Оружие — вот ключевое слово во всем этом словоблудии! Это значит, что федералы вооружают противников диктатора Дудаева, захватившего власть в Чечне.
— Вот, суки! Это же война… — в сердцах Лютый громко хлопнул себя по колену ладонью.
— Ты что-то сказал? — Из спальни в гостиную вышла Ольга. Она только что проснулась, хотя часы показывали полдень. — В два часа поедем на массаж, — объявила она, направляясь в душ.
Олег кивком показал ей, что понял. Дверь за Ольгой захлопнулась, послышался шум льющейся воды.
— Еще четырнадцатого января, — продолжал телеведущий, — Джохар Дудаев добавил к наименованию Чечни слово «Ичкерия» в противовес несуществующему, по его мнению, субъекту Российской Федерации, называемому «Чеченской Республикой». Чеченская оппозиция дудаевскому режиму стала называть себя «структурами Чеченской Республики». Двадцать пятого марта Государственная дума Российской Федерации приняла постановление «О политическом урегулировании отношений федеральных органов государственной власти России с органами власти Чеченской Республики», согласно которому исключается возможность заключения договора о взаимоотношениях Чечни и федерального центра с Дудаевым…
Ольга все еще плескалась в душе и ничего не слышала. Олег потерял всякий интерес к передаче, выключил телевизор, закурил. Все что нужно, он уже услышал.
Не нужно быть аналитиком Компотовым, чтобы сделать однозначный вывод: война на Кавказе будет, вернее, она уже идет. Если не углубляться в хитросплетения политических интриг и отбросить игру амбиций, то все просто: духи опять, как черные пауки, поползли из всех щелей, но на этот раз на нашей территории.
Войны были, есть и будут всегда. Другой вопрос — ради чего воевать? Из-за денег? Он уже воевал в Афганистане фактически бесплатно, за 18 чеков в месяц. Любой штатский в составе 40-й армии, даже не нюхавший пороху и заходивший на душманскую территорию не дальше афганской торговой лавки, получал в десятки раз больше, чем рядовой десантник или спецназовец. До самого конца войны так ничего и не изменилось.
Правда, сердобольное начальство установило денежные тарифы за ранения, увечья и контузии. Оторванная нога или рука офицера стоила восемьсот рублей, а солдата в три-четыре раза меньше. Чеков в этом случае не платили вообще! Ни один солдат в армиях цивилизованных стран не стал бы жертвовать собой, видя к себе такое отношение!
Однако практически все советские солдаты, поставленные собственной страной в неимоверно тяжелые условия, честно воевали, выкладывались до конца до самого февраля 1989 года.
Лютый еще тогда нашел ответ на вопрос, почему и зачем он рискует собой. Он должен был это сделать, чтобы не сойти с ума, защититься от страха смерти, найти укрытие для психики. После своего первого трупа он вдруг почувствовал уважение к убитому.
Был трудный бой. В отличие от солдат правительственных войск, духи воевали смело и умно.
И он вдруг почувствовал удовлетворение от победы над этим смелым парнем, своим сверстником, которому его очередь в одно мгновение снесла полчерепа. Секунду назад на него смотрели карие, полные ненависти к каферу, по-восточному огромные глаза, и вдруг на их месте появилась дыра с окровавленными краями.
В этот момент он понял, что на самом деле все просто: рядом наши, за которых надо драться, а там, в перекрестье прицела — враги. И чем больше он положит в землю моджахедов и забьет караванов, тем меньше наших ребят погибнет на афганской земле. Надо только раз за разом выигрывать свою маленькую личную войну с врагом, и он ее практически всегда выигрывал!
И еще одну вещь он осознал в Афганистане: вера — огромная сила независимо от того, как она соотносится с реальностью. Моджахеды настолько были уверены в своей правоте и праве убивать иноверцев, что чуть ли не с радостью шли на смерть и ложились в родную землю, как в постель.
Вот этой их вере, пусть даже слепой, наивной и неразумной, он по-настоящему завидовал. Что будет с Советским Союзом и его обветшавшей идеологией, если эти современные дикари задумают «окрестить в ислам» всех шурави и двинут на север не только с автоматами, но и со своей агрессивной, сверхактивной религией?
— Олег, проснись, — услышал он над собой голос Ольги.
Полностью одетая для выхода, она стояла перед ним с немного насмешливой улыбкой.
