.
Геннадий не слышал, что ответил Доронин, только через несколько минут он сам явился в гиропост, сердитый, побагровевший.
— Что стряслось?
— Центральный прибор не работает.
— По какой причине?
— Так сразу сказать нельзя. Прибор очень сложный, в нем тысячи деталей…
— Как будете выходить из положения?
— Придется проверить все схемы, товарищ командир.
— Действуйте. Иначе надо радировать в штаб флота, просить разрешения отставить стрельбу.
Таланов и Кормушенко стояли руки по швам.
— Постараемся, товарищ командир.
Доронин удалился, а они подошли к шкафам электронного оборудования, похожим на слоеные пироги: несколько рядов деталей, обвитых густой паутиной проводов.
Геннадий смотрел на Таланова вопросительно: с чего начнем? А у того уже созрел план действий.
— Ящики с запасным инструментом, — скомандовал Таланов Голубеву.
И когда ящики стояли у его ног, сказал:
— Давайте попробуем заменить первый усилительный блок.
Ему подали блок. Поставив его, он глянул на стрелки: они по-прежнему были неподвижны.
Кормушенко не отходил от командира ни на шаг. Он беспрерывно смотрел на часы: ему казалось, что время ускорило бег. Невеселые думы роились в голове. Он почему-то чувствовал себя во всем виноватым: чего-то не предусмотрел, чего-то не сделал. Даже страшно подумать, что будет, если по вине штурманской части стрельба сорвется.
Томило ожидание. Хотелось действовать своими руками, тотчас, немедленно.
— Товарищ капитан третьего ранга! Разрешите я попробую.
Таланов охотно уступил место.
По раскрасневшемуся, вспотевшему лицу Геннадия, по двум черточкам, ясно обозначившимся между бровями, можно было понять, что он старается как может, а ничего не выходит… Блоки почему-то не слушаются, не входят в пазы. Геннадий даже не заметил, как прищемил палец левой руки и на схему, лежавшую на палубе у его ног, капнула кровь.
— Спокойнее, Геннадий Данилович, спокойнее, — сказал Таланов.
В эту минуту по трансляции послышался голос вахтенного:
— Капитана третьего ранга Таланова к командиру.
Привычным жестом поправив пилотку, Таланов вошел в центральный пост.
Доронин смотрел вопросительно.
— Ну что, выяснилось?
— Пока не знаем, товарищ командир.
— Как же это могло произойти?
— Накануне выхода в море лейтенант Кормушенко работал с этим прибором и, возможно, допустил какую-то оплошность.
Доронин развел руками.
— Слушайте, вы же опытный штурман. Как же можно перед самой стрельбой? Зачем разрешили затевать какие-то там эксперименты?
— Товарищ командир, лейтенант Кормушенко убеждал меня в больших возможностях нового комплекса, говорил, что мы можем значительно сократить время приготовления корабля к бою. Я, правда, усомнился. Ну, он человек упрямый, не послушался, решил доказать свою правоту. Конечно, надо было этим заниматься в другое время, не перед стрельбой.
— А где вы были? Читали романы?
— Никак нет, тоже готовился.
Доронин сидел в раздумье, постукивая по столу карандашом. Вызвал радиста, продиктовал депешу в штаб флота, предупредив: «Держите наготове. Без моего приказания не передавайте».
— Ладно. Потом разберемся. Идите и принимайте все меры, — сказал он Таланову. — У нас осталось слишком мало времени.
Геннадий Кормушенко стоял над схемой, вглядываясь в хитроумные переплетения ломаных линий, в эту густую сеть условных значков — крестиков, треугольников, квадратов.
Вспомнилось училище, практические занятия в лаборатории, а потом береговой штурманский кабинет. Сколько раз приходилось вот так же искать неисправности, созданные опытными инструкторами. «Там я мог их найти, — подумал он, — неужели здесь это сделать не удастся?»
Вдруг он резко поднялся и открыл шкаф.
Несколько минут стоял в раздумье. Мертвая схема как будто ожила в голове.
— Проверим вот этот узел… Теперь этот… — бормотал он. — Нет, нет, еще раз… С самого начала пройдем всю цепь сигнала. Дай-ка осциллограф, — обратился он к Голубеву, а тот, будто читая мысли лейтенанта, уже протягивал ему один проводник, держа второй на «земле».
Когда он прошел с прибором первый каскад и взялся за второй, к нему полностью вернулась уверенность. Штырьки контрольно-измерительного прибора перемещались от одной детали к другой, пальцы уже не дрожали.
— Так, хорошо… Тут все в порядке… Пошли дальше…
И вдруг — стрелка прибора задрожала и остановилась. Все ясно! Вот она, проклятая неисправность!
— Что бы вы думали? — радостно повернулся он к Голубеву. — Сгорело сопротивление. Только и всего! Давай-ка, Василий, заменим…
Голубев, ловко орудуя отверткой и ключами, поставил новые детали, и в тот момент, когда стрелка пришла в движение и белым светом замигали лампочки, вошел Таланов, остановился, широко открыв глаза:
— Нашли?
— Так точно! Сгорело сопротивление. Теперь полный порядок!
— Какой же вы молодец, Геннадий Данилович. Поздравляю! — Он сжал руку Кормушенко и помчался в центральный пост.
По его возбужденному виду командир обо всем догадался.
— Ну что, нашли?
— Так точно. Сгорело сопротивление. Теперь полный порядок. Штурманский комплекс работает!
— А кто нашел?
Таланов замялся:
— Коллективным умом, товарищ командир…