«До чего же все-таки она похожа на Белоснежку… Только гораздо красивее. Улучшенная копия…», — подумал Олег, вставая с кресла…
Быкалов по праву гордился своим чрезвычайно чувствительным носом: он чуял запах денег гораздо раньше своих коллег по криминалу и Государственной думе. Поэтому, узнав о подготовке к войне на Кавказе, он срочно состыковался с представителем одного известного чеченского тейпа, с которым заканчивал в свое время тюремные университеты в мордовских лагерях, и срочно вылетел в Москву. Того требовали неотложные дела.
— Здравствуй, Ильдар. — приветствовал он в аэропорту своего старого подельника и приятеля Ильдара Ханхоева, солидного, кавказского типа господина в высокой папахе.
— С приездом тебя, друг, — отвечал тот, провожая красноярского гостя из зала прилетов к своей машине — квадратному «Геландевагену». — Давай сделаем так: сначала поедем, покушаем, а потом и о делах поговорим.
Но по дороге Быкалов все-таки не удержался и приступил к обработке старого приятеля.
— Послушай, Ильдар, пока едем, все равно делать нечего. Ответь на вопрос: ты намерен со мной работать?
— Почему не поработать с хорошим человеком? — удивился Ханхоев. — Страны ссорятся, люди мирятся. Чеченский народ переживает сейчас большие трудности. Мы не хотим подчиняться Москве. Мы — вольные люди. А воля дорогого стоит. Мы готовы платить за свободу деньги, большие деньги. А от тебя, друг Гена, мне нужно оружие. Нам нужно много оружия. Что можешь предложить?
— Все, кроме атомной бомбы, — уверенно заявил Быкалов.
— Э, нет, ты мне атомную бомбу достань! — громко рассмеялся Ханхоев. — А я брошу эту бомбу прямо вот сюда! — Через открытое окно внедорожника он показал рукой на московский Кремль, мимо которого они в это время проезжали. — Шучу-шучу, дорогой, не пугайся.
— Так какое оружие тебя интересует конкретно? — напрямую спросил Быкалов.
— Автоматы Калашникова с подствольными гранатометами.
— Сколько?
— Для начала — тысячу штук. И к каждому — по три тысячи патронов в запаянных цинках.
— Попробую, — Быкалов на минуту задумался: он не ожидал, что речь сразу же пойдет о таком большом количестве стрелкового оружия. — Но сделаю не сразу, а скажем, в три-четыре этапа. Годится?
— Договорились. Но вся партия полностью должна быть в Чечне в течение трех месяцев.
— Сделаем. Что еще?
— Гранатометы РПГ-7В. Штук примерно сто. И по десять комплектов кумулятивных выстрелов к ним. Это для тебя проблема?
— Никаких проблем, уважаемый, — заверил Быкалов. — Мы же в России живем, Россия — страна большая: там склад, здесь склад. А в армии, слава богу, — бардак, неразбериха и смешные зарплаты.
— Осталась мелочевка, — продолжал Ханхоев. — Как можно больше ручных гранат, противопехотные мины и, если получится, приборы ночного видения.
— Будут деньги, будет товар. Я бесплатно работать не собираюсь, ты же сам понимаешь…
— Заплатим столько, сколько сможешь проглотить и не подавиться, — засмеялся чеченец и тут же успокоил немного обиженного шуткой Быкалова: — Не обижайся, да! Русский язык плохо знаю, слова путаю… Я же — чурка нерусская, так ведь по-твоему?
— Не надо передергивать, Ильдар! Никогда я такого не говорил!
— Говорил, я знаю. Я все знаю… — шутливо погрозил он пальцем Быкалову…
Олег Лютаев рулил теперь новеньким темно-синим бумером пятой серии, который Быкалов купил Ольге вместо погибшего под пятой пролетариата красного кабриолета. Оля сидела рядом, на переднем пассажирском сиденье и, по обыкновению, делала вид, что не видит своего телохранителя. А Лютый, учитывая ее настроение, старался не нарываться на конфликт.
К массажистке они уже съездили. Сауну, где Оля три часа подряд болтала с подружками, посетили. Косметический салон тоже: купили там какой-то сногсшибательный крем за сто долларов. И на обратном пути заехали домой к Ольге.
— Доченька! — Дверь открыла красивая моложавая дама, она бросилась к Оле и закинула руки ей на шею. — Милая моя!
Лютаев, стоя позади Ольги, хорошо разглядел ладони пожилой женщины: длинные пальцы, чистая кожа, аккуратно подстриженные и отполированные ногти, покрытые светло-розовым лаком. Именно на них он обратил внимание в первую очередь, потому что они ему напомнили руки его собственной матери. Он сразу почувствовал неприязнь к этой женщине, хотя видел ее впервые в жизни. Впрочем, руки как руки.
